самым настоящим казино.
Олег не видел Н-ска несколько лет и нашел, что город изменился. С одной стороны, он явно развивался. Везде виднелись подъемные краны, много домов, в том числе и старинных, находилось на реконструкции, а уже прошедшие этот процесс смотрелись очень прилично. На центральной площади, снеся несколько ветхих хибарок, поставили новый собор, копию храма Христа-Спасителя, только, разумеется, поменьше. Рядом с храмом воссоздали Триумфальную арку в честь приезда в город в замшелые времена какого-то государя-императора, разрушенную в тридцатые годы. Старая арка, вроде бы, стояла в другом месте, но современный комплекс получился вполне величественным, а новизна сооружения вписалась в исторический квартал и в глаза особенно не бросалась, в отличие от храма.
С другой стороны, дороги в городе содержались в ужасающем состоянии, хорошей оказалась только трасса из аэропорта и центральный проспект. Кроме того, выяснилось, что жители Н-ска сильно обеднели — работы особой, кроме как на стройках, не находилось, а на стройках процветала коррупция.
Цены при этом в Н-ске оказались вполне столичными, а иногда и повыше. Магазины представляли богатый ассортимент товаров, но покупали все это неохотно и плохо — и из-за дороговизны, и из-за качества. После введения продэмбарго орали патриотично и с энтузиазмом, что проживут без западных сыров и хамона, которого и в глаза-то никогда не видели, но выискивали упорно и тайком, стесняясь, почему-то импортное - не иначе, как по долголетней привычке.
Вечером Олег отказался от ужина с товарищами, пошел один в город и встал на отремонтированном участке набережной (надо сказать, получилось очень неплохо: чистенько, места много, скамеечки поставили, беседки, даже какие-то милые скульптуры, и велодорожку не забыли), смотрел на реку, на грязную воду, всю в окурках и мазутных разводах, на зеленый остров, весь заросший спутавшимся ивняком, с пятнами кострищ на берегах.
Ему было неуютно, и он поминутно оглядывался, втягивал голову в плечи и зяб на позднем августовском ветру, поплотнее запахивал легкую куртку. Он боялся, и боялся даже признаться себе, что боится.
Он боялся встретить Веру. Он не хотел этой встречи, и в тоже время мысль о том, что она возможна, не оставляла его ни на секунду, отравляла его существование с той поры, когда Олег прошел паспортный контроль и уже занял свое место в А-320, именно в этот момент осознав, кого он может увидеть в Н-ске. Олег до отлета как-то не думал о Вере, а в самолете картина предстала перед ним так ярко, что у него схватило живот, и он еле дождался, пока лайнер займет эшелон, погасив надписи «пристегнуть ремни» и включив зеленую фигурку у сортиров.
В Москве ему удавалось задавить свои чувства, там он пребывал в постоянном движении и общении, и на воспоминания оставалась ночь, да и то не каждая - время, когда Олег не мог справиться с собой и часами пялился в Инстаграм, выучив до мелочей лицо Веры (очки ей не идут, считал он) и, помимо воли, ее супруга; ведь Инстаграм — не фотография, которую можно обрезать. Но это было еще терпимо, а, кроме того, в таких случаях помогали виски или водка.
В Н-ске барьеры рухнули, преграды исчезли, потому что вот, Олег стоит на набережной, смотрит на реку — они с Верой тоже любили, бывало, пройтись вечером по берегу реки, тогда еще неухоженному, грязному, мимо распивающих спиртное компаний и застывших причудливыми статуями рыбаков, мимо заплеванных кустов и покрытых старыми гнездами деревьев, но тогда Олег был любим (так он думал), и они не обращали внимания на окружающую среду — им хватало собственной.
А если пойти от реки вверх, в город, пройти исторический центр, мимо нового собора, миновать районы старых серых пятиэтажек, то там, чуть-чуть не доходя до частного сектора, найдется улица, где стоит дом, в котором Вера снимала квартиру, а живет ли она там сейчас, Пальцев не знал.
