Возмездие теленгера (постапокалипсис)

ну и пусть себе кружится, нам-то какое дело, читалось на лице Большакова и Петра Сергеевича. Костя же решил промолчать, хотя при других обстоятельствах ради спортивного интереса обязательно вывел бы Чёбота на чистую воду.
Большаков прямиком направился в порт, и через пятнадцать минут баркас уже лихо разбивал волны, идущие вдоль берега в сторону Санкт-Петербурга. Погода ухудшилась, и вал за валом, накатывающие на правый борт баркаса, заставляли Большакова идти галсами, резко меняя курс, и в результате он не выигрывал, а больше терял время при движении вперёд.
Вначале прошли мимо форта Александр I, и его чёрные стены вставали из воды, чрезвычайно похожие на форт, о котором Костя читал в энциклопедии, он был похож на форт Байярд, который находился рядом с нормандским побережьем Франции. Тоже три этажа бойниц, тот же эллипс в сечении и такие же камни, обрушенные штормами в воду.
Как хотелось Косте крикнуть: «Мы пришли, и никуда не надо больше плыть!» Но он сам же первый не поверил бы своим словам, поэтому промолчал. Они миновали форт Александр I, чтобы устремиться дальше – к форту Милютин, до которого надо было покрыть такое же расстояние, которое они прошли до форта Александр I. Впрочем, если бы Пётр Сергеевич в эти минуты наблюдал за Костей, то вся его хитрость открылась бы с головой, не умел Костя хитрить. Однако Пётр Сергеевич был занять разговором с Дядиным. Чёбот же! Хитрющий Чёбот с невинным видом взирал на надвигающийся форт. Телепню же ни до чего не было дела, он всё ещё страдал, зелёный, как лягушка. А Большаков усердно боролся с волнами. В общем, Косте удалось скрыть факт своего интереса к форту Александр I.
Он улучил момент и спросил шёпотом:
– Где ты был?
Чёбот с невинным лицом ответил:
– В кустиках сидел… – на его губах мелькнула знакомая ухмылка, означающая: не лезь, всё равно не скажу!
Ну да, понял Костя, хоть режь. Таким уж уродился Чёбот – упрямым и своенравным, но глупым, ведь получалось, что он во всём помогает Дядину, а это плохо, очень плохо, и Костя почувствовал себя одиноким, не на кого ему было опереться и не с кем ему посоветоваться, чтобы принять правильное решение.
– Врёшь! – убежденно произнёс он. – Говори! – потребовал он.
Может быть, Чёбот и разоткровенничался бы, и рассказал, или хотя бы намекнул, что у них с Дядиным на уме, но рядом, как дух, возник этот самый Дядин и сурово посмотрел на Чёбота. Чёбот поморщился и заткнулся, а у Кости возникло стойкое ощущение, что они в сговоре. Потом его отвлекли, и он на время забыл возникшую мысль, потому что Большаков с Петром Сергеевичем налетели на него, как коршуны с двух сторон.
– Ну и где твоя ракета? – ядовито спросил Большаков, после того, как они втянули баркас на песчаный пляж. – Где? – он демонстративно из-под руки обозрел развалины форта, который больше походил на недопеченный пирог с оплывшими краями, чем на боевую крепость, призванную охранять Кронштадт с юга.
– Я тоже ничего не вижу! – авторитетно подтвердил Пётр Сергеевич и посмотрел на Костю точно так же, как тогда, в спальне у Аманды, зло и одновременно презрительно.
Интересно, ехидно подумал Костя, а если у меня ничего не выйдет, если я ошибся, что они со мной сделают? Бросят в море или убьют из «плазматрона»?
Все долго смотрели на развалины форта Милютин, густо заросшие травой и осинами от первого яруса до второго. Действительно, ракету здесь спрятать было негде, разве что схоронить в невысоких башнях по обе стороны крепости. Но башни эти были слишком узки для ракеты.
