безбрежностью моря создавало впечатление необозримого простора.
А это впечатление многократно усиливалось ультрамариновой синевой высокого (нигде на плоской равнине не удастся увидеть вам столь высокого небосвода) и глубочайшего неба. С плывущими в нём снежными островками клочковато-кудреватых облаков. И от всего этого перехватывающего дух необъятного великолепия возникало стойкое ощущение неистребимой свободы. Которое гармонично сочеталось со столь же неистребимым чувством внутренней свободы самого нашего глупого «героя».
С чем можно сравнить пьянящее чувство свободы? Только с планирующим полётом в тихой безкрайности небесной сини на волнах вольных воздушных потоков, то скользящих плавно долу, а то взмывающих вдруг в безмерную высь. Именно это чувство, в особенности – после длительной разлуки, всегда порождала в нём долгожданная встреча с любимым его городом. И именно в таком полёте пребывала теперь измотанная его душа. Сейчас она, душа его, расправившая, наконец, в вольной небесной лазури заломанные прежде свои крылья, пела.
Давно ему не было так хорошо. Он как будто бы попал в беззаботную какую-то, восхитительно красивую, добрую и радостно-безоблачную сказку. В затерявшейся где-то далеко-далеко позади дерюжной реальности остались пережитым многолетним ночным кошмаром, кажущиеся теперь придуманно-нереальными, изуверски жестокие годы глупой жизни.
Осталась там также и последовавшая за этими годами серая сельская сермяжная обыденщина, дополненная жёстким милицейским надзором. С её предельно далёкой от изящества системой нравов. Которая проистекала из грубой заскорузлости душ людей, живущих почти что исключительно животными своими потребностями, простирающимися не далее грубо материального обустройства сугубо земного своего, безыдейного и бездуховного существования.
В той же волшебной сказке, исполненной какого-то таинственного, непонятного ещё ему смысла, в коей пребывал он сейчас, не было места привычному для окружающего его обыденного мiра грубому материализму. Здесь властвовали только светлые стремления, желания и чувства: чувство неограниченной свободы тела и духа, проявлявшееся в радостном ощущении полёта, и любви к окружавшим его родным городским и пригородным пейзажам и к близким и дорогим ему людям.
А в слухе его звучала непрестанно чудная песня «Beatles» «The long and winding road» («Долгая и извилистая дорога»). Песня, неизменно порождавшая в душе его отмеченное тонкой грустью ощущение лёгкого и свежего ветра свободы, ограниченной только глубокой синевой неба.
Это был тот самый праздник души. Праздник, к которому столь стремился и которого так долго и безрезультатно искал шукшинский Егор Прокудин.
Одного только недоставало ему для полного счастья – прекрасной подруги.
И на сей раз судьба его, бывшая прежде к нему безжалостно-справедливой, не обманула вожделенных его, хотя и смутных пока ещё, мечтаний. И впервые в непростой и корявой его жизни, видимо, в награду за всё пережитое, подарила-таки ему благосклонно мимолётное это, полное счастье.
Праздник состоялся и удался в полной мере…
Друг его, хаживавший в моря и посетивший ко времени тому многие уголки мiра сего земного, переживал в тот момент не самые лучшие свои времена. На работе у него возникли неожиданные и очень неприятные проблемы. Да и с женою своей был он в фактическом разводе. Поэтому оба они во время праздных своих прогулок активно пытались искать себе подруг, долженствующих скрасить лишённую женского обаяния и нежности несладкую холостяцкую их жизнь.
Тут, однако, в поисках этих, не обошлось и без некоторых курьёзов.
Как-то раз, в результате знакомства тёмным поздним вечером, другу досталась крутобокая, крепко сбитая девушка Галя. А при встрече назавтра выяснилось, что она имеет не только мускулистые ноги, густо покрытые чёрными волосами (о лице, явно не божественном, умолчим), но и профессию токаря.
В общем, скажем мягко, достоинства её выдающиеся совершенно не соответствовали вкусу обоих друзей. И надо отдать должное мужеству друга. Тот стойко дотерпел до конца весь этот день, проведённый на золотистом песке загородного пляжа в обществе этой Гали и её подруги. И демонстрировал при этом чудеса ловкости при ненавязчиво-изящных уклонениях от многочисленных навязчиво-пылких нежностей токаря.
Абитуриенту нашему, наблюдавшему за этой азартной игрой и восхищавшемуся мастерской, прямо-таки филигранно отточенной техникой этих уклонений, которой владел его друг, было безумно смешно. Но, оценивая всю степень мужества своего друга (ибо сам он в такой ситуации попросту малодушно удрал бы), он искренне тому сочувствовал.
Подружка же токаря, заметно помятая жизненно-любовными приключениями и оттого, видимо, имевшая несколько блекловато-дрябловатый вид, тоже не особо-то его и привлекала. Однако он, повинуясь низменному зову плоти, оказывал-таки ей по-кобелиному настойчивые знаки внимания. К его счастью, она тоже, как и друг его, всячески уклонялась от этих знаков (не глянулся, видимо, он ей). И благодаря этому удалось избежать ему всей этой явно блудной грязи.
Не передать словами, как впоследствии был он ей за это благодарен! Поскольку, если бы не это, отбившее ему всяческую охоту, «целомудренное» её кочевряженье, то он продолжал бы тратить на неё, некрасивую и нелюбимую, драгоценное своё время. И никогда не встретил бы Ту, Единственную, которой так ждала и желала его душа и которую неотвратимо суждено ему было вскорости встретить.
