Каждый норовит ужалить, да побольней и яростней, будто учинила я погром в душах ваших, заплесневевших ульях. Пасечник добрый и заботливый вам потребен, чтобы грязь запущения душ повыскребывать, должным уходом порядок в сердцах навесть. Да и не терпите вы над собой руководства, предпочитая в грехе прозябание: беззаботней оно и вольготнее. Прочь, прочь из дома моего, бесстыдства певунья с соромными песнями разврата! Не по мне их напевов сладость греховная, что слуха моего русскаго не ласкают.
Я же в укрытии Майкой любуясь, целомудрию богини радовался и об испорченности нравов всеобщей скорбел. Из варяг в греки ходившие, по Днепру во ладьях своих, почто в путешествии от маршрута намеченного уклонились? Что понудило Вас, о предки досточтимые, остров заброшенный в море Эгейском, что м мире как Лесбос известен, посещением своим отметить? Али буря корабли Ваши разметала по просторам водным и терпящими бедствие мореходами понуждены были на брег тот сойти, куда бы и ступать не стоило ноге славянина? Ну а, может, интерес досужий Вами двигал и любопытство лукавое, чтобы своими очами блудниц тех узреть, слухами о которых земля полнилась? Если так, мужи славные, то зачем женам поведали о бесстыдстве гречанок похотливых, что додумались ласками непристойными страсть свою ублажать? Здесь я отвлекся, тревогам за судьбы родины предавшись.
Вечно, о Русь моя, сбивают тебя с пути истиннаго иноплеменные разумники, нам во советчики навязываясь. Вам, Отчизны хулителям! Сыновьям, что скромного вида матери стесняются, ей укор, родительнице, ставящим, что-де поотстала она от иных красочных и современных, невежественная и темная старуха есть, сама за несовершенства свои ответственная. Вам, западники мастей всяческих, нос воротящим от русского нашего опыта, ему замену тщащимися обресть в чуждых схемах ума рассудочного и холодного, к Вам обращаю слова сии, из сердца идущие. Не понять Вам, логики Аристотелевой пленникам, что не про нас она писана и не русского духа исполнена. Поелику не ею человек наш мыслит, а душою, соизмеряя новшества, кои жизнь в бытие привносит, с общей картиной гармонии и миропорядка, и тем из них отдает предпочтение, которые не идут вразрез с представлениями об идеалах пути общинного, от предков унаследованных. А посему в лихолетии дней сегодняшних переварит она, Россия, навязанные из-за океана предписания, как- де нам, несмышленышам, жизнь свою строить,дь как с курицей, домашней наседкой, не спутаешь.
- Что получишь ты с них, мужиков захлюпанских? И любить как след не умеют, потому как не приучены. Ими же, захлюпанцами, земля полнится, как у нас во отечестве, так и в германиях твоих немецких. Что умеют они и способны на что? Только кровь горячить, мечты о счастии будя, и ненашем предназначении женском. Плохие они красоты ценители, и не будет в том ущерба, чтобы совсем отказаться от любовей их жалких с ласками загрубелыми, что душу не распаляют и телу не дают услады.
Иных песен напевы за всем слышались, арфиста мелодия в полдень горячечный, что ублажает слух ценителю, подуставшему от бесхитростной простоты доморощенных балалаек. И еще услада и истома скорые, что наградою придут к тому, кто заполучить их жаждет. Ведь не убоится несхожестью вкуса себя иным противопоставить, кто балалаечника предпочтет с бестолковым треньканьем заезжему виртуозу.
