Возмездие теленгера (постапокалипсис)

пригнулся и юркнул под лестницу.
– Красной кнопки не было, – напомнил Пётр Сергеевич.
– Ну! – радостно гудел Большаков. – Какая разница?!
В общем-то, ему всё рано: была или не была, подумал Костя.
– Зато была ракета, – напомнил Пётр Сергеевич.
– Вот за это мы его и…
– А зачем его убивать? – спросил Пётр Сергеевич, – если нет никакой кнопки и ракета сама собой растворилась?
Пётр Сергеевич был изрядно пьян. Большаков же был трезв, как стёклышко, и говорил, как всегда, весьма самоуверенно:
– А на всякий случай, – объяснил он. – Он же больше нам не нужен?
– Не нужен, – подумав, согласился Пётр Сергеевич. А потом словно очнулся: – Но чего-то я тебя не пойму, – возразил он, кивая головой, как китайский болванчик. – Вот если бы я не знал тебя, дурака, лет сорок, то подумал бы, что ты не Андрей Павлович Большаков, а другой человек, а так я тебе хочу возразить: нас и так мало осталось. Каждый человек дороже золота стал, а ты: всех убивать. Видать, остров на тебя плохо действует. Пацанов отпустить надо. Какой с них спрос? Ёшкин кот…
– Плохо-неплохо, а дело я своё знаю, – упрямо ответствовал Большаков. – Убьём, и точка!
– Ну как знаешь, – неожиданно дал добро Пётр Сергеевич. – А я ведь знаю, кто такой Дядин.
– Кто? – лениво заинтересовался Большаков.
– Настоящая его фамилия Гущин. Я-то помнил его в форме, а здесь он при косичке да старый.
– Ну и что? – спросил Большаков.
– А то, что он – Гущин Арсений Демьянович, служил в разведке. Был он тогда майором и приезжал к нам в штаб корректировать планы между погранцами и моряками.
– Ах, вон оно что?! – удивился Большаков и, подумав, добавил: – Тем более, надо всех… Зачем нам бывший разведчик?
– Конечно, – беспечно согласился Пётр Сергеевич. – Конечно… ведь бывших разведчик не бывает.
– А я тебе о чём… – добродушно загудел Большаков. – Неспроста он здесь… неспроста… Ну да утром мы во всём разберёмся, – пообещал он.
– Разберёмся… – снова согласился с ним Пётр Сергеевич.
Они ушли пить свой полугар и вести странные разговоры. Не успел Костя развернуться, чтобы бежать за Дядиным, то бишь Гущиным Арсением Демьяновичем, как тот оказался рядом.
– Я всё слышал… – сказал он. – Ты вспомнил, куда надо двигать и что делать?
– Помню, – ответил Костя. – Я всё помню.
– Действуй, а я твоих друзей вытащу из беды.
Костя, счастливый, как никогда, выскочил на улицу и понёсся в порт.

***
Он пересёк Синий мостик, и Итальянский дворец скрылся за развесистой рябиной, которая так благоухала в ночи, что от её запаха слегка кружилась голова. Впрочем, Костя знал, отчего кружится голова – оттого, что он плохо понимает, что надо делать и как надо поступать. Конечно, если бы Дядин, рассуждал Костя, открылся сразу, может быть, мы ракеты запустили бы ещё вчера. А с другой стороны, Большаков точно не позволил бы мне добраться до засекреченного пункта связи. Тогда может быть, всё к лучшему. В Косте проснулись азарт и холодный расчёт. Если он такой хитрый и дальновидный, то зачем напился? Да и не напился он вовсе, проклятый гранбот, а… а… следит за мной! Костя с перепугу оглянулся: площадь перед дворцом была пуста, брусчатка блестела под холодным светом луны. Но это ещё ничего не значит, решил он, засада может быть где угодно.
Вначале он бежал по пустынным улицам, потом перешел на быстрый шаг, потому что луна скрылась за облаками и сделалось темно, а в темноте можно было запросто переломать ноги. Город без людей быстро сделался старым, ветхим, разбросал везде камни, сучья, а то и вообще повалил деревья, и их, конечно же, никто не убирал. К тому же почти на каждом углу ржавели старые машины.
