жизни глупость, совершённую им в деревне далёкой Рязанской губернии. В довершение картины морального и физического ада, его рязанский дед обнаружил-таки пропажу изменившего ему железного раритета и, как следствие брякнул о сем в одном из писем дочери – маме Владика. В письме суровый ветеран решительно заявил, что не желает больше видеть в гостях её невоспитанного отпрыска и вообще ничего знать о его существовании не хочет. Это что же получается, ежегодные поездки в его любимую деревню, где можно было позволять себе разные вольности, где можно ходить по грибы, ягоды и на рыбалку с опытным комивояжёром, отменяются навсегда? Деда, а как же любимый внук, как же обещания сводить его наконец-то на охоту на дикого кабана? Отец, узнав об этом происшествии, первым делом так врезал сыну тяжёлой ладонью по заднице, что отрок, перелетев через всю комнату, ударился лбом о чугунный радиатор. И плевать было ему на то, что перед тем его сыну кто-то разбил лицо. Кстати, об этом факте Влад тоже умалчивал, клянясь, что неловко упал с лестницы подъезда. Материнское заступничество не играло совсем никакой роли. Отец, слетев с катушек, продолжал орать, словно сбесившийся учитель рисования их новой трёхэтажной школы.
- Так тебе и надо дураку! – вопил он, в один миг превратившись из любящего существа в злобного и опасного монстра, - Наверное, опять украл у кого-нибудь что-то, вот и получил! Отвечай, где ружьё, подонок?! – хлёсткая затрещина накренила голову Владилена в бок.
- Потерял, - продолжали твердить упрямые губы, лишь одно отвечая на все расспросы с пристрастием, - Не помню где! А потом я упал.
- И потерял память?!
Постепенно дело улеглось и даже почти забылось, но через долгие восемь лет грехи ранней юности вновь всплыли на поверхность и стали для повзрослевшего Влада как никогда актуальны. Но об этом немного позже.
10 глава
- Я… я впервые решился на это…
Интонации исповедуемого Сашеньки Милиционерова были таковыми, что казалось, он вот-вот расплачется. В его тонких длинных пальчиках, с накрашенными бесцветным лаком коготками, подрагивала длинная коричневая сигарета.
- Ну, прям, прям, не знаю, замучился ваще. Антоша, я ведь совсем недавно узнал, что ты в местной редакции работаешь уж две недели как. Ты знаешь, ваш главный - такой симпотяга! Мужчина! Колоссально! Конгениально! – он сцепил пальцы на уровне груди, - М-м-м! О тебе отзывается хорошо, говорит, мол, парнишка разбирается в этом досконально! Профессионально. Угу. Вот я и решился вчера тебе своё неординарное произведение показать. Знаешь, я никому ещё его не показывал, ты первый, кому я дал его прочесть, - Под давлением стального взгляда Антона, Сашенька стыдливо опустил глазки, одновременно не в силах стереть с лица рвущуюся наружу глуповатую улыбку. Идя сюда, он не ведал, что двигается навстречу если не погибели, то тяжёлому шоку уж точно. До сего момента он был бодр и абсолютно уверен в себе, но сейчас… Что происходит с Антоном? Этот тяжёлый взгляд. Да и морщится он почему-то всё время так, будто после бурного ночного веселья парнишке совсем плоховато. Может его тошнит?
- Антон, тебе нехорошо? Ты знаешь, я так волнуюсь сейчас, в ожидании того, что ты скажешь, - продолжал он, неосознанно пытаясь разжалобить стоящего перед ним демона литературной критики. Его слезливый тенорок, жирно сдобренный манерными интонациями, звучал уже добрых десять минут. Никто из четвёрки молодых людей за это время не проронил ни звука. Монолог не был наполнен практическим содержанием и сводился к общим фразам, преимущественно защитного эмоционального свойства. Словом, Сашенька пытался направить ещё не начавшую его бить струю критики в нужное ему русло. Автор как будто бы умолял критика не быть слишком строгим, недоброжелательным, жёстким. «Пожалуйста, отзовитесь о моём сочинении положительно, похвалите меня!» – умолял жёсткого искусствоведа его маслянистый сверкающий взгляд.
