РОЗОВЫЕ СТЕНЫ, ИЛИ СКАЗКА О МАМЕ

заставило Прошку задуматься: вот ведь, «сморчок», а жизни радуется! И радует всех вокруг! А он, Прошка, здоровый лоб, а маму бросил ради дутой эстрадной «звезды», которая и петь толком не умеет – под исправленную фонограмму рот разевает. А знаменита и богата! Не то, что Клара, которая этого заслуживает не в пример больше!
– Айда завтракать, – пригласила Клара. – У них тут в магазине есть неплохая кафешка, совсем недорогая и не опасная.
И Прошка послушно потопал за старой инвалидной коляской. В магазине и в кафешке Клару знали и любили: с ней здоровались, расспрашивали о житье-бытье, о бабушке, об обновлении репертуара. Одна женщина лет за пятьдесят сказала, что она в интернете нашла качественные записи ранней Уитни Хьюстон и молодой Анны Бердичёвой и после работы обязательно принесёт её послушать Кларе на своём нетбуке. Клара захлопала в ладоши: «Уж, как я поработаю! Спасибо вам, Алиса Михайловна!».
Покушали в кафешке. Когда выпи компот из черешни, Прошка атаковал Клару вопросами «откуда ты», «сколько тебе лет», «где прежде пела и с кем», «откуда берёшь тексты», «долго ли разучиваешь» и прочее. Удивлённая напором, Клара, тем ни менее честно на всё ответила, а затем поинтересовалась, зачем ему это понадобилось. И тогда Прошка набрал в грудь воздуха и сообщил, что нельзя талант зарывать в землю, а надо, чтобы у людей, которые бы слушали пение Клары, душа бы тоже пела. А то сейчас настоящий голос на «звёздную» вершину не пускают. Кроме таланта, нужны и связи, и деньги. Так мама Алексия говорит. И, потом, в ярком свете солнца (типа Клары) гаснут самые мощные фонари (типа Алексии и Мартэна Гевы)!
Клара слушала его спокойно, с лёгкой улыбкой. А потом сказала, что слава её не волнует. Сегодня она в стерильной чистоте вершины, а завтра – в грязи помойной ямы. Зачем ей такое переживать? Да и не с ума ли ты сошёл, дружок, погляди на меня внимательно: я тебе «сморчка в ведре» не напоминаю? Её жизнь ей нравится. Петь – здорово! Даже если никто не слышит. Прошка на это сказал, что от прекрасной песни у людей душа теплеет и взлетает, а ты свой талант в землю зарываешь! Это грех, если б ты знала. Клара посмотрела на него с внезапно вспыхнувшим любопытством. Ну-ка, поподробнее, пожалуйста. И Прошка рассказал ей, что помнил из рассказов мамы. Что каждому человеку Бог дал талант, нужно только раскрыть его и подарить людям. А те, кто зарывает талант в землю, тот, значит, высокомерно отказывается от великого дара. И это, между прочим, вообще неблагородно.
Клара выслушала Прошку и скептически пожала плечами:
– Всё это для здоровых хорошо. А из меня-то какая певица? Или нет. Какая из меня эстрадная «звезда»?
– Самая настоящая звезда! – горячо заверил Прошка. – Я же слышал!
Но Клара махнула рукой:
– Забудь. Ты сыт?
– … Ну… да.
– Чудесно. Тогда можешь идти по своим делам. Навещай, когда захочешь. Пока-пока, Прошик!
И она покатила по тротуару, не оглядываясь на него, но постоянно приветливо с кем-то здороваясь. Прошка постоял, а потом бросился ей вслед и загородил дорогу.
– Клар… – сдавленно проговорил он. – Я ж не только из-за тебя… Хотя ты достойнее всех…
– Ну-у? – поддержала она его вынужденную исповедь. – Что там у тебя ещё в загашнике?
– Понимаешь…
И вдруг Прошка, как на духу, рассказал искалеченной девушке всю свою историю с начала до конца. Закончил, запинаясь:
– Ну, вот… теперь я хочу, чтоб мама меня вспомнила. Понимаешь? А как мне до неё добраться? Взрослые скажут: иди себе, пацан, домой. И всё. И пойду. Она же – «звезда». И с Колонтай уже долго не захочет встречаться. Она же серьёзная журналистка… А так мы бы к ней приехали с новым талантом. С тобой. Она бы тебя полюбила, и меня бы вспомнила.