Галка госпоже своей взмолилась:
- Не нужен никто нам! Мне лишь дозволь поцелуями осыпать тело дивное, которого Корень поганый устами недостойными коснулся. Но не осквернил, не может на плоть волшебную порчу навести медузы касание ко богине, когда та из пены морской на брег выходит после омовения утреннего. Всю тебя, дева прекрасная, ласками изысканными покрою. Есть мне наитие, понять музыку любовную лучше иных сумею, на тебе что на арфе играя. Будем мы предаваться чувству немногих избранных, наслаждение друг в дружке питая. Станем богам равные, что от людей земнородных тайну страсти истинной сокрыть стремились. Дозволь, радость общую нам доставлю, почнем на ложе любви обнаженными красотою своей наслаждаться. Ласками рук блаженство тебе подарю, еще не испытанное. К лону дивному я прильну и испью из родничка твоего, в мякоть волшебную погружаясь. Доведу тем до бешенства и истомы.
Говоря все это, листоноша младая к хозяйке на край стула присела, тело ее ласкала, пуговицу халатика на груди у нее теребила, норовя расстегнуть украдкой. Майка же, казалось, воле слов ее отдалась и в забытьи пребывала. Лицом томным она звукам голоса вкрадчивого внимала, на спинку сидения оперлась, словно сон овладел ею, и настойчивости Галкиной не противилась. Так что тогда и подумалось, присутствие мое сокрытое неудобным становилось, как для меня, так и обеим женщинам. Раздумывал уже, как из положения двусмысленного достойный выход найти, ведь дальнейшее наблюдение за происходящим казалось постыдным.
О Царь Эрос! Беспощадный, ты правишь миром, определяя в нем наши судьбы. Ты сбираешь массы народные в коллективные товарищества, взываешь к жизни бесплодные дебри. Строишь ты фабрики, в море судами правишь, в казармы сгоняешь людей, ходишь за плугом, стоишь за плечами каменотесов, ткачей.
Но тут как опамятовавшись, Майка с места своего соскочила и гостью и толкни, да так, что та едва со стула не повалилась. А потом гневаться принялась, слова к той обидные, злые обращала, собой уж владея плохо:
- Лесбиянка проклятая! Не будет по-твоему, телом моим не тебе володети и им распоряжаться, блудодейке, в истоме похотливой. И что вам, треклятым всем надобно, словно улей потревоженный пчелиный вкруг меня увиваетесь! Каждый норовит ужалить, да побольней и яростней, будто учинила я погром в душах ваших, заплесневевших ульях. Пасечник добрый и заботливый вам потребен, чтобы грязь запущения душ повыскребывать, должным уходом порядок в сердцах навесть. Да и не терпите вы над собой руководства, предпочитая в грехе прозябание: беззаботней оно и вольготнее. Прочь, прочь из дома моего, бесстыдства певунья с соромными песнями разврата! Не по мне их напевов сладость греховная, что слуха моего русскаго не ласкают.
Я же в укрытии Майкой любуясь, целомудрию богини радовался и об испорченности нравов всеобщей скорбел. Из варяг в греки ходившие, по Днепру во ладьях своих, почто в путешествии от маршрута намеченного уклонились? Что понудило Вас, о предки досточтимые, остров заброшенный в море Эгейском, что м мире как Лесбос известен, посещением своим отметить? Али буря корабли Ваши разметала по просторам водным и терпящими бедствие мореходами понуждены были на брег тот сойти, куда бы и ступать не стоило ноге славянина? Ну а, может, интерес досужий Вами двигал и любопытство лукавое, чтобы своими очами блудниц тех узреть, слухами о которых земля полнилась? Если так, мужи славные, то зачем женам поведали о бесстыдстве гречанок похотливых, что додумались ласками непристойными страсть свою ублажать? Здесь я отвлекся, тревогам за судьбы родины предавшись.