Потом Костя снова подумал, что если Большаков такой хитрый, то почему не следит за мной именно сейчас? Не может быть, чтобы я его перехитрил. Так не бывает. Мне всё время не везло. Он осторожно передвигался от одного дерева к другому, вслушиваясь в неясные звуки ночи. Но город был тих, и Костины шаги одиноко прозвучали вначале в Сквере подводников, потом вдоль длинных мрачных казарм, тянувшихся с правой стороны улицы. За каналом Амазонка сразу открылась водная гладь Каботажной гавани. Выглянула луна, и тени легли на землю. Косте сделалось не по себе, осталось всего-то обойти гавань и попасть на дамбу, которая вела к форту Пётр I. Если кто и подкарауливает меня, думал он, то только на дамбе, потому что её никак миновать нельзя. Из-за страха он не пошёл по берегу, где его можно было увидеть издали, а – лесом, и через пять минут понял, что заблудился. Пришлось повернуть влево и пробираться через буераки, пока между деревьями не блеснула вода. Вот тогда-то он и почувствовал запах костра. Ветер приносил его издали, с моря. Это было плохим знаком. Кто будет жечь костер ночью? Только засада, рассудил он, выбираясь на дамбу. Замерзли, должно быть. Греются. Минут пять он провёл в кустах, безуспешно вглядываясь в сумрак, пока не разглядел, что костер горит на внутренней стороне гавани. Только идиот его будет жечь, полагая, что никто не заметит, с некоторым превосходством подумал Костя. Он взобрался на дамбу и едва не разбил себе нос, споткнувшись о рельсы. Дальше он только и делал, что полз, потому что идти в полный рост было страшно и потому что на дамбе чувствовал себя как никогда уязвимым. Так он преодолел на брюхе все двести метров до блокгауза и, полагая, что его стерегут как раз там, где кончаются рельсы, спустился по опоре вниз и по колено в воде добрёл до каменной стены. Здесь тянулись старые причалы, и стена убегала вдоль берега до самого правого фланга форта. Костя начал взбираться по металлической лестнице, достал пистолет, высунулся и осторожно оглядел пирс. Теперь запах дыма чувствовался очень хорошо. Костер жгли по другую сторону форта.
Двухэтажный блокгауз внутри оказался пуст. Лестницу устилала многолетняя пыль, бойницы слепо смотрели на Кронштадт, и отсюда же хорошо было видно сидящего у костра человека, который был занят тем, что, устроившись на плащ-палатке, преспокойно читал себе при свете костра книгу. Ну теперь он никуда не денется, самодовольно решил Костя, снимая сапоги и выливая из них воду. Он отжал портянки и снова обулся. Можно было действовать. Человек у костра, как ни в чём не бывало, продолжал чтение с таким видом, словно его больше ничего не заботило.
Костя взял незнакомца на мушку, как его учил Рябой. И вдруг незнакомец показался ему чем-то знакомым, словно он где-то и когда-то его видел. Подожди, сказал он сам себе, кто он? В следующее мгновение его осенило: так это же старший лейтенант Брагин, о котором говорил Дядин! Костя опустил пистолет и покрылся холодным потом. Слава богу, что я не выстрелил! Он представлял его себе точно таким – бывалым, битым жизнью человеком и, конечно, большим любителем книг, а ещё романтиком и поэтом.
– Эй, парень!.. – позвал его Брагин, даже не обернувшись. – Иди сюда! Я тебя давно уже заметил, ещё на дамбе…
Я и не прячусь, подумал пристыженный Костя и вышел из блокгауза, спрятав пистолет в кобуру. Он испытал облегчение оттого, что ни в кого не надо стрелять. Брагин отложил книгу и поднялся.
– Потом ты плескался в бухте, – объяснил он. – Потом карабкался по лестнице, потом выливал воду из сапог.
– Простите… – покраснел Костя, – обмишурился.
– И всё потому что у меня абсолютный музыкальный слух. Я, брат, каждую ноту слышу.
– Я думал, что здесь засада, – ещё больше стушевался Костя. – Зачем вы костер палите? Вас видно за три километра.