Костя с огорчением «вспомнил», что одна шахта-башня предназначалась для прожектора, а вторая для корректировщиков огня. На первый взгляд, ни в той и ни в другой ракета поместиться не могла – даже самая маленькая. Но ноги сами несли его к одинокой шахте-башне справа от позиций, где когда-то находился прожектор. Большаков, как тень, следовал за ним, сохраняя на лице выражение крайнего недовольства, за ним семенил невысокий Пётр Сергеевич, и на лице у него была написана тайная надежда раз и навсегда разрешить его спор с америкосами. Дядин почему-то приотстал и беседовал с Чёботом. Чёбот отчаянно жестикулировал и даже перекрестился. По его лицу было видно, что он отчаянно врёт. Телепень, поражённый в печень алкоголем и укачанный волнами Балтики, безучастно сидел на берегу.
– Я же тебе говорю, – в сотый раз напоминал Большаков, – что я лично исследовал эти развалины. Здесь пусто!
Костя в сердцах едва ему не ответил: «Не учите дедушку кашлять!» Но учитывая габариты Большакова, это могла быть его последняя реплика, поэтому он молча подошёл и заглянул в прожекторную шахту. Пётр Сергеевич опередил длинноногого Большакова и тоже сунул морду в шахту, а потом недовольно пошевелил своими вислыми усами, что выражало одну единственную мысль: «А я так на тебя надеялся…»
– Ну и что?.. – спросил он ехидно, разглядывая далеко внизу пол каземата и остатки подъемного механизма, с помощью которого на поверхность поднимался прожектор. – Где твоя ракета? А?
– Накрылась медным тазиком! – насмешливо высказался Большаков своим густым басом и едва не расхохотался.
– Здесь ракета, – со знанием дела ответил Костя, хотя вовсе не был в этом убеждён. – Здесь она!
– Ты уверен?.. – поднял на него свои светлые глаза Пётр Сергеевич и с хитрецой прищурился, совсем так, как тогда, в квартире у Аманды.
– Уверен, – твёрдо ответил Костя, хотя коленки у него предательски дрогнули.
Убьют, подумал он, ей богу, убьют.
– Да врёт он всё! – недовольно загудел Большаков. – Сбросим его вниз, делов то! – он даже протянул руки, похожие на две грабарки, чтобы схватить Костю и сунуть головой во чрево крепости, разрешив таким образом раз и навсегда прения о всяких там ракетах и красных кнопках.
Тогда Костя не выдержал и действительно выдал им обоим со всем жаром юности:
– Не учите дедушку кашлять!
Пётр Сергеевич от такой наглости опешил и поперхнулся, потому что всё же хотел защитить Костю от Большакова. А Большаков в свою очередь густо покраснел, потому что привык, что все и вся его уважают за габариты и громоподобный голос. На своём острове он бог и царь. Они переглянулись и только собрались с душевными силами, чтобы схватить Костю и разделаться с ним по законам «времени-марь», но не успели, потому что Костя ловко увернулся от их могучих объятий и, перепрыгивая через камни и валуны, помчался к главному входу в форт, железная дверь которого была пробита пулями и осколками ещё с лихих времен, которые промчались над Кронштадтом и его фортами.
– Стой! – как буйно помешанный, закричал Большаков, заподозрив, что Костя просто хочет спрятаться внутри форта. – Стой! – и затопал своими сапогами «сорок большого» размера. – Держите его!
Ему вторил Пётр Сергеевич:
– Держи подлеца, уйдет! Ёшкин кот! – и бросился за Костей, суетливо обегая большие и маленькие камни, не решаясь прыгать через них, чтобы ненароком не расквасить нос.
Костя и сам не знал, зачем и почему побежал в крепость. Разумеется, он понимал, что иначе его сбросят в её чрево и он погибнет, как неразумный кутёнок, однако ещё одно непонятное стремление – словно нить Ариадны, указывала ему путь – туда за распахнутую настежь дверь форта, в его тёмный, мрачный сумрак, в его казематы, больше похожие на катакомбы, дальