Река на север (сюрреализм)

рекомендациям. Кто вы? – спросила, прекратив свои действия с рукой. Он было убрал ее. Изюминка-Ю удовлетворенно поерзала на стуле.
– Мы ищем одного человека... – признался Иванов.
– Есть люди, которые выполняют в жизни роль тигров или грифов, – неуверенно продолжила она. – Ваш соплеменник ненадежный человек?
– Я бы не сказал, – ответил Иванов. – В некоторые моменты он производит здравое впечатление.
Краем глаза заметил – Изюминка-Ю с вызовом изучала лицо гадалки. В те моменты, когда он обращался к ней, Изюминка-Ю метилась острым подбородком ему прямо в грудь. Вечно он пытался проникнуть в душу под чужим взглядом – лицо ее оставалось бесстрастным, как маска. Душевная осиротелость – вот что пугало ее.
– Я вижу, вы ошибаетесь. – Наконец-то она снова вознамерилась что-то разглядеть в его вновь распластанной ладони, несомненно, родственные связи. – У вас схожи голоса. Что вас сюда привело?
– Любопытство, – сказал он. – Ваш талант...
Она брезгливо поморщилась, словно отгоняя тень. Миссер Алекс по неуловимому приказу накрыл шар синей тканью.
– Это дорогого стоит...
Как кошка, она обратилась к нему за лаской – в ее теле жила неуемная тоска по сильному мужчине. Одна из его знакомых жаловалась: «Как на выставке... Ходят, выбирают мясо посвежее, не понимая, что только после сорока ты становишься умнее и все понимающей...»
– Назовите цену, – попросил он, давая волю своим губам быть в меру скептичными.
Преображаясь, улыбнулась его наивности.
«Все наши чувства выросли из инстинктов», – подумал он.
– Вы не поняли... – заговорила, как обольстительница, ведь речь шла об ином, о том, в чем она прекрасно разбиралась: ей нужен был партнер, в котором она видела бы свое отражение, опору в жизни. – Вопрос поставлен некорректно...
Ему было наплевать. Он знал, что она заигрывает, наклоняя голову и томно прикрывая глаза. Женщины в розовых атласных халатах ассоциировались у него с жаркой спальней. Все упиралось в одно – когда ему надоест вся эта ложь?
– Вероятно, я ошибся, – согласился он.
– Вот именно, – бросила она, – кое в чем... – Взмахнула ресницами, как опахалом.
Взгляд, изображающий невинность, должно быть, репетировался перед зеркалом.
– Мне самой трудно понять... Ваша судьба в ваших руках...
– Я даже не догадывался, – удивился он.
– Не все люди умеют видеть, – решила просветить она. – Не все люди умеют слышать...
– Вы Нелли?! – не выдержав, вмешалась Изюминка-Ю. – Нам нужен Дима.
Спинка стула не дала гадалке упасть. Он так ничего и не узнал. Она откинулась, чтобы бросить на нее негодующий взгляд. Снова требовательно уткнулась ему в ладонь, теперь уже страшась Изюминки-Ю, забубнила:
– Алчные и искусные в обмане женщины, всюду сующие свой нос...
Он с трудом освободился:
– Мы ищем мужчину, – напомнил он.
– Я занимаюсь только гаданием. – Она наконец-то стряхнула пепел с сигареты и затянулась, выпустив дым из ноздрей, овладела собой и с прищуром уставилась на них. Румяна на щеках контрастировали с бледной кожей висков. – А вы, милочка, кто? На жену вы не похожи.
– Сколько вам лет? – безжалостно спросила Изюминка-Ю.
– Двадцать шесть... – обманула гадалка.
– Для него вы тоже старая, – сказала Изюминка-Ю.
Она играла роль девочки, порезавшей палец, – словно паникует даже по малости, страшится того, что нашептано цивилизацией, вводя коррекцию упреждения, – никто не выигрывает, потому что все упирается в случай. Его уже давно занимала эта идея. Он и сам последнее время принадлежал к числу аутсайдеров. Может быть, отсюда его глупая прозорливость – от обреченности.
