простит никогда! И накажет Викрама, непременно накажет, едва вернутся они в Нараку.
Вот незадача! Но надо же как-то жене деньги передать, она уже два месяца от мужа ничего не получала. А у неё трое детей на шее! И когда ещё случай представится через деревню проехать...
- Маньяки с бензопилой? Или с кинжалом? Водятся у вас?
Викрам глянул на босса с нескрываемым недоумением.
"Что за ерунду несёт? Верно мне говорили, что белые смотрят глупые фильмы, а потом от каждого куста шарахаются. Как дети, клянусь! Бензопила... О чём он говорит? Она таких денег стоит, тут её сроду никто не видел! До прихода белых даже в Нараке преступников не было, а теперь карманники появились. Но сюда-то, по счастью, они не добрались. Так что сили спокойно, босс, и сам себя не пугай!"
Вслух же Викрам с самыми успокоительными интонациями, на которые был способен, произнёс:
- Десяти минута в деревне! Остановиться на десяти минута! Нет, на пяти минута!
Викрам, не отпуская правую руку от руля, левую вытянул вперёд, растопырив пальцы.
- Пяти минута! Найти телефон в деревне!
- Найдёшь телефон? - недоверчиво переспросил Алексей.
И, перейдя на русский, добавил:
- Не верю я тебе, жулик. Где телефон в этой дыре?
Викрам вывернул руль, объезжая расположившуюся на полдневный отдых прямо посреди дороги худющую корову с длинными рогами.
- Вон, тут и коровы посреди улицы валяются! - воскликнул Алексей, тыча пальцем в добрую животину с грустным взглядом. - Зачем мне эта чёртова деревня? Мы время теряем! Уже потеряли! Я на рейс опаздываю, на рейс!
Он швырнул телефон себе под ноги.
-Мне звонить надо! Перебронировать!
Викрам подрулил к оранжево-жёлтому от буйной тропической ржавчины сетчатому забору, остановился и заглушил мотор.
- Пяти минута!
И выскочил из машины.
- Какой минута?! - возмутился Алексей и, выпрыгнув из машины, побежал было вслед за водителем.
- Я не разрешаю! Немедленно! Мне надо!..
Но Викрам с необыкновенным проворством длинным зигзагом обежал разлившуюся во всю ширину дороги лужу и исчез в проулке между криво слепленными из серой глины приземистыми домами.
Алексей понял, что ставшего не в меру своевольным водителя ему не догнать (тем более, что хитрюга Викрам неспроста поехал именно этой объездной дорогой и совсем даже неспроста завёз его именно в эту деревню, в которой он, похоже, проездом останавливается далеко не виервый раз и знает тут все закоулки и тайные тропы). А что значит "пяти минута" для истинного уроженца Денпасавара Алексей знал уже очень хорошо.
Эти "минута" вполне могли растянуться и на полчаса, и на час.
- Уволю, сволочь, - прошипел Алексей, глядя вслед исчезнувшему водителю. - Все деньги вычту до копейки! До рупии! До цента! Без штанов оставлю - и уволю!
От избытка чувств он хотел было топнуть ногой (получилось бы очень выразительно), но почва уж больно подозрительно хлюпала и даже, кажется, иногда покачивалась под подошвами, ходила болотной зыбью, потому выразительное топанье помогло бы ему разве что изрядно запачкать брюки и тем окончательно испортить себе настроение.
Алексей, пошипев грозно с полминуты, замолчал и в молчании медленно обошёл машину.
У вмятины на крыле присел на корточки и в задумчивости провёл пальцами по царапинам, стирая с заблестевшего металла дорожную пыль и срезанные косым ударом частички краски.
"Возмещение..." прошептал он.
И повернул голову, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд.
В шаге от него стоял одетый лишь в короткую, едва достающую ему до пупка гряно-синюю майку курчавый и смуглый малыш лет трёх от роду.
Малыш стоял неподвижно, застыв не от удивления (что можно было бы предположить, учитывая редкость появления иностранцев в этих краях), а скорее от присущей с рождения обитателям денпасаварской глубинки особой меланхолической отстранённости, проявляющейся каждый раз при встрече с существами и явлениями загадочными и необыкновенными, но при этом для наблюдателя заведомо бесполезными и неопасными.