– Маскировка, брат, – объяснил Брагин, рассматривая его из-под козырька бейсболки с большим интересом. – Большаков знает, что это я – одинокий, никчёмный рыбак, и поэтому ему волноваться не о чем, а если буду таиться, он сразу забеспокоится.
Был он не стар и не молод, что-то среднее. Седой и худощавый, с глубокими складками на переносице, он производил впечатление если не больного человека, то по крайней мере, не очень здорового. Одет он был в старую армейскую куртку-реглан, а на ногах крепкие берцы. Обычный мужичок, потрепанный жизнь, которого встретишь в любой деревне, решил Костя, только отточенные движения выдавали в нём военную косточку.
– А у меня ваш дневник есть, – сказал Костя, испытывая непонятное волнение.
Если бы он был постарше, он бы понял, что ему просто приятно иметь дело с хорошими людьми.
Костя полез во внутренний карман куртки.
– Правда? – удивился Брагин, и лицо у него на какое-то мгновение сделалось беззащитным. – Где ты его нашёл?! – почти вскричал он, хватая свой блокнот, как величайшую драгоценность.
Несколько мгновений он рассматривал его, не в силах совладать с волнением. Потом на его лице отразилось восхищение.
– Это ж надо! – воскликнул он и с благодарностью посмотрел на Костю.
– Там… – сказал Костя, не без сожаления расставаясь с дневником, потому что за делами и спешкой не успел его дочитать, ему было интересно, чем кончилась история любви старшего лейтенанта и Сони К.
– Спасибо, парень, – дрогнувшим голосом ответил Брагин. – Спасибо… Я его потерял в Санкт-Петербурге.
– А вы мне расскажете, что было потом? – спросил Костя, хотя вопрос был не ко времени. Но когда ещё у меня будет время? – подумал он, нет у меня времени.
– Расскажу, всё расскажу, – пообещал Брагин, заливая костер водой из котелка. – А теперь нам пора двигать, скоро начнёт светать.
И действительно, свет над водой стал ярче, и утренний туман наползал со стороны залива, скрадывая очертания форта. Его чернеющие амбразуры смотрели в сторону пролива, словно ожидая оттуда дурной напасти. Вот и мы, подумал Костя, как и старая крепость, тоже ожидаем напасти от Большакова, от людей-кайманов, от пиндосов. Запугали нас всех. Ну теперь уже недолго.
– Погода благоприятствует задуманному, – по-военному сказал Брагин.
И Костя словно вспомнил его слова. Это уже было, думал он, мы уже встречались и плыли в тумане, только я не помню, чем всё это кончится. Значит, всё идёт по плану, успокоил он сам себя, хотя, как и любого человека, его терзали сомнения.
Они спустились к воде, где стояла лодка, и Брагин, усаживаясь в неё, сказал:
– Война, брат, штука страшная. Все, кого я знал, уже умерли. Я последний из могикан.
Костя не понял, кто такой «последний из могикан», а просто спросил, берясь за вёсла:
– От чахомотки?
Брагин ответил не сразу, а оттолкнулся от опоры, и лодка бесшумно скользнула на глубину. Костя взялся грести.
– Кто от чахомотки, кто от ран и радиации, – нехотя сказал Брагин. – Мне повезло, я уцелел, может быть, один на миллион. Никто ведь не считал.
Некоторое время они двигались в полной тишине. Хороший мужик Брагин, подумал Костя, и дневник у него классный, и вообще, он мне нравится. Его бы к нам в деревню. Нам хорошие люди ох, как нужны. Мы бы с ним дружили, ходили бы на рыбалку, раз он её так любит.
– А что потом было, ну, когда вы получили ракеты? – не утерпел он.
– Потом? – переспросил Брагин и снова некоторое время молчал, должно быть, вспоминая своё боевое прошлое. – Потом, брат, всё очень просто: дали последний залп по противнику, и на этом война для нас закончилась.
– Почему? – удивился Костя.
В его представлении война – это нескончаемая вереница боев и побед. Но, оказывается, не всегда и не на каждой войне, а вовсе даже наоборот – за последним залпом следует поражение.