– Вы хотите сказать, что сами знаете, где он? – ядовито осведомилась гадалка.
– На вашем месте я бы заставила вначале жениться на себе, – сказала Изюминка-Ю. – прежде чем...
– Прежде чем что?
– Прежде чем заполучить на него права...
У нее была хорошая редакционная закалка в борьбе за мужчин. Она знала, как надо поступать с соперницами, – не давать им передохнуть:
– Я полагаю, вам тоже досталось, милочка? Они, сволочи… – подумала мгновение, – ...каждого могут вывести, – резюмировала на выдохе.
Изюминка-Ю нашла в себе силы, чтобы хмыкнуть и беспечно изучить пыльные углы комнаты.
– Знайте же, – игнорируя ее, обратилась только к нему, – он бросил меня самым наглым образом. Вышел за хлебом и не вернулся. – Нашла в нем союзника, возлагая мнимые надежды. Он чуть не произнес: «За этим мы его и ищем...» – Не так ли? – Закусила губу. – А что он натворил? – С изяществом змеи повернулась к ней.
– Таких всегда бросают, – неожиданно, прищурившись, произнесла Изюминка-Ю и отвернулась.
Слишком гладкая кожа была у нее на скулах, слишком чувственно дернулось горло, присовокупив к ее гордости несомненное презрение. Ее по-прежнему волновала паутина в углах комнаты. Он залюбовался, испытывая здоровый интерес к изящной мизансцене, мысленно препарируя выражение гневливых глаз, слишком подвижных ноздрей, слишком сжатых губок в нетерпеливом презрении к сопернице и картинно застывшей шеи.
– Когда это было? – спросил он, не давая им сцепиться.
– Месяц назад...
Изюминка-Ю вспыхнула, и он, конечно, заметил. Разговор, который лишает ее иллюзий в отношении его сына. Втайне он надеялся на такой исход.
– Милочка, если вы хотите чего-то добиться, – великодушно произнесла гадалка, – действуйте обдуманно, не берите с меня пример.
Она торжествовала, почувствовав ее слабость.
– Я как раз этим и занимаюсь, – ехидно заметила Изюминка-Ю, но у нее ничего не вышло.
– А у вас что с ним? – спросила гадалка, словно только что обнаружила Иванова за своим столом.
– Поведайте нам еще что-нибудь, – уклонился он.
Но она уже ухватилась за мысль, и глаза ее зажглись догадкой. Какие-то задатки у нее, несомненно, были.
– Вы его отец?
– Да, – кивнул Иванов, чувствуя, что начинает понимать себя в новом качестве: до этой минуты он больше дорожил собой, чем сыном, хорошо еще, что это не давало повода потерять уважение к самому себе.
– ...оставил только свои вещи... вот так! – Она садистски предалась воспоминаниям вместе с проступившей влажной окантовкой вокруг серых глаз и покусыванием губ – слишком долго она ждала, чтобы просто так отказаться, и они с минуту любовались, как уничтожается бордовая помада и сквозь нее проступает вялая, морщинистая кожа.
Ему на мгновение показалось, что она была такой и в пятнадцать, и в двадцать лет, полная наивного ожидания принца и разочарований. Он едва не подбодрил: «Найдется другой…» и взглянул на молодого человека – конечно, он еще не тянет на личность – слишком размягчен любовью даже сквозь слой бешенства. Такие быстро надоедают своей нежностью: «Я тебя обожаю!» или «Я тебя люблю!» С женщинами – это целое искусство. За неделю не научишься. Некоторые утверждают, что им нужен «импульс», чтобы отдаться бездумно, – животная страсть, приобретенная на годы вперед, держит лучше морских канатов – разное восприятие пространства чувств и времени перемен. Лично он воспринимал женщин изо дня в день, безжалостно, как художник, запоминая всё, все детали. Некоторые, как Саския, пытались вить из него веревки – все равно ничего не выходило – деньги кончались прежде, чем они входили в раж. Потом он терпел их. Они терпели его. Он умел это делать, не впадая в мерзость двусмыслия. Потом терял к ним всякий интерес, но все равно терпел, ибо они оставались для него материалом даже в худшем варианте отношений. Потом одни из них уходили навсегда, а другие звонили, когда у них возникали проблемы. Но ни одна из них не обладала тем, о чем он сам имел весьма смутное представление, – силой, которая бы удивила его.