И не хотел знать. И не мог не думать о Вере. Что она сейчас из себя представляет, изменилась ли? Как живет, что думает о нем, об Олеге (наверняка ничего хорошего), счастлива ли она? На фотографиях лицо у нее невеселое.
Но не только этого боялся Олег. Да, в каждой подходящей по комплекции девушке, а невысоких изящных брюнеток вечером на набережной наблюдалось в изобилии, он видел Веру, и сразу вздрагивал, готовый отвернуться, закрыться, сбежать — или подойти и тихо сказать: «Здравствуй, Вера». Но параллельно он решал и другую мучительную для себя проблему.
Он пытался понять, стоит ли ему съездить в свой родной город, или нет.
Вопрос о том, чтобы проведать брата, оказался неактуален — для того, чтобы это сделать, надо было ехать довольно далеко за Н-ск, в поселок около военной части, где Илья много лет назад купил квартиру в новом доме по ипотеке, будучи уверен, что ребенок не должен жить в казарме.
У брата уже давно нет ни ребенка, ни жены, но он так и живет в этой своей дыре, поразительный человек. Мог бы выслужиться, воспользоваться, наконец, положенными офицеру льготами...
Все бы ничего, но дорога в этот поселок лежит мимо дома, в котором жил армянин Женя Свазян, как оказалось, следователь (да почему же он все-таки не врач? Сволочь какая), погибший в результате пожара, который возник от неосторожного обращения с огнем. А другого пути нет, только по этой улице, а потом через степь, эту поганую, пустую, бесполезную, огромную степь, в которой так удобно скрываться ночью, ибо она поглощает без остатка и живых, и мертвых. Страшные тени прошлого обступили Олега.
В родном-то городе, вроде бы, нет теней (казалось Олегу). Да там ведь и ничего нет, квартира продана, машина продана, а дом деда Лексея — цел ли он? Вот еще странный вопрос, столько лет там жил, и не знаю, думал Олег, есть ли у нас гостиница. Не интересовался. А зачем? Городок маленький, может и нет гостиницы. Какой дурак в нашу дыру поедет...
Любопытно было бы взглянуть, с одной стороны. Могилу навестить, помянуть стариков. Посидеть вечером в беседке у деда, взять бутылку и сходить к реке. Может, кто из знакомых парней встретится.... Да какие там парни, они уже все выросли, взрослые мужики. Время летит быстро, не успеешь оглянуться, как все уже позади...
А с другой стороны, ну что там делать, только напиться разве, а это я в любом месте сделать могу, для этого в родные места приезжать незачем, думал Олег. Еще, не дай бог, Кольку увижу. Это же цирковой номер получится, ведь он тогда сказал: «Чтобы никогда в жизни»...
Бродить взад-вперед мимо нашей желтой церкви, хныкать и вспоминать о былом величии и падении, а надо это? Вряд ли. Ох, ну девушка пошла, совсем точь-в-точь Верка... Хотя она помоложе, Верка уже не так выглядит. По крайней мере, должна выглядеть не так. Должна. Кому она должна? Это я всем должен кругом, получается... Туда не ходи, это не делай... Надо же, до чего дожил...
Олег, погруженный в свои мысли и душевные метания, отправился обратно в гостиницу, где продолжал напряженно размышлять и покрываться гусиной кожей, и доразмышлялся до того, что утром не смог подняться с постели, такое у него наступило похмелье.
Партийный митинг в Н-ске полностью провалился, потому что, когда Олег немного оклемался, то вызвал такси, и, более ни о чем не думая, отправился в аэропорт, где взял втридорога билет на ближайший рейс — даже не в Москву, а в какую-то Тмутаракань, настолько он был напуган. Выбирался он потом из задворок мира дня три, но в этом случайном поселке, куда его вдруг занесло, успокоился, развеселился и даже осмотрел местную деревянную церковь и расположенный в ней скудный краеведческий музей.