Юный же соглядатай явно относился к белокожему чужаку безо всякой опаски. Впрочем, и ничего хорошего от него не ожидал.
Близко же подошёл лишь из желания скрасить бедный развлечениями досуг трёхлетнего человека, изрядно утомлённого однообразным течением деревенской жизни.
Малыш туманным и безразличным взглядом смотрел на Алексей и с тихим чмоканьем посасывал на манер леденца засунутый в рот большой палец правой руки.
- Ну, здорово, - не выдержал затянувшегося молчания Алексей.
Встал, отряхнул брюки и протянул малому ладонь.
- Будем знакомы! Меня Алексей зовут.
Малыш отступил на полшага. И спрятал ладони за спину.
- Понял, - продолжил Алексей. - Панибраство нам ни к чему. Я и сам фамильярностей не терплю.
Он слегка наклонил голову.
- Один гуляешь?
Уловив в голосе чужака вопросительную интонацию, малыш посмотрел на него уже с некоторым интересом.
- А взрослые где? В полях трудятся? Тебя, стало быть, одного оставили?
Малыш что-то сказал... Нет, не в ответ, конечно. Просто что-то произнёс негромко. Может, имя своё назвал. Или просто поздоровался. Или...
Алексей ткнул себя пальцем в грудь.
- Я из города. Нарака! Город там...
Направление он показал явно наобум.
"Да, знать бы, в какой стороне эта Нарака!"
- Мне лететь надо.
Махать руками для наглядности Алексей не стал. Понял, что это выглядело бы - ну совсем уж глупо.
- Лететь... А мы опаздываем. Потому что водитель сволочь у меня. Понимаешь? Ему для чего-то непременно надо было заехать в эту деревню. А для чего, спрашивается? Впрочем, мне без разницы. Совсем даже без разницы! Мне позвонить надо, перебронировать рейс. Перезвонить!
Алексей не выдержал и полнёс кулак к уху.
"Ничего он не поймёт. Он же маленький совсем... И почему тут взрослых нет?"
- Рейс перебронировать! Звонить! Дзинь-дзинь!
Малыш повторил жест Алексея.
И выкрикнул звонко:
- Зинь!
- Вот-вот! - радостно подтвердил Алексей. - Вот это самое! Это в точку!
Малыш задумался, нахмурив брови.
- Телефон есть у вас? - взмолился Алексей. - Хоть какой-нибудь? Мне всё равно. Старенький, проводной, дисковый - любой! Я...
Он похлопал по карманам брюк.
- Я заплачу, денег дам!
Потом замер на секунду и, озарённый догадкой, радостно заулыбался.
- Вот что у меня есть! Это лучше денег! Честное слово!
Достал из нагрудного карман леденец и протянул малышу.
И почему-то именно в этот момент поначалу равнодушный, а потом задумчивый взгляд ребёнка стал испуганным. Страх наполнил его глаза.
Малыш попятился опасливо, словно от змеи, и быстро забормотал что-то длинное и рамеренное, до странности похожее на молитву.
Хотя... Неужели кроху успели научить молитвам?
- Ну, знаешь! - обиделся Алексей. - Я с тобой по-дружески, открыто и доверчиво! Последнюю конфету тебе отдаю!
Он осторожно приблизился к ребёнку, наклонился и положил леденец на землю.
- Из дома прихватил, чтобы в самолёте сосать. Нервы успокоить. Да и уши у меня иногда закладывает. Теперь вот тебе отдаю. Хотя, похоже, тебе это ни к чему.
Малыш негромко захныкал.
- Ну, хватит, - неуверенно и даже с некоторой робостью, присущей некоторым неопытным в общении с детьми межчинам, произнёс Алексей.
И, на всякий случай, огляделся по сторонам.
"Высунется сейчас кто-нибудь из местных, и решит, что я ребёнка обижаю... Достанется по первое число! Тогда уж точно никуда не улечу".
- Не-е... Не надо плакать! Не надо! Дядя не страшный, дядя смешной. Какой смешной дядя! Сейчас покажу, какой...