Антону всё это уже порядком прискучило и он, нетерпеливо выставив ладони навстречу Сашеньке, ждал удобного момента, чтобы перебить его. И такой момент, надо думать, настал.
- Читал, читал я ваш опус, господин Комиссаров, - очень медленно, скрипучим голосом заговорил он. Сделав ловкое ударение на слово «опус», он как бы придал этому слову резко негативное значение.
Сашенька тихо, по-куриному быстро-быстро покряхтел.
- Милиционеров, - еле слышно поправил он Антона и натянуто улыбнулся, - А опус, с твоего позволения, это музыкальное произведение такое…
Антон не обратил на эти поправки ровно никакого внимания. Он деловито опёрся рукой о толстую кипу исписанных танцующим убористым почерком листов и весь его облик, как серебряный кубок наполнился богемным содержанием. Вторую руку он, согнув в локте, вполне театрально направил ладонью в сторону писателя – все пять пальцев под острым углом указывали в пол.
- Просьбы не принимаются, - произнёс он, на первый взгляд нечто несуразное, - Скажу сразу: критика будет беспощадной и непримиримой. Поблажек не ждите.
- Тог… тогда может не надо? Я пойду, - пытаясь шутить, засмеялся Сашенька. Его бёдра, будто под ритмичную музыку, заходили ходуном. Но было заметно, что парень не знает, куда себя деть.
- Читал я ваш чёртов опус, уважаемый товарищ Комиссаров, - настойчиво повторил Руберовский, снова выделив слово «опус».
Он критически вытянул губы в трубочку, устремил задумчивый взгляд куда-то помимо собеседника, сурово сдвинул брови и надолго замолчал. Роман прыснул в кулак, едва сдерживая лавину смеха. Чтобы скрыть это, он попытался изобразить то ли навалившееся на него астматическое удушье, то ли приступ непобедимого кашля. Нечто подобное происходило и с остальными свидетелями диалога.
Сашенька растерянно огляделся по сторонам, не решив ещё – обидеться или засмеяться. В результате на его лице появилось что-то промежуточное между сожалением и горьким весельем. В миг догадавшись, что это будет за критика, он сорвался с места, чтобы резануть к выходу…
Не тут-то было. На его пути быстро выросла жилистая фигура Антона. Сашенька попытался было обойти этот сиюсекундный живой монумент – но критик снова преградил ему дорогу. Так повторилось несколько раз. Всё это происходило в полном гробовом молчании и походило на некий неизведанный танец. Пара, не держась за руки, приставным шагом одновременно скользила поперёк комнаты, сея в воздух вибрации шуршания двух пар носков о паркетный пол и тихое шипящее напряжённое дыхание противоборствующих сторон.
- Ваше произведение так и пестрит филологическими изъянами и грубейшими ошибками синтаксического свойства, - снова раздался скрипучий голос Антона, звуча, точно тяжёлый гитарный риф. Он чеканил каждый звук, всякий раз оказываясь «фейсом оф фейс» с Милиционеровым. Автор взглянул в сверкнувшие диким азартом глаза Антона и осторожно попятился.