Проводив вечером подруг до их обиталища, друзья тут же с большим облегчением о них и забыли. И если испытали при этом какое-то сожаление, то только о потерянном понапрасну времени…
Глава третья
Праздник.
Однажды вечером, вскоре после этих испытаний, выпавших на долю его друга, поехали они в небольшой пригородный ресторан. Как-то так получилось, что вечер этот не очень удался, прошёл нервно. Что-то там не поладили они (вернее – он; друг его отличался завидным миролюбием) с официанткой. Не удалось им развеяться и повеселиться от души: потанцевать, познакомиться с какими-нибудь скучающими без мужчин женщинами.
Единственное, что отчасти скрасило не слишком удавшийся их досуг, это неожиданное явление Гали-токаря (вот судьба-то, индейка!) в сопровождении зрелого ухажёра кавказского типа. У которого, судя по тому, как он одаривал её цветами, шоколадом и шампанским, имела она бурный успех. Однако, несмотря на заслуженный этот успех, она всё время посверкивала ревниво-обиженными взглядами в сторону недавнего своего неверного знакомца.
Друзья же сделали вид, что не видели явления токаря народу, и изобразили на своих честных и правдивых лицах безмятежное неведение о теперешнем её здесь присутствии…
Хотя и не удалось им ни с кем познакомиться, но во время вечера внимание его привлекли две зрелые интересные женщины, активно танцевавшие и весело общавшиеся с шумной соседней компанией…
Когда вечер закончился, друзья сиротами казанскими вышли из ресторана, постояли около него немного, в надежде на то, что, может быть, удастся им всё же с кем-нибудь познакомиться, да и побрели потихоньку, никого не дождавшись, на близ расположенную дорогу ловить такси.
Вокруг благоухала сочными ароматами пышной природы и тонко звучала тихо шуршащим шелестом разнообразных очертаний – от причудливо резной до округлых сердечек – листвы, да звонким стрекотанием безчисленных цикад, кузнечиков и прочей насекомой живности тёмная, прорезанная ярко-жёлтыми пятнами дорожных фонарей, тёплая летняя ночь. В чёрной безконечности ярко сияли мириады мирно мерцающих звёзд, мягкий свет которых порождал в груди смутное какое-то, обволакивающее сладкой негой томление.
В этот момент из ресторана вышли те самые интересные две дамы, распрощались с кем-то, и тоже направились к дороге. В миг воспрявшие духом друзья радостно преобразились, в надежде на уловление последнего своего в этот вечер шанса. И, властно движимые неуловимо магическим действием сказочно-волшебной прелести тихой звёздной ночи, галантно и ненавязчиво стали предлагать себя к знакомству. Тем более что в наружности дам привлекательным было всё.
Заметно было, что дамы были несколько более зрелыми, чем они сами. Поэтому он, будучи на пять лет старше своего друга, по необходимости выбрал себе даму видом постарше. О чём тут же и пожалел. Поскольку почувствовал сердцем своим чутким, что гораздо более, прямо-таки неудержимо, влечёт его к другой. На его счастье, друг его особой активности не проявлял, не вполне ещё, видимо, оправившись от захватившей дух радости, которую доставило ему явление Гали-токаря.
Дамы же к знакомству отнеслись нейтрально, без особого интереса. Хотя и не встали в лицемерно-неприступную позу, и бойко и весело отвечали, сразу же сообщив, что они дамы замужние. Друзей, однако, не являвшихся пуританами, обстоятельство это не слишком смутило. И они продолжили свои попытки войти к привлекательным дамам в близкое «доверие». Тем более что мужей их благоверных поблизости никак не просматривалось.
Ехать дамам оказалось в другую, нежели друзьям, сторону: в санаторий, расположенный в пригороде ещё дальше от города, чем ресторан. Когда машина была остановлена, друзья, несмотря на ненавязчивость свою, сели в неё, к удивлению дам, вместе с ними. Прежде, правда, галантно их усадив.
В салоне он не столько разглядел, сколько почувствовал ту, которую уступил было опрометчиво другу своему. А разглядев, опять же почувствовал, не осознавая ещё разумом, что это Она. Это была потрясающая женщина. Ему Она показалась красивой до умопомрачения. Да Она, несомненно, и была такой. Хотя красота Её нисколько не напоминала хрупкую, воздушную красоту чистых в светлой мечтательности своей тургеневских девушек.
Она обладала иной красотой, женственной. Как бы налитой, словно спелый тропический плод, любветворными жизненными соками. Неудержимо и сладостно влекущими, играющими, как молодое вино, лёгким дурманом пьянящими разум и горячащими кровь. Исполненной нежной чувственности пленительной красотой зрелой женщины.
Если девушку тургеневскую сравнить можно было бы с прелестным бутоном распускающегося цветка, который только-только начинает раскрывать изумлённому окружающему миру прикровенные доселе целомудренно-трепетные свои лепестки с поблескивающими в лоне их жемчужными бисеринками утренней росы, то здесь восхищённому его взору предстал уже совершенно расцветший – во всём своём благоухающем великолепии – прекрасный цветок.
Ярко-каштановые волнистые волосы Её, сиявшие атласным блеском, были хотя и не слишком длинными, но шелковисто-красивыми, чудно обрамлявшими и оттенявшими плавные и мягкие линии нежного овального лица. Каждым завитком изумительных этих волос можно было бы любоваться, напрочь позабыв о течении времени. Невысокая ростом, формами Она обладала сколь великолепными, столь же и
С уважением
Александр