Его стихи, конечно, мать
Велела б дочери читать.»
К последним строкам в черновой рукописи было сделано примечание: « La mere en prescrira la lecture a sa falle.» Piron., что означает «Мать предпишет своей дочери чтение этих стихов. Пирон.».
Как видим 23-летний А.С.Пушкин несмотря на открытое исповедание им полноты свободы нравов не мыслил для юношества того сексуального просвещения, которое всячески пытается привить нам западная демократия.
Мать в представлении Пушкина могла выбрать для своей дочери только самые чистые и невинные примеры целомудренной жизни.
В стихах, описывающих Свою Веру и Веру своего «романтического» героя, поэт ради полноты смысла даже счёл возможным пожертвовать правильностью рифмы, - «порывы девственной мечты» рифмуя с « прелестью важной простоты» и «поёт»
« те дальные страны, где долго в лоно тишины лились его живые слёзы».
Несложно догадаться, что это Небесная Страна Глаголов – Речений в жизнь – Ангелов или же Богов Античности ; «неотразимыми лучами озаряющая и одаряющая блаженством тепла, жизни и света праведных чувств.».
Нет, не в духов, посланных служить богоизбранному роду Авраамову
( см. «Послание апостола Павла к евреям», гл. I -III ) верил великий русский поэт.
Унижение Святых Сил Творящих Слова Небесного было для него неприемлемо.
Поэт искренне верил в полноту онтологического существования Небесных Сил, явленных на земле Глаголом Небесным, - существования более реального, чем бытие человеческое.
Иудейско-христианское понимание того, что «не от ангел приемлет Господь, но от семени Аврамова» (Евр., гл.II, ст.16) и «не все ли (ангелы) суть служебные духи, в служение посылаемы за хотящих наследовати спасение» (Евр., гл.I, ст.14) были для Александра Сергеевича лишены смысла.
По Пушкину, Небесному Слову призван отдать себя человек, опалить душу свою Его Священным Жертвенным Огнём, но не согревать свои эгоистические, хотя бы и мистические страсти нечистыми лукавыми словесами, не льстить себе и «кумирам безобразным и призракам ничтожным» праздного нечестивого общества.
Во время написания второй главы 23-летний А.С.Пушкин даёт в стихотворении «Таврида» целостную концепцию своего отличного от ортодоксального христианства духовного мировоззрения.
Неудивительно, что и через два года поэт вернулся к тем же строкам «Тавриды», в которых речь идёт об Ангельских «языческих» Святых Силах в бессмертие которых он веровал в точности также, как и в бессмертие своих возвышенных и правдивых чувств Любви и Дружбы:
«Ужели там, где всё блистает
Нетленной Славой и Красой,
Где Чистый Пламень пожирает
Несовершенство бытия….
Тоску Любви забуду я?...
Любви, но что же за могилой
Переживёт ещё меня?
Во мне бессмертна память милой,
Что без неё душа моя?»
Вера поэта в бессмертие абсолютна ( «конечно Дух бессмертен мой»), но юный поэт к тому ещё верит «мечтам поэзии прелестной; Благо словенным мечтам, их сумраку и тайным цветам».
« Зачем не верить Вам поэты?» - вопрошает Пушкин поэтов Античности, веруя, что «сердца покинутых друзей», «вкушая бессмертие», «поджидают» его в Элизиуме «как в праздник ждёт семья родная замедливших гостей своих»
И всё это богатство радостного, исполненного огненной жертвенной Любви Небесного Мира, поэт сознательно противопоставляет официально принятому казённому вероисповеданию, которое всегда было ему чуждо, и это именно о нём он пишет в зачале «Тавриды»:
Ты, сердцу непонятный мрак, (!)
Приют отчаянья слепого,
Ничтожество! Пустой призрак,
Не жажду твоего покрова!
Мечтанья жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века,
Я всё не верую в тебя,
Ты чуждо мысли человека!
Тебя страшится гордый ум!
И далее... « гордый ум» поэта представляет нам на суд мятущегося «невольным ужасом томимого путника» жизни, «дрожащего, колеблющегося, погружающего взоры в бездну» от страха пред «вечным шумом альпийских ручьёв», струящихся «с Вышины»:
«…………..Пред ним предметы движутся, темнеют,
В нём чувства хладные немеют,
Кругом оплота ищет он,
Всё мчится, меркнет, исчезает…
И хладный обморока сон
На край горы его бросает…»
Как «хладного обморока сон», как поиск «оплота» на краю пропасти, - так воспринимает живая душа юного Пушкина мрачные соблазны индивидуалистического вероисповедания.
