ушёл с покойниками. Мы его только к вечеру, и то случайно, откопали. Свежую землю на могиле (кто - не помню) обнаружил. Откачивали его, откачивали. Он еле-еле начал дышать. Рот у него землёй забит, черви по телу ползают. Половина черепа изъедена кротами. Он нам рассказал, как ему под землёй было душно и больно. Пошевелить рукой не мог, а кроты грызли ему черепушку. Сперва волосы стесали, потом ухо отхрумкали, потом полщеки выели. Он хотел кричать, а рот землёй забит. Мы ему два дня из парафина с глиной лепили ухо, щёку и волосы восстанавливали, чтобы родители ничего не заподозрили. Так и ходит до сих пор: слышит плохо, а во рту вкус могильной земли. Не страшно?
Но это не все испытания. Дальше ты должен будешь сварить могильную жабу, съесть и косточки её спрятать в нагрудный карман, ближе к сердцу. Найти самый центр заброшенного кладбища, там лечь у могилы, на которой крест склонился к востоку, и сказать: «Я ничего не боюсь! Моя команда со мной!»
В лесу поднимется страшный вой, но ты уши затыкать не должен, потому что после жуткого воя выйдет к тебе женщина в белом одеянии и тихо скажет: «Ты принят».
Если ты её не увидишь, то тебе никогда не бывать в дворовой команде. А увидишь, беги без оглядки, потому что она за секунду превратиться в шестикрылое чудище с тремя головами и помчится за тобой, чтоб тебя, паразита такого, загрысть.
Вот такое для тебя будет первое испытание. Страшно?
- Ни сколько! Согласен!
- А потом будет ещё испытание, страшнее прежнего.
- Согласен.
- Ну, дерзай!
- Вопрос: грызть всю жабу или только лапы?
- Голову и внутренности. Рот будем у тебя проверять всей дворовой командой. Потом, хочешь, не хочешь, а в глаз получишь.
- За что?
- За то, что все дети нормальные: покойников боятся, смерти остерегаются. Один ты у нас такой – поперечный. Боишься сознаться, что всего боишься и кличешь на свою голову приключения. За что мне веником всякий раз перепадает.
Поздно вечером мама обнаружила в прихожей рюкзак с привязанным к нему котелком. В рюкзаке находились аккуратно уложенные трусы, фонарик, спички, термос, деревянный автомат, рогатка, в крест завязанные грубыми нитками две ветки осины, коробок с дохлыми комарами, пробитая пулями солдатская каска и дыхательная трубка для подводного плавания.
- Мальбрук в поход собрался! – объявила мама во всеуслышание и с грохотом забросила рюкзак в тёмную комнату.
Героический порыв всегда должен быть своевременно пресечён объективными причинами, в чём Ботов младший не сомневался, укладываясь спать в мягкую и тёплую постель. Теперь у Георгия не было причин обвинить младшего брата в трусости и не принять без очереди в дворовую команду.
Грустной харей зависла над крышей луна. Оглядела двор, потрогала Андрейку за волосы и детским голосом пропела: «Лес, поляна, бугор, яма, сердце, живот, здесь - барин живёт, а здесь - его продукты».
«Сегодня я, наверно, обкакаюсь, - решил младший Ботов, - стыдно, взрослый уже, детский сад закончил, но ничего не поделаешь, другого такого случая не представится».
Луна ухватила его мысль, улыбнулась и закричала на весь двор:
- Лёнька! Гадёныш! Где ты шляешься? Сейчас отцу скажу! Он тебя выпорет, как Сидорову козу!
- Иду я, иду! – слышался жалобный отклик.
- Идёшь ты! Знаю, как ты идёшь! Идёшь ты - знаешь куда - со своим идёшь?
- Да иду я!
- Вот и иди!
Под луной скопище голосов:
- Засунь в рот ладонь и скажи «щука»?
- Лучше быстро повторять: «поезда, поезда, поезда».
- Тёханка купила пирожок, откусила, а в нём - ноготь её дочки.
- Огоньки видите? Далеко, над кладбищем? Это души покойников вылетают.