Вечно, о Русь моя, сбивают тебя с пути истиннаго иноплеменные разумники, нам во советчики навязываясь. Вам, Отчизны хулителям! Сыновьям, что скромного вида матери стесняются, ей укор, родительнице, ставящим, что-де поотстала она от иных красочных и современных, невежественная и темная старуха есть, сама за несовершенства свои ответственная. Вам, западники мастей всяческих, нос воротящим от русского нашего опыта, ему замену тщащимися обресть в чуждых схемах ума рассудочного и холодного, к Вам обращаю слова сии, из сердца идущие. Не понять Вам, логики Аристотелевой пленникам, что не про нас она писана и не русского духа исполнена. Поелику не ею человек наш мыслит, а душою, соизмеряя новшества, кои жизнь в бытие привносит, с общей картиной гармонии и миропорядка, и тем из них отдает предпочтение, которые не идут вразрез с представлениями об идеалах пути общинного, от предков унаследованных. А посему в лихолетии дней сегодняшних переварит она, Россия, навязанные из-за океана предписания, как- де нам, несмышленышам, жизнь свою строить, чтобы помощи благодетельной не лишиться. И свое, на традициях опыта нашего великоросского здание, храм хрустальный, о котором наслышаны, с куполами златыми и звонницами мы обустроим, красоте которого народы иные дивититься будут и завидовать.
А что не обошлось его возведение дешево и в основании его, храма грядущего величия государственного, жертв избегнуть не удалось, и не одной только слезинкой невинной детской место то омочено, а ценою ему кровь невинных, уже, к прискорбию, рекой пролившаяся, так и значимость ей, мечте нашей русской, от того весомее будет, и тем дорожить им станет более каждый из находящихся в нем. Только смогут ли во дворце пребывающие беззаботно жизнию наслаждаться – классик отечественный волновался – о крови убиенных невинно не печалясь в изобилии приобретенном и благополучии? Храм дворцу предпочтем – ему ответствую, ну а храм не место для беззаботного существования и пресыщенного, он есть духа русского средоточие и суть. Его строительство завершив и освятив стены, всем убиенным и душам загубленным молиться будем, чтобы не отпускал Господь греха этого и с нас спросил за него по-своему.
Что же до Родины внешнего подобия и ее образа – мне тогда мыслилось, на печи возлежащему,- то каждый из нас волен выбирать его в соответствии со своими представлениями и опыта жизненного разумением. Кому старуха беззубая, кому мачеха злая; Григорий Степанович в Верке Маковецкой ее узрел, ну а мне, Кореню, Майкой она видится, соблазнительницей и прелестницей, самой женственности воплощением, недоступностью своей нужность для сердца высвечивающей. Ну а коль затребовалось бы ей и необходимость возникни, заболей она, скажем, и тело ее божественное язвами гнойными покройся, то языком бы нечистоты организма ея вылизывал и усладу в том находил, что хоть этим для нее сгодился, если для другого не создан. Да вот и такого не будет – в горести замечу – к лекарям в случае подобном бы обратилась, без моей бестолковой помощи обойдясь. И то верно, слышите Вы, квасным патриотом Кореня записывающие! Не мы ей потребны с представлениями о том, что во благо ей, а что во вред; без нас-то она обойдется, а вот нам без нее прозябать в темноте невежества, блики сомнительных истин за светоч откровения принимая, тогда как правда сама в ней и заключается.
- Блядью, блудницей ругаешь,- Галка мстительно ухмыльнулась.- Из дома гонишь, законами гостеприимства пренебрегая, когда сама такая и есть. Почто пчелке любовь к цветку райскому в укор ставить? До тела роскошного не допускаешь, злобой напоена, меня за мироустройства огрехи виноватишь. В листоноше сельской ответственную нашла за жизни захлюпанцев. Пасечнику твоему верховному, коль еще снизойдет до объяснений с насекомыми, что жить предписаниями улеев и муравейников отказуются, то замечу, что не своею волею пребывать в положении этом понуждена, дабы ответ держать перед благодетелями непрошенными. С тобой же, Майка, об иных вещах говорить придется. Не досуг мне мыслей хитросплетениями заниматься. Есть на то иные любители, вроде Ваньки Кореня, обожателя, что достоинств твоих отведал,-