Из «Яндекс-почты» (начало сентября 2014 года).
«Здорово, сукин сын! Ну что, дали мы жару в Донбассе, а? Признайся, брат, ведь и тебя, поди, распирает от гордости за нашу страну, за наших воинов. Как мы их в Иловайске-то, а? Ну круто же?
Офигенный просто пример блестящей стратегии и тактики. «Иловайский котел» войдет в историю военного дела. Любо-дорого было читать в фейсбуке укропскую панику. Я обычно в интернете в дискуссии не вступаю, но тут не удержался, накидал там им говна, пусть жрут. Забанили сразу, сволота, правда глаз режет, не хотят о себе правды слышать, гы.
Вот они, укропские «воины», чуть прижало — сразу то бегут, то дезертируют, толпами толкутся у нас на границе. И какую мудрость и милосердие проявляет российская сторона! Теперь никто в мире не сможет сказать, что Россия — агрессор, что мы, мол, что-то там захватили. Нет, мы наглядно показываем всему миру, что русский человек — это человек настоящий, крепкий, мужественный, но милосердный и справедливый.
Думаю я, брат, что Украина, несмотря на то, что ее сейчас накачивают долларами и евро, долго не протянет. Эта страна обречена, помяни мое слово.
Но нам предстоит еще долгий бой. Как там у какого-то писаки было написано, мне тут недавно цитировали... Ну, что-то там про 50 лет войн, и договор на весь срок? Вот-вот. Это про нас, да. Потому что противостояние на Украине — это не война с хохлами, с ними, видишь, и воевать-то нечего, их тронь, они и рассыпаются.
Это война с западом, с этими вонючими гомосеками, с этими фашистско-либеральными ценностями, чуждыми русскому, да и любому нормальному человеку. Мы видим, как эти «ценности» приводят к тупой, злобной агрессии, к отрицанию всего самого светлого и лучшего, что есть в человеке, но запад обречен погибнуть, и мы обречены — обречены победить в этой борьбе, потому что на западе нет уже давно никакой духовности, истинности. Да, они ловко научились делать всякие железяки, ракеты, танки, но на каждую гайку найдется свой болт, и мы умеем делать танки, получше ихних «Абрамсов». Как назвали, кстати, а? Чуешь? Чуешь, откуда ветер дует?
Мы ответим, в случае чего, всей нашей великой мощью, и победим, потому что у нас есть вера и благородство, а у них ничего нету, кроме желания нахапать бабла и подчинить весь мир под себя, заставить всех плясать под свою дуду. Не выйдет, сволочи! Германия уже в свое время прочухала нашу великую мощь. И США прочухают, никуда не денутся, сволочи.
А я тут, брат, совершил вояж в Н-ск, думаю, надо бы осмотреться перед тем, как принимать предложения Германа. Ну что я тебе скажу? Печальная картина. Люди там те же, ничего не изменилось. Убогие люди. Всех старых знакомых встретил, и штаб у них все тот же, только теперь егозили передо мной, улыбались, поляну выкатили по приезду. Да, у них там еще и Юрок подвизается на побегушках, оказывается. Здоровенный детина стал, а все за водкой бегает.
Прошелся по городу, тоже печальное зрелище. Местечко, блин! Ну как все мелочно, убого, провинциально. Как ты там живешь, не понимаю?
Короче, они хотели организовать митинг, на котором меня засветить как политика местного масштаба. Это вроде как для выборов нужно.
Так я на этот масштаб посмотрел и ничего не увидел. Сидит там этот длинный, сидит постаревший Полковник ряженый, Юрка вокруг них вьется, вот тебе и весь масштаб. С такими на люди выходить стыдно. Поддержки у них никакой, работа не организована — я в молодости лучше делал. Денег нет, недаром Герман вокруг меня пляшет, рассчитывает, поди, что обломится что-нибудь.
Еще у них, оказывается, раскол произошел. Некоторые оказались мразью и не поддержали Крым и Донбасс. Какой там,
