пыр-пыр-пыр. Или гостей пригласят. Или снова за границу… Там, конечно, ничего, клёво… море или аттракционы… В общем, чего пожелаешь. Хоть на Луну в космическом «шаттле». Ну, может, и не на Луну.. Короче, потом-то что? Что потом, раз его МАМА не узнала?!
Щёлканье ключа в замке испугало Прошку. Сейчас начнут песочить! Вытер поспешно глаза, приготовился к расправе. Но в комнату вошли не новые родители, и даже не Костя «Присмотр», а Каспер Ненаглядный Сокол Сергеевич Сыроватченко. Анекдот ходячий. Что он тут делает?!
Каспер обошёл апартаменты, мельком выглянул в окно, уселся на мягкий вертящийся стул с волчьими ушами, покрутился на нём, зачем-то изучая розовые стены.
– Ништяк тебя славой забубенило! – наконец, присвистнул он. – Далеко пошёл, честно. Поздравляю. Мои чудаки сразу к твоим прибежали ручки лизать от восторга. Скоро к тебе хлынут.
– Зачем? – бесцветно спросил Прошка.
– А тоже ручку лизать. Ты же наследник тех, кому сейчас ручки лижут. Но ничё! Я тебе точно баю: придёт и мой черёд, и тогда твои предки будут лизать руки мне. Увидишь вот.
Прошка неохотно буркнул:
– Не дождёшься.
Но Каспер Ненаглядный Сокол не обратил на его слова никакого внимания. Плечами пожал.
– Сейчас ты на коне, а завтра я буду! Это, как пить дать. Только чего ты такой… не в себе? Будто «колёс» наглотался? Настроение плёвое?
– Ничего настроение, – отрезал Прошка. – Тебе-то что?
– Да видно, что тебе кранты по жизни, – усмехнулся Каспер Ненаглядный Сокол. – Ревел, что ли? Ревел! Чего ревел? Жизнь-то ведь у тебя – мёд! Сколько чего захочешь – всё тебе дадут! Разве не шикински? Да о такой жизни, знаешь, сколько мечтают? Завидуют просто по-великански, а сами – козявки лилипутские. Ты – на вершине в лучах славы, а они все в болотной жижи бултыхаются. Классно ж, а?
– Чего ж классного, – неуверенно возразил Прошка.
– А я те грю – классно! Класснее не бывает! – рассмеялся Каспер Ненаглядный Сокол. – Пускай обзавидуется хоть весь мир! Мы с тобой – там, куда ни плевки, ни болотная жижа не достанут! Клёво, а? Бери от жизни всё, чувак!
– Возьму, возьму, тебя не спросил, – без вдохновения согласился Прошка.
Отчего-то слова Каспера его совсем не успокаивали и абсолютно не вдохновляли. Каспер помолчал, вглядываясь в опустошённое лицо Галушкина, подумал. Потом подсел к нему и прошептал:
– Слушай, Прошка… А если тебе так худо, есть во сколько способов, чтобы полегчало.
– Да ну? – без энтузиазма спросил Прошка.
– А то! – шептал Каспер. – В ванну с водой забраться, вены полоснуть ножиком – ваще не больно! Или, хочешь, таблеточки сладкие дам – уснёшь и не почуешь ничего. Кайфово станет – и всё! Ну, берёшь? На! Смотри, какие разноцветики!
Внезапно помрачнел день. На Прошку будто накинули толстую перину. Жарко под ней, душно. В голове тоже тёмная мешанина, мельтешение, и ничего не понятно, и даже, если повыть, ничего не исправится. Хуже станет, и всё. А Каспер надвигался на Прошку странной округлой толстотой, чёрным шаром с дымящимися краями.
– Мама! Мама, ты где?! Помоги мне! – закричал Прошка, а Каспер навалился на него и запечатал рот пухлой потной ладонью.
– Чего разорался? – прошептал он – как промурлыкал. – Ты же мамочку свою бросил. Ты же отказался от неё. Чего теперь зовёшь? Наслаждайся, чем тебе дали. Возврата у тебя нету. Был шанс на острове Розовых Стен, когда Лодка Надежды в море отплывала. Забрался бы в неё – и оказался бы в своём мире, под крылышком своей мамашки. А ты ж не захотел.
– Я не знал! – промычал под ладонью Прошка.