А вот стихи уже повзрослевшего тридцатилетнего Пушкина и в них тоже признание о благоговейном молении к так называемым «языческим» Богам:
«Примите гимн, Таинственные Силы!
Хоть долго был изгнаньем удалён
От Ваших Жертв и тихих возлияний,
Но Вас любить не остывал я, Боги,
И в долгие часы пустынной грусти
Томительно просилась отдохнуть
У Вашего Святаго Пепелища
Моя душа -……..зане там Мир.
Так , я любил Вас долго! Вас зову
В Свидетели, с каким святым волненьем
Оставил я …….людское племя,
Дабы стеречь Ваш Огнь уединенный,
Беседуя с самим собою. Да,
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают мне знать сердечну глубь
В могуществе и немощах её,
Они меня любить, лелеять учат
Не смертные, Таинственные чувства,
И нас они науке первой учат:
Чтить самого себя…»
И когда поэт восклицает:
«Кто волны , вас остановил?
Кто оковал ваш бег могучий?
Кто в пруд безмолвный и дремучий,
Поток мятежный обратил?...» ,
неужели не ясно, что под «остановленными волнами мятежного потока» он понимает свой народ русский, чей «бег могучий окован» «и обращён в пруд безмолвный и дремучий»…
От несчастной судьбы народных масс, движение общественной жизни и мысли в которых неведомою злою силой остановлено, поэт обращается непосредственно к своей «бурной младой душе, усыплённой дремотой лени»:
«Чей жезл волшебный поразил
Во мне надежду, скорбь и радость?
И душу бурную и младость
Дремотой лени усыпил?...»,
и тут мы начинаем понимать, что под « волшебным жезлом», «поразившем» его утробу и самые недра души и остановившем естественное течение народного бытия, Александр Сергеевич подразумевает царский скипетр российского самодержавия, и иудео-христианскую церковь и её волшебный жезл – гибельный оплот рабства, лени, сна и лжи,
и когда поэт обращается с молитвенной просьбой к «Ветрам», прося их «взрыть воды, разрушить гибельный оплот»; когда призывает «Грозу – символ Свободы» «промчаться» над утратившими свободу, находящимися в духовной и бюрократической неволе «водами», неужели не понятно, что и здесь речь идёт снова о Святых Силах Небесных:
«Взыграйте , Ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот.
Где ты, гроза – символ Свободы?
Промчись поверх невольных вод» (1823 г.)
И в более поздних стихотворениях , посвящённых казалось бы описаниям природы: стихий, гор, горных потоков: «Кавказ» и «Обвал» поэтом как бы между строк даётся общая символическая картина скованного народного бытия и трепетного ожидания кардинальных счастливых перемен на праведном жизненном пути его ближних.
Александр Сергеевич понимал, что изменить русскую жизнь может только прямая помощь с Неба, что только взобравшись туда, где «мрачные скалы» чуждого мировоззрения сдерживают течение «кипящих и пенящихся валов» с «орлиной» высоты «обвалом» можно затопить снега равнодушия и обрести «широкий путь» в страну, где царствует Ветер Свободы, доступный небожителям, - «где ныне мчится лишь Эол, Небес жилец».
С горней высоты, «один в вышине, стоя над снегами у края стремнины», оттуда, где «орёл парил с ним наравне», Пушкин пророчески прозревал «потоков рожденье и первое грозных обвалов движенье».
А.С.Пушкин ведал, что «широкий путь» русского народа ведёт в утраченную солнечную страну Гиперборею, что «задних волн упорный гнев пробьёт снега», и как тут не вспомнить Книгу Иова : «От Севера облацы златозарни: В них велия Слава и Честь Вседерджителева. Светлый есть в древностех, якоже еже от Него на облацех».
Эту вот Древность и Честь обожествлял гениальный поэт, воздвигший «нерукотворный памятник, главою непокорной вознёсшийся выше Александрийского Столпа», столпа Самодержавия и чуждой русскому народу веры. И возможно это было только лишь потому, что Столп Пушкина – это Столп Родового Вечнозелёного Древа – животворящая Святыня родной русской земли!
.... Даже в сказке для детей поэт обращается в лице своего героя королевича Елисея к тем же Силам Небесным – «Языческим» Богам – Луне, Солнцу, и, наконец, невидимому, но пронизывающему пространство подобно Духу Святому – всегда Свободному и потому всё и везде ведающему Ветру:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме Бога Одного,
Аль откажешь мне в ответе?»
….Обращение к Ветру является кульминацией в развитии сюжета «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях». Ветер конечно же отвечает полному чистой
