Путь, или история одной глупой жизни...

томительно манящими. Окаймлённые дивно распахнутыми длинными ресницами обворожительные миндалевидно-карие глаза Её – бездонные озёра – неугасимо лучились искристым и, в то же время, мягким, совершенно волшебным светом. И в глубинах этих озёр утонул он сразу, окончательно и безнадёжно. Восхитительные чувственные губы сладко манили к себе неярко поблескивавшим в полутьме пурпуром. Всё слегка загорелое лицо Её с правильными и тонкими чертами, до последней линии и чёрточки было прекрасным.
       У него перехватило дыхание. Ничего более прекрасного ему не могло и представиться. И руки, и губы его сами тянулись к этому лицу, и ему стоило усилий, чтобы тягу эту неприличную обуздать.
       Вся Она, несмотря на гордую свою, эмансипированно-энергичную деловитость, прямо-таки излучала какое-то невыразимо нежное женственное обаяние, очарованию которого невозможно было не поддаться. И при всей этой восхитительной своей женственной красоте обладала Она ещё и хорошо развитым интеллектом и не менее хорошо развитой речью.
       Ему вдруг безумно захотелось обнять Её, гладить, едва касаясь кончиками пальцев, нежное Её лицо и целовать, целовать, целовать его тоже лёгким, но страстным, прикосновением губ безконечно долго.

       Из машины вышел он несколько обалделым, поскольку не понимал ещё пока, что всецело уже, едва ли не до безпамятства, покорён Ею. Рассчитавшись с таксистом, они проводили новых своих знакомых в холл и хотели было последовать за ними и дальше. Но Она, с лёгкой твёрдостью, для них, впрочем, совсем неоскорбительной, воспротивилась этому.
       «До свиданья, мальчики», – «стрельнув» чудными своими лучистыми глазами, весело и бодро сказала Она вполоборота. И, повернувшись, столь же весело ушла со своею подругой, звонко стуча каблучками по мозаичному полу.
       Оставшиеся не у дел, «обломленные» с изящной лёгкостью «мальчики», не солоно хлебавши, отправились восвояси. Испытывая при этом некоторую досаду по поводу малой результативности нового знакомства.
       Хотя был он весьма влюбчивым и влюблялся неоднократно, начиная с младших школьных классов, а трижды – был вообще снедаем страстью пылкой, сам же, по глупо-эмоциональной впечатлительности своей, искусственно её подогревая и драматизируя, но ничего подобного ещё никогда в жизни с ним не случалось.
       Сейчас он чувствовал себя просто оглушённым.
       «Какая женщина! Какая женщина!!!» – будто заевшая пластинка, навязчиво пульсировала, властно игнорируя собственную его волю, в ошеломлённой головёнке его обречённо-восторженная мысль…

       Ночь провёл он словно в каком то горячечном бреду, безконечно повторяя сладостно для него звучавшее Её имя. Очнувшись утром от этого бреда, он не столько понял, сколько почувствовал, что будет последним дураком, если не попытается завоевать эту женщину и упустит Её.
       При этом он даже и не задумывался над тем, насколько велики его шансы на успех и есть ли они вообще. Гипотетическая возможность вожделенной амурной победы казалась настолько огромным – и далёким-далёким – счастьем, что ему трудно было даже представить себе, что такое счастье может ему когда-нибудь улыбнуться.
       Но сейчас он ни о чём таком, вроде пошлых амурных подвигов, и думать не думал. Ибо просто не мог вообще ни о чём думать. Сейчас он жаждал. Жаждал только одного: видеть эту женщину, разговаривать, быть рядом с Нею. Он просто не мог не видеть Её. Потому что не находил себе места без Неё.
       Теперь уже он жил только Ею, дышал только Ею. И ничто на свете не могло отвлечь его от Неё. Сейчас ему необходимо было немедленно, ни на минуту не откладывая, разыскать Её.

       Встав с постели, он сбрил отросшую, неухоженную бороду, оставив только тонкие гуцульские усы, помылся в душе, оделся во всё свежее и пошёл в парикмахерскую. Постригшись, он вытащил из дома друга и сфотографировался с ним в фотоателье, запечатлев для потомков с одной стороны собственный свой обновлённый облик, а с другой – тёплое своё единство с дорогим его сердцу другом детства. И уже после этого исторического события поехали они на электричке в тот самый санаторий, где потерял он ночью бедовую свою головушку.
       Единственным ориентиром для их поисков был только жилой корпус. Больше они не знали ничего: ни фамилий, ни номеров комнат. Комнат же было многое множество, корпус был большим, двойным и многоэтажным. В этом случае способ поиска был только один: дежурить безсменно у центрального входа.
       Несколько часов провели они на бдительном этом дежурстве, и в конце концов упорство их было вознаграждено. Сначала увидел он в безпечно-скучающей толпе праздно-отдыхающего люда Её подругу, а через ту нашёл уже и неукротимо желанный предмет неутолённого своего вожделения.