Целую минуту они молчали. Одиноко потрескивали свечи. Очнувшись от задумчивости, гадалка послюнявила палец и затушила их. Молодой человек с косичкой зажег свет.
– ...о, как я вас понимаю, – напомнила о себе Изюминка-Ю, ее ехидству не было предела.
Он устало молчал. Сын, которого он помнил как беловолосого мальчика, с этого момента перестал для него существовать. Теперь он чувствует себя совершенно одиноким – к чему он шел все эти годы? Только не к этому. Хотелось прикрикнуть, чтобы они замолчали.
Гадалка поднялась и выкинула из-за портьеры чемодан:
– Забирайте!
– Пусть он останется у вас? – попросил Иванов.
– У меня не камера хранения, – гордо ответила она.
Он положил еще триста тысяч – в ту же кучку прелой соломы.
– Я, пожалуй, арендовать у вас вон тот угол?
– Я подумаю... – смягчилась она и одарила его пристальным взглядом, словно он не был косвенной причиной ее несчастья, – я подумаю... – многозначительно повторила она.
В паузах между словами она предавалась воспоминаниям. Может быть, она искала причину своих ошибок, которые лежали на поверхности – безалаберность, по утрам рассеянная сигарета натощак, отсутствующий взгляд, которым она что-то ищет у тебя за спиной в момент близости и не может найти последние двадцать лет, словно припоминает недосмотренный фильм, в котором мужчина и женщина не дошли до финала оттого, что в кинотеатре выключили электричество, вернее, они-то дошли, но тебе неизвестно, и ты думаешь об этом, и все получается, как в настоящей жизни, в которой финала нет и быть не может. Вот это, наверное, и занимало ее. Слишком многие женщины имеют скучное выражение на лице, слишком многие из них воображают, что так легче прожить.
Губы растянулись, превратились в створку устрицы:
– Приходите…
В былые времена он задержался бы у нее, сосредоточившись на гадании и на ее большой mamma pendula.
– Только один...
Он поднялся, не глядя на Изюминку-Ю. Щеки ее пылали. Хозяйка холодно отступила в тень портьер. Молодой человек проводил их и уныло кивнул на прощание.
– Вы не должны на нее обижаться, – зашептал он. – Я ее единственный друг, у нее больше никого нет...
– Я догадался, – улыбнулся Иванов.
– Доверьтесь ей! – восторженно произнес молодой человек и даже протянул руку, чтобы притронуться к его плечу, и, тут же устыдившись своей горячности, покраснел. – Она необыкновенная женщина...
Изюминка-Ю фыркнула. Она явно им игнорировалась. Он воображал ее шлюхой, слишком яркой, чтобы приблизиться на расстояние руки. В юности вместо таких женщин, о которых думают, что они не их поля ягода, удовлетворяются суррогатом, подбирают то, что не так страшит, но потом начинают разбираться, если учатся, если умеют учиться. Но и это чаще не приносит удовлетворения.
– Не сомневаюсь... – ответил Иванов. Он даже споткнулся о порог – еще мгновение, и он даст парню бесплатный совет – не влюбляться по уши – бессмыслие этого занятия он давно понял. Сам он свои периоды сладострастия вспоминал с удивлением, ибо в эти моменты терял в себе уверенность и не мог работать. «Оказалось, что то животное, что живет в тебе, – думал он, – идет вразрез с тем, что ты умеешь», и ему давно надо было сделать выбор. Быть может, он его сделал сейчас?
У парня были узкие, неразвитые плечи; и ему захотелось разуверить его в его наивных мыслях. Когда-то он был точно таким же – беспомощным и жалким, погрязшим в собственных чувствах, главное, что он не обозлился, но, несомненно, что-то потеряв, жалел об этом. А теперь это «что-то» заставляло его пожалеть парня. Что он делает здесь, в этой квартире? Просиживает юность или познает жизнь? Не все ли равно. Всему