– Полюбила, говоришь? – серьёзно переспросила Клара.
– Она… очень добрая. Очень… родная. Она за всех переживает, – сказал Прошка. – И всем старается помочь. Я хочу к ней вернуться. Пожалуйста, Клара, помоги. С тобой нас пропустят. Или хоть расскажут…
Он боялся, что заплачет, пока ждал её ответа. Клара вздохнула, и, наконец, произнесла:
– Ладно. Что с тобой поделать. Поехали на телевидение. Всё равно тебя одного оставлять опасно. Будешь меня катить?
– Ага, буду.
Он дрожащими от радости руками взялся за поручень инвалидной коляски и сдвинул её с места. Тяжела железная бандура. Вдруг за спиной он услышал Глебку:
– Подвинься, я тебе помогу.
И они покатили коляску вместе. По пути они молчали, а Клара по привычке напевала что-то мелодичное. Прошка налегал на инвалидный агрегат, осматривался, куда едет, а внутри, прямо в горле, ощущал бьющееся сердце. Удастся ли им попасть к старой… к настоящей маме? Он был благодарен Глебу, что он помогает молча, не требуя ответов на неудобные вопросы. Откуда он взялся? Откуда узнал, что нужен?
И вот они добрались до телецентра. Народ с озабоченными физиономиями проходил в серое здание с жёлто-мраморным крыльцом и окнами из чёрного тонированного стекла. На плоской крыше раздувались белые паруса тарелок мощных антенн. Троица стояла справа от входа и беспомощно наблюдала за столпотворением и слушала встревоженную говорильню.
Разговоры ходили странные. Об указе сверху не показывать тусовки, жильё, пристрастия и личную жизнь эстрадных звёзд, а переключиться исключительно на истинные таланты (опять-таки, без вникания и обмусоливание вышеперечисленного) и на людей настоящего труда: рабочих, служащих, учёных, медиков, учителей, крестьян и остальной части трудового народа, в кою эстрадные «звёздочки» не вписываются. Телевизионщики посмеивались между собой, что теперь гонорары «звёзд» будут неуклонно снижаться и достигнет нормального среднего уровня. Как у самых обыкновенных работников сферы культуры. А это – до двадцати пяти тысяч рублей в месяц. Максимум. Так что гонор и замашки элиты с них скоро слетят, как пыль с перьев, и начнут они бегать по стране с протянутой рукой, довольствуясь малым и бегая за каждым эфиром, за каждой строчкой в газетке и в Интернете…
Прошка с неожиданной жалостью подумал об Алексии Колонтай: вот уж ей вообще придётся расстаться с карьерой певицы! Чем она будет зарабатывать, если Чернобабов её бросит?..
И тут он увидел маму… истинную маму, родную. По которой он соскучился до нытья в сердце. Мама шла с Кристиной и отмахивалась от разговоров, с которыми к ней лезли коллеги.
«Хоть бы посмотрела!» – взмолился Прошка. Глеб покосился на него, на Варвару Игнатьевну, проходившую мимо, и улыбнулся. И, словно в ответ на его улыбку, словно почувствовав её, Варвара Игнатьевна повернула голову направо и увидела их. Она остановилась, махнула рукой:
– Проша? Что ты здесь делаешь? Ты один? Как тебя отпустили родители? – спросила она с тревогой.
– Мам…
Прошка поперхнулся.
– Мама отпустила, – поправился он. – Вот с ней.
Он кивнул на маячившую перед ним макушку.
– С ней?
Мама внимательно посмотрела на человеческий калачик с красивым искренним лицом.
– Да. Она не девочка. Она взрослая уже. Её Кларой зовут. Карлиной. Она поёт – во! Зашибись! А на жизнь не хватает, – тараторил Прошка, боясь, что маму кто-нибудь подхватит и уведёт в телецентр, а там же пропуска.
– Тихо, тихо, Прош.
Мама сморщила лоб.
– Давай поднимемся к нам, и там всё расскажете обстоятельно.
Прошка облегчённо вздохнул. Он хотел подмигнуть Глебу, но, сколько ни вертел головой, не мог его найти. Опять удрал. Пацан-невидимка… Откуда он берётся? Куда девается?

Глава 12.