- …подходит, смотрит: «Хорошая картина!», дальше идёт: «А это что за жопа с ушами?» «Так это же зеркало, Никита Сергеевич!»
« Вглядывается Андрейка: не луна это вовсе, а лицо Хрущёва. Следит за страной не дремлющим оком бывший Первый секретарь ЦК КПСС. Третий год на пенсии, а дурной привычки не бросил. И ему спокойнее, и всем от его взгляда светлее в летнюю ночь. Холодит свет, не липнет, - как солнечный, - к лицу. Он пытается пристально вглядываться, но, обжигаясь о горячее Андрейкино лицо, прячется за высоким облаком, оступается и, набравшись смелости, показывает малышу лунную дорожку, по которой идёт навстречу одна красивая девочка. Зовут её Вера. Все мальчишки детсадовской группы в неё влюблены. Но они ещё не знают, что влюблены. А Ботов знает, потому что ему всегда становится особенно грустно, когда не видит Веру, не слышит её спокойного, тихого голоса. Андрейке кажется, что Вера подозревает о его чувствах. Может быть, со своими родителями делится подозрениями? Нет, Вера умная девочка и тайны хранить умеет».
Когда мама опаздывала на работу и не успевала сама заплатить за Андрейку в бухгалтерии, она через младшего сына передавала заведующей детсада десять рублей, и Андрейка на полчаса становился самым богатым мальчиком среди сверстников.
Прежде, чем передать червонец заведующей, он непременно демонстрировал купюру всем мальчишкам. Завидуйте, мол, денег у него столько, сколько не каждый когда-нибудь в руках держал.
Потом, незаметно, исчезал в кабинете заведующей и скромно ждал, пока та выпишет Андрейке «питанцию» - упорно называл так квитанцию, потому что, понятно, родители платили за питание Андрейки в детском саду, а не квитались с воспитателями.
Без «питанци» домой возвращаться было страшновато.
Мама спросит: - Потерял? Украли? Как теперь докажешь, что за тебя оплачено?
«Питанция» носила стоимостный эквивалент денежной купюры с той разницей, что в магазине Веерке на неё ничего не купишь, но отчётности за квитанцию родители требовали не меньшей.
- Семьдесят копеек сдачи?
Вот со сдачей всегда была проблема. Верка, как предмет обожания, ненавязчиво и по-взрослому прочно обосновалась в статье расходов младшего Ботова. Обжилась, почувствовала запах наживы и с каждой сдачи, отпущенной заведующей, стала требовать от Андрейки всё большего к себе уважения.
Аппетиты у девочки росли. Если с первой сдачи младший Ботов купил Верке в подарок ластик - за копейку и карандаш - за три копейки, то очень скоро первая любовь намекнула, что в настоящем мальчике принцесса хочет увидеть готовность пожертвовать самым главным и приказала младшему Ботову передать всю его наличную мелочь в фонд представительства международной игры «Дочки-матери», председателем которого она, предмет его обожания, и является.
Мамочка, конечно, пересилив себя, ещё могла закрыть глаза на четыре копейки, выброшенные на ветер, но никакая детская страсть, в миг превратившая беззащитного, лопоухого оболтуса в расточителя и вора, не могла стоить таких бешенных денег.
На седьмом году жизни естественное влечение с первой, детсадовской попытки чуть было не ввергло в пучину обмана и расточительства вызревающего страдальца.
Он не поддался на женские хитрости, но и тосковать о принцессе прекратил не сразу.
Ему желалось, чтоб она была постоянно при нём; чтоб восторгалась его поступками; чтоб говорила всем: какой он хороший, самый лучший из всех мальчишек, которых она знала и подсмеивалась над ними, пока не увидела младшего Ботова; что она побеждена; что любит его ум, силищу, сноровку; что Андрейка лучше всех стреляет из рогатки, умеет плеваться сквозь зубы и лазает как обезьяна по деревьям; что он настоящий герой, в одиночку защитил её, слабую, хотя и умную, принцессу от трёхголового Змея-Горыныча и Кощея Бессмертного. Змею отрубил головы ребром ладони, использовав приём «каки-мяки», а Кощея – ударом острой коленки в пах, зная точно, в каком яйце у того спрятана смерть.