- Оно не выдерживает никакой критики. Рассуждения о фабуле, концепциях и литературной идее я, традиционно (для таких авторов, как вы) опускаю. Там вообще конь не валялся. Про орфографию и пунктуацию я тоже молчу. Вы и слов то таких не слышали. Подчас некоторые из сюжетных линий вообще не имеют между собой никаких родственных связей. Да что там родственные связи! Между ними нет даже приятельских отношений! Будто это просто несколько разных очерков в одном. И почти все они не имеют никакого логического завершения. В монологах от автора отсутствует, какой бы то ни было философский контекст. А этот ломаный, часто хромающий на обе ноги стиль! Так писали в эпоху раннего ренессанса. К чему эти постоянные приёмы гиперболизации, применённые к современным реальным персонам? Вы что, пишете про современников Гаргантюа и Пантагрюэля? Эту книгу ужасно тяжело читать, а понять о чём она, так и вообще невозможно. Вернусь к ломаному стилю. Взять вас. То вы пытаетесь высказываться в классической английской словесности середины девятнадцатого века, то запускаете Российскую бандитскую стилистику конца двадцатого. Это стало моветоном ещё в конце восьмидесятых! Иной абзац до боли и пошлости отдаёт Эммануэлью в квадрате. Это противно этике выбранной вами темы произведения! Манерные интонации проглядывают порой изо всех углов, навязчиво наблюдая за читателем и принуждая его идти своим, выбранным автором и ориентированным не совсем понятно в какое направление, путём, - Антон потряс головой, поняв, что чуть не запутался в собственных усложнённых фразеологических оборотах, - Все ваши герои, - упрямо продолжал он, - Сплошь второстепенные и слабохарактерные персонажи. Они похожи на девиц, с детства страдающих гипотонией. Где крепкий кофе? Где бодрящий перец?! Вечно хныкающие, хлюпающие носом, жалующиеся на жизнь. Вы так и не смогли выделить главного героя! Даже тот персонаж, что выступает от первого лица, позиционирующий себя лидером компании, несмотря на всю свою фальшивую бодрость, на самом деле вял и ни к чему не приспособлен. Эти постоянные вяканья и кряканья, заботы о себе любимом и прочая чепуха. Мэн, относящий себя к абсолютному сексуальному большинству, так себя не ведёт. И вообще, почему вы пишете от первого лица? Такой способ подачи информации в художественной литературе – есть не что иное, как скрытый показ доминирования женского начала и выпячивания эгоистических эманаций.
Антон, психотерапевтическим приёмом, как маятником помахал перед носом пациента своим длинным узловатым пальцем. Саша, повёл было послушный взгляд за эксклюзивным медицинским приспособлением, но опомнился и резко отдёрнул голову назад.
- Кому нужны эти ваши два педика, что преспокойно путешествуют по страницам вашего, с позволения сказать, романа? – начинал откровенно раздражаться Антон, - Кому они на хер нужны с их щучьими проблемами?!
- Но ведь сейчас таких… таких людей много, и их не выбросишь со страниц…
- Много, но не здесь, не сейчас и не у нас! Здесь тебе не Сан-Франциско, не Голландия и даже не Москва с Питером!
- Но здесь тоже есть…
- Хорошо, так! Но хотя бы тогда писали не настолько примитивно! – Антон всё больше повышал голос, а Саша всё больше начинал походить на нерадивого подчинённого, получающего нагоняй от строгого начальника, - Некоторые страницы произведения, как ни странно по уровню напоминают школьное сочинение семиклассника, которого при помощи ремня и армейской пряжки заставляли делать уроки. Сразу заметно – автор внимательно не прочёл за всю свою никчёмную жизнь ни одной хоть сколько то стоящей книги. Таким как ты, читать нужно много и вни-ма-тель-но! Ты, паскуда, хоть одну книгу прочёл внимательно?!
Этого Саша, считавший себя непризнанным гением, вынести уже не мог. Он волчком крутнулся на месте, подыскивая взглядом, чем бы твёрдым ударить искусствоведа, но не найдя ничего подходящего, целеустремлённо, широкими шагами двинулся к выходу. Антон больше не преграждал ему путь – он выглядел вполне удовлетворённым. На его щеках сиял лёгкий румянец победы – видимо, новоявленный конкистадор от литературы считал свою оценочную речь вполне блестящей. На славу же он отыгрался на этом писаке! В коридоре Саша, скуля, в бессилии стучал лбом в за́пертую дверь.
- Если есть дар от бога, не нужно