Это странно: «сморчок» вовсе не чувствовал себя неловко, катясь по коридору в телецентра в своём громыхающем «ведре». Косые взгляды вовсе не ввергали Клару в трепет. Она ясно смотрела на людей и открыто улыбалась, будто и не выглядела в их глазах «сморчком». Прошка диву давался. А Варвара Игнатьевна после пары минут общения с девушкой-инвалидом прониклась ею и явно радовалась чудесному знакомству. Она сразу повернула не в свой кабинет, а в студию звукозаписи и попросила оператора немножко поработать. Клару завезли в звуконепроницаемую комнату, включили микрофон.
– А что петь? – спросила Клара.
– Самую любимую, – подсказала Варвара Игнатьевна. – И чтобы можно было понять диапазон твоего голоса. Только ты не бойся и не стесняйся, никто в тебя сырым яйцом не запульнёт.
– И помидором тухлым, – меланхолично добавил звукооператор.
А Прошка со всей убедительностью сказал:
– Здесь очень толстое стекло, не пробьёт ни яйцо, ни помидор.
И все рассмеялись. Оператор закрыл дверь, и Клара осталась одна, наедине с микрофоном. Она подумала, затем легонько вздохнула и запела сильную, прекрасную по мелодике песню американской темнокожей дивы Уитни Хьюстон из фильма «Телохранитель». И кто слушал Клару, забывал моргать. Даже Прошка оцепенел и не мог пошевелиться, и дрожь пробегала по его телу. Когда последняя пронзительная нота легла на сердца слушателей, Клара вновь легонько вздохнула и махнула рукой.
– Я всё, – произнесла она. – Можно выходить?
И внимательно посмотрела на Прошку: мол, как дела, тебя мама узнала? Прошка бросил взгляд на сидевшую возле оператора восхищённую маму.
– Ты слышал? – тихо спросила мама.
– Ага, – так же тихо ответил оператор.
– Вот это да.
– Мурашки по коже. Давно такого исполнения не слышал. Только от самой Хьюстон. А тут… и так… Варь. С ней надо что-то делать. Её отпускать нельзя.
– А лицо какое… – проговорила, любуясь, Варвара Игнатьевна. – Да… Ей надо петь. Много петь. Везде.
Она обратила тёплый взор на Прошку.
– Какой ты молодец! Где ты её нашёл, Проша? Не представляю даже, где! Ведь ты в «Розовых Розах» живёшь, а Клара, наверняка, в городе.
– В трущобах! – весело подсказала Клара. – Вам, правда, понравилось?
– Да. Очень, – кивнула Варвара Игнатьевна. – Клара, тебе надо учиться в консерватории на певицу, а потом выступать по всему миру, прокладывать дорогу тем, кто похож на тебя! Есть же Паралимпиада? И на сцену для людей с ограниченными возможностями должны быть пути! А ты сможешь пением зарабатывать на жизнь. И Богу услужишь своим талантом.
Клара подалась вперёд.
– Богу? Пением? Это я не понимаю, как.
Прошка не выдержал и вклинился во взрослый разговор:
– Ты можешь в церкви петь. И на концертах благотворительных.
Варвара Игнатьевна подтвердила:
– Абсолютно верно. Странно, что ты это знаешь. Твои родители, действительно, в Бога верят?
Прошка замялся.
– Вот если вы имеете в виду Алексию Колонтай и Егора Викторовича Чернобабова, то они совсем не верят в Бога.
Варвара Игнатьевна удивилась:
– А разве они тебе не родные папа и мама? Почему ты говоришь о них так странно?
– Потому что… потому что… а разве вы меня не помните?! – с отчаяньем спросил Прошка.
– Э-э… – озадаченно протянула Варвара Игнатьевна. – Мне кажется, следует предупредить твоих родителей, что ты у меня. Наверняка, она тебя по всем «Розовым Розам» ищут. Я позвоню.
– Не надо, пожалста! – взмолился Прошка, и Клара неожиданно поддержала его:
– Они знают, Варвара Игнатьевна, не волнуйтесь, я за ним присматриваю. Мне уже двадцать один год, вполне могу опекать кого-то помладше себя.
Прошка пробурчал, что он вовсе не маленький мальчик, а большой пацан, и сам с усам. Он с облегчением подумал, что за перепалкой его настоящая мама забыла о своём вопросе. Потом пошли разговоры о будущем Клары Карлиной и