Алексей высунул язык и, приложив ладони к ушам, по-обезьяньи их отттопырил.
- А так я симпатичней? Видишь, дядя стал как обезьянка! Мартышка!
И Алексей задвигал ладонями, шевеля уши.
Ну вот, кажется, получилось. Малыш успокоился и сменил, наконец, плаксиво-испуганный вид на заинтересованный.
Леденец, правда, он так и не взял.
Но, похоже, решил смешному дяде помочь.
Он повернулся и пошёл вдоль по дороге. Повернулся и махнул рукой Алексею, приглашая смешного дяди за собой.
- Ладно, - сказал Алексей. - Уговорил...
И пошёл вслед за мальчуганом.
"Игнат, приветствую!
Как видишь, от дел я всё-таки не отошёл и перо моё... точнее, клавиатура - не пылится в дальнем углу, но по прежнему в работе.
Что меня, честно говоря, не слишком-то радует, поскольку от этой самой работы, ввиду её полной бесперспективности, я мечтал освободить и себя, и многострадальную клавиатуру свою и не менее многострадальное перо, которое у меня вопреки моде на всё передовое и высокотехнологичное - всё-таки есть.
Из всех свобод свободу от труда ценю я сейчас особенно высоко.
Хотя (и ты знаешь это!) всегда я был трудолюбив и плодовит, но плоды труды - разочаровывающе бесвкусны, не горьки даже, и уж тем более не сладки, а отвратительно безвкусны (и это ты тоже знаешь).
Для чего же пишу теперь?
Сам не знаю...
Догадываюсь, пытаюсь подобрать интеллектуально удовлетворительные объяснения.
Так, чтобы не утратить веру в свою способность подбирать (в особенности, post factum) очень убедительные объяснения самым необъяснимым своим поступкам.
Объяснение первое: обязательства и обещания.
Самое глупое объяснение из всех возможных!
Обязательства перед тобой, письменные и устные, формальные и неформальные, я давно выполнил.
Обещаний не давал, и клятв - не давал же (хоть ты и пытался их у меня вырвать).
Да, говорили о статье. Можно ли считать это обещанием с моей стороны?
Да нет, конечно. Ничего ты бы от меня не получил, если бы...
Объяснения второе: желание вернуться.
Нет, не это. Уж точно не это!
В писательскую ремесленную лавку я вернусь, нечего об этом и думать. Выбор сделан, и выбор этот окончательный.
Вечного во мне, может, и не так много, но что было - я отдал. Да и суетное отдал всё, до клочка и гроша последнего.
Больше ничего не осталось.
Ещё объяснение: привычка делиться мыслями. Привычка переносить их на бумагу.
Это объяснение поубедительней первых двух. Но тоже - из их числа.
Чепуха! Все привычки преодолеваются равнодушием, и эту, последнюю, я так же преодолел.
Что же тогда случилось? Какого чёрта не наслаждаюсь я блаженным ничегонеделанием, а трачу время, истекающее, уходящее время на исповедь, на эту бесполезную, никому не нужную исповедь, да ещё и перед тобой, Игнат, перед тем, кому на всяческие исповеди всегда было (не отрицай!) наплевать?
На исповедь, которую ты, скорее всего, не донесёшь до читателей и даже едва ли внимательно прочтёшь. Если вообще прочтёшь...
Хорошо, буду считать, что исповедуюсь перед кем-то ещё. Перед тем, у кого есть способность принимать исповеди без посредников, экранов, клавиатур, бумаг и прочего всего.
Не знаю, кто там есть... Надеюсь, что обитающий там не равнодушен к судьбам. И что-то смыслит в чёртовой паутине нашей жизни.
Может даже, умеет вытаскивать оттуда.
Итак, вот начало исповеди и объяснение истинное.
Последие дни... Точнее, два дня, два послелдних дня наполнены были такой неожиданной и странной любовью...
Чёрт, глупо! Глупо! Любовь не бывает ожидаемой, предсказуемой, планируемой.
Просто - любовью. Любовью и надеждой. Надо было бы ещё веру добавить -