Такая умная и красивая девочка была одна на свете, потому что обожала его одного, такого же. И счастливы были бы они вместе, и умерли бы в один день, но Верка - сорока годами раньше, потому что Андрейка молодым умирать не хотел, а старухой представить Верку не мог.
Веселил он принцессу, как умел. Кувыркался через голову и обратно, постоянно требовал к себе внимания, банты ей незаметно развязывал, подсовывал на полднике коржики, печенье и говорил тоном Лёшки Пончика: - Я попрошу маму, и она купит мне этих пряников целый вагон и маленькую тележку.
А принцесса не могла не верить ему, поскольку уже именем своим спасалась, именем своим укрывала любые сомнения, точно мама среди ночи – тёплым одеялом Андрейку.
От избытка чувств младший Ботов хвастался перед Веркой великим знанием бесчисленного количества анекдотов, услышанных им во дворе.
Особенно сильно ребята во дворе ржали над анекдотом, смысл которого, якобы, Андрейка до конца не понял:
- Заводит мужик тёханку в кусты и говорит: «Живо снимай!» Та начала раздеваться. Мужик как заорёт: « Да не трусы, а часы снимай! Я тебя что, срать сюда привёл, что ли?»
Провели с Веркой лингвистический анализ, поменяли слово «срать» на - «какать». Смешно не стало. Секрет анекдота не раскрывался.
- Может быть, ты забыл что-то и не до конца рассказал анекдот?
- Нет, всё рассказал. Хорошо, вот ещё анекдот. Пацаны катались от хохота по земле. Теперь уже тёханка заводит в подъезд мужика и говорит: «Выкручивай лампочку. Сейчас в рот брать буду». А мужик: «Что, прямо горячую?»
- Тоже смысл не совсем понятен, - морщила лоб и силилась разгадать принцесса причину мальчишеского хохота.
Вероятно, принцесса догадывалась о жуткой и похабной подоплеке анекдотов, – девочка же умная, – только делала вид, что не понимала.
Андрейке-то пацаны во дворе давно объяснили всё, что касалось половых отношений мужчины с женщиной, мужчины с мужчиной, парнокопытных животных с женщинами, мужчин с крупнорогатым скотом, а также: рабочего - с начальником цеха, рабочего – с мамой начальника цеха, со всем цехом и с заводом - в целом.
При желании он мог бы похвастать своими познаниями в запретной для детей теме. Вместе с Веркой они бы точно разобрались в том, что трусы одевают не только по характерным признакам, – жёлтое спереди, коричневое сзади, – но ещё и с определенной целью безопасности – чтобы лампочку выкручивать в подъезде не голыми руками.
Родители Верки, очевидно, притворялись чересчур интеллигентными и принцессу приучали сторониться пошлостей и не реагировать на арго или городские жаргонизмы.
Андрейкины родители тоже были интеллигентами. От отца Андрейка ни одного матерного слова не слышал. Лишь однажды, когда в подвале неизвестные вскрыли их сарайку и разобрали велосипед, отец в сердцах произнёс: «Япона мать!» Но это настоящим ругательством не назовёшь. Так, вскрик отчаяния.
Сам Андрейка в публичных местах сквернословий не позволял себе, кроме, как «блин-компот» и «бляха-муха». И то до поры, пока воспитатель не сделала ему замечание:
- Это не совсем та медная бляха, которую носил почтальон в синей форменной фуражке, а «блин-компот» можно поменять на восклицание типа: «Мамочки родные!»
- А можно поменять на «ёб тап- тудап и бутылка рома»? Это из песни про пиратов.
- На «бутылка рома» - ещё можно. Остальное надо выкинуть из башки к едреней фене!
Правильно! Смешно было выглядеть чистоплюем среди захарканных сквернословием сверстников, и печально сознавать себя интеллигентом в бесклассовом обществе.
Поймали пацаны