       Выходя из здания и увидев вдруг его, Она скользнула по нему взглядом, едва заметно задержавшись (возможно, не узнала его в обновлённом его виде), но друга его признала сразу. Друг же верный был теперь уже лицом не действующим, а просто сопровождающим. Был он сейчас тем, о ком в давней хорошей песне трогательно пелось: «Друг мой – третье моё плечо…».
       Она была несколько удивлена упорной настойчивостью мимоходом промелькнувших вчерашних «мальчиков», лёгким кивком головы ссаженных Ею с подножки поезда своей жизни. И канувших, казалось, в реку забвения, не успев даже и запомниться толком своими лицами, но неожиданно вновь представших пред ясны очи.
       Возможно, именно это удивление и послужило причиной более благосклонного Её внимания к объявившимся вдруг в поле зрения «мальчикам». Точнее – теперь уже к одному из них, безудержно стремившемуся внимание это завоевать. А может быть, к причине этой примешалась ещё и обычная курортная сытая скука? Бог весть.
       Как бы то ни было, но на сей раз Она ответила «мальчикам» взаимным вниманием. Чего, собственно говоря, он, нимало не сомневаясь (вот нахал-то!), хотя и с трепетно замирающим сердцем, и добивался, и ожидал.
       Они прошли в просторный холл и удобно расположились там на мягких диванчиках, окружавших низкие журнальные столики. Взяв инициативу в свои руки, безумно уже влюблённый, но не утративший, как ни странно, ясности ума, абитуриент наш отдыхающий повёл неторопливую беседу…

       Обычно он сетовал на то, что у него плохо получается ухаживать за женщинами. Другие мушшины, простые и не обладавшие никакими особыми достоинствами, в отношениях своих с ними, говоря им всякие глупости и пошлости, как-то быстро и споро доводили дело до желанного логического конца – любовной близости. Он же, не менее других желая сблизиться с какою-либо женщиной, но не умея говорить ей глупостей, разговор вёл всегда о чём-нибудь серьёзном и значимом. И это не только ни на йоту не приближало, но даже и отдаляло его от заветных любовных утех. Поскольку слушательницам его простодушным, не быв ущипнутым игриво за бочок, трудно было оценить привычную и типичную для бойких мужчин направленность тайных его стремлений и желаний.
       Но сейчас он мог и умел всё. Благо, женщина, наконец-то, встретилась ему умная. Неожиданно для себя самого он как-то так вырос существенно. И при простой своей, в чём-то даже не очень привлекательной, внешности стал вдруг почти что неотразимым кавалером, покорителем сердца. Обычные покорители сердец завоёвывают множество трофеев. Но ему вовсе не нужны были сердца. Ему нужно было одно только, единственное сердце – Её. Других женщин он в упор не видел, и не желал видеть. Других женщин для него теперь уже просто не существовало.
       Теперь он мог быть и красноречив, и немногословен, остроумен и прост, дерзок и кроток, весел и томно-грустен, галантен, нежен и обольстителен. Вот только тупым и пошлым быть ему, по-прежнему, всё никак не удавалось (впрочем, о том он не особо-то и печалился). Откуда что и взялось?
       Хотя, вообще говоря, ничто ниоткуда не взялось. Всё это в нём было. Но в прежних его отношениях с противоположным полом в нём не могло проявиться и десятой доли того, что он имел. Теперь же все его способности и возможности проявились в полной мере. Страстная любовь к изумительно прекрасной Женщине, жарким пламенем воспылавшая вдруг в его сердце, пробудила дремавшие прежде в нём и не находившие выхода (не к кому было «выходить») все необходимые для ухаживания за Нею качества.

       Начав беседу, он сообщил Ей по секрету, что очень хотел Её видеть, потому и разыскал. И очень хочет видеть ещё и ещё. Потому и предлагает продолжить знакомство. Она, не без некоторого кокетства (женщина!..), сказала, указав взглядом на какого-то облезлого местного ловеласа, что мужчины здешние (санаторные) навязчиво лезут со своими знакомствами. И, едва представившись (хотя никто их о том и не просит), сразу же, без долгих предисловий, начинают приставать.
       На это он, слегка наклонившись к Ней и утопая в карих её озёрах, нежно поглаживая Её пальцы кончиками пальцев своих, отвечал вполголоса, что именно такое желание, причём – жгучее, испытывает и он. Она промолчала, несколько при этом порозовев. Он же начал постепенно исполняться вдохновеньем творческой импровизации.
       В последовавшем разговоре выяснилось, что срок Её путёвки заканчивается через семь дней. После чего Она улетает домой, в небольшой город газовиков и нефтяников, расположенный на океанском острове, где Она работает в одном из отделов горисполкома. Они побеседовали ещё немного, и Она, после некоторого раздумчивого колебания, согласилась-таки посидеть вечером с друзьями в ресторане.

       Погуляв с другом по тенистым околосанаторным аллеям, в назначенный час зашли они за Ней и увезли Её с собою на электричке во вчерашний ресторан. Вечер, однако, складывался экстравагантно. Погода стояла хмурая. Накрапывал мелкий дождь, перемежавшийся поочерёдно с ещё более мелкой моросью: буквально висевшими в воздухе мельчайшими капельками воды.
       Усеянные сплошь, словно бисером украшенные, этими капельками обильной небесной влаги, от которой не защищал даже зонт, добрались они до ресторана. А добравшись, обнаружили, что он по каким-то там причинам закрыт. Куда теперь было им идти? Где общаться? Тут-то друзья и вспомнили, что неподалёку, на берегу моря есть ещё один ресторанчик.
       Точнее, имевший форму круга ресторан «Поплавок», задуманный и воплощённый некогда с элементами некоторой экзотики, для пущего, видимо, привлечения публики, располагался даже и не на берегу, а в самом синем море. То есть, вынесен был метров на сто в залив. Выглядела вся эта экзотика действительно впечатляюще. Особенно изнутри. Где открывавшийся вид на окружающее со всех сторон лазурное море, играющее на изумрудных своих волнах белоснежными отражениями причудливо кудреватых облаков, в дивном сочетании с буйной зеленью живописных лесистых берегов, оставлял в душе посетителя неповторимое и неослабно-незабываемое впечатление.
       Но что-то там, наверное, не до конца продумали, и со временем ресторанчик сей захирел.

       К радости всей компании, несколько уже отсыревшей, «Поплавок» оказался открыт. Но являл он собою теперь дешёвую какую-то, хотя и со вполне ресторанными ценами, третьеразрядную забегаловку. Надменная,