– Кто ж знал, что ты не знал! – промурлыкал Каспер. – Я не знал, ты не знал, он не знал, а в результате ты в розовых стенах остался, и фейерверк тебе в нос. Не готов ты был с приятной жизнью расстаться… Ну? Попробуешь моих разноцветиков?
Прошка из последних сил сказа «Нет», потом – «Отстань», а потом «Иди отсюда». Что, может быть, выглядело невежливо, но Прошке было всё равно. Кто-то второй появился в детской, и Прошка безразлично слушал спор двух мальчишек – Каспера и, похоже, Глеба. Вроде бы, спорили они из-за него, Прошки. Глеб хотел Прошку спасти, а Каспер Ненаглядный Сокол – убить; в крайнем случае, не выпускать его из розовых стен. И ещё он говорил, что Прошка ничего не понял и потому не достоин вернуться к маме… Прошка хотел сказать, что он всё понял, но отчего-то голос его не слушался. Так что он просто лежал на кровати и вяло слушал спор. Ему показалось, что Глебка вот-вот победит, и надежда полыхнула в его сердце. Угасла при деликатном стуке в дверь. В комнате смолкло. Скрип дверной ручки. Голос Кости «Присмотра»:
– Господин Каспер Ненаглядный Сокол, ваша мама ждёт вас внизу.
«А Глебку он, что ли, не замечает? – отстранённо подумал Прошка. – Совсем слепой. Очки нацепи!».
– Прохор! – позвал Костя «Присмотр». – Родители ждут вас в музыкальной комнате. Прошу, Каспер Ненаглядный Сокол.
– Ладно, Прошка, бывай! – медово пропел Ненаглядный Сокол. – Конфеты-разноцветики я тебе всё же оставил на всякий случай. Пиши, звони, не забывай дружка-товарища!
– Эге, – промямлил Прошка и уснул.
Сунулись было к нему вскоре его новые родители, но, увидев, что он спит, поворчали и отступили. Что с сонного возьмёшь? Всё равно, что с пьяного: ничего стоящего. Оставили его одного, решив разобраться с нахальным отпрыском завтра. Прошка ничего этого не слышал. Спал так, будто умер: ни одной картинки не пробегало в его измученном мозгу. А под утро, около пяти часов утра, он проснулся. Встал, оделся, крадучись, покинул сперва дом, и с ним всё, что радовало его несколько месяцев – богатство, славу и молодость мамы, крутого папу и вообще – беззаботность жизни. Правда, Прошка намеревался вернуться. Он просто хотел найти старую маму и доказать ей, что он – её сын, и что ему живётся гораздо лучше, чем когда-то с ней… А что потом он скажет и сделает, Прошка не знал. Главное – чтобы она его вспомнила!
Он шагал по занесённым снегом дорогам элитного посёлка «Розовые розы», в котором стоял особняк Колонтай-Чернобабовых, разглядывал заборы без единой щёлочки, с хитрыми замками, будками охранников и собак бойцовских пород. Внутри – роскошь и планы, деликатесы и суета, одежда, техника, транспорт – и никогда не исчезающее беспокойство. Прошка шёл по дороге в город и ни о чём не думал. Когда совсем посветлело, – с удивлением понял, что проголодался. А ничего ведь с собой не взял… Ни еды из огромного холодильника, забитого продуктами и контейнерами с готовыми блюдами, ни денег. Во попал! По инерции Прошка отмерил ещё полкилометра и замедлил шаги. Может, вернуться? Он поглядел назад. Из посёлка показалась первая машина: кто-то спешил зарабатывать деньги. Прошка опустил голову в воротник тёплой куртки модного в этот сезон бренда и с независимым видом продолжал путь. Он, конечно, надеялся, что водитель его подберёт, но машина не остановилась. Подвозить пешего странника – не в правилах толстосумов. Прошка Галушкин вздохнул о скорости и комфорте и потопал дальше. Сперва бодро. Затем – понуро. Еле ноги передвигал, потому устал и оголодал вконец. Ладно, городские улицы начинались недалеко от посёлка «Розовые розы» – всего в четырёх километрах. Прошка плюхнулся в ближайшем дворе на зелёную скамейку, смахнув с неё снег, и съёжился замёрзшим ёжиком. Глаза смежил. Представил себе, бутерброд с маслом и вареньем, который делала ему на завтрак в привесок к овсяной или пшённой каше старая мама. Кашу бы тоже неплохо было бы сейчас навернуть… И чай с молоком без сахара. С мятой или мелиссой с огорода. Он сглотнул накопившиеся слюни, протяжно вздохнул.
– Есть хочешь? – услышал Прошка и вздрогнул.
Замотал головой: кто тут? И вот, пожалуйста, кто здесь. «Сморчок в ведре». Так обидно когда-то дразнили некоторые бывшие Прошкины одноклассники (и сам Прошка, чтобы не выделяться из толпы) мальчишку-инвалида, их ровесника, которого бабушка после обеда вывозила погулять на школьный стадион. Они его дразнили, бабушка ругалась, и было весело. Да, было весело, пока старушка не заплакала, а мальчик с самым решительным видом не покатил к ним в своей коляске, будто хотел подавить их всех своими колёсами. Одноклассники, визжа от счастья, прыснули в разные стороны. А Прошка остался, потому что споткнулся и растянулся на асфальте на всём бегу. Боль и обида захлестнула его. И тут инвалид подкатил к нему вплотную. Колёса остановилась возле глупой Прошкиной головы и замерли.
«Как щас переедет!» – с ужасом ждал Прошка. И вдруг услышал:
– Хватайся за меня и вставай. Нечего в луже плавать. И платок на – лицо обсушить. Если из-за всякого пустяка реветь, глаза вытекут.
Прошка встал, вытер мокрые щёки и покраснел. Ну, и жук этот «сморчок в ведре!» – невольно подумалось ему. Пробормотал: «Ничё не вытекут» и трусливо удрал. И долго мучился потом, встречая во дворе мальчишку в коляске и его бабушку. Но они на него никогда не смотрели.
Глава 11.
Прошка посмотрел на «сморчка в ведре», которому было не всё равно, голоден он или сыт, и сказал, что съёл бы ведро каши и палку колбасы. «Сморчок» деловито прищурился и бодро велел:
– Ладно. Пошли финансы зарабатывать. Заработаем, и я тебя накормлю. Не бойся, я тебя в котле не сварю и на органы не продам. Хотя наши с бабушкой пенсии очень маленькие. Меня Кларой Карлиной зовут.
– … А я Прошка Галушкин, – с запинкой назвался Прошка: ничего себе: «сморчок» – девчонка!
– Ну, поехали, Прошка Галушкин! – ласково сказала Клара Карлина (не имя, а скороговорка сплошная!) и ловко покатилась по дорожке.
Что делать? Есть-то хочется, а девчонка, похоже, знает, как пищу добывать. И вот они добрались до небольшой площади, окружённой магазинами, учреждениями типа банка и почты и офисами. Клара Карлина остановилась слева от двери самого крупного магазина.
Он оказался круглосуточным, и в него торопились за покупками спешащие на работу или опохмелиться. Прошка с завистью смотрел на их сумки: они-то скоро зажуют чего-нибудь! Эх, зачем он удрал из особняка? Позавтракал бы плотненько и удрал бы. Дурак. Он вздохнул.
– Стой смирно, Прошка, – сказала Клара Карлина, и вдруг он с изумлением услышал, как этот «сморчок в ведре», вдавленный в коляску, похожий на сломанную деревянную куклу-марионетку, брошенную уставшим кукловодом, поёт!
Да как поёт! Мама Алексия и близко не стояла! И многие из тех, кто считается эстрадной «звездой»! Это что-то вообще беспредельное! Оперное! Прошка слушал, остолбенев и открыв рот. Прохожие заслушивались. Пьянчужки вытирали пальцами глаза. Работяги часто моргали и шмыгали, интеллигенты вздыхали и цокали, а все вместе доставали из карманов и кошельков деньги и подавали Кларе в раскрытый пакетик, лежащий у неё на коленках. Меньше десяти рублей не бросали. Кто-то и стольники клал. А когда Клара замолчала, ей громко аплодировали и хвалили изо всех сил: «Что за голос! Что за песни! Что за интонации! Кларочка, ты наша звёздочка! Ты наш голос! Примадонна!». У Прошки в голове что-то переключилось, и зажёгся свет. Примадонна! Точно! Пусть ему всего тринадцать лет, но он докажет себе, что сможет действовать, как взрослый.
Клара лучезарно всем улыбалась. Сперва Прошка подумал, что она, как мама Алексия, играет на публику, но, оказывается, ничего подобного! Улыбка Клары покоряла искренностью и добротой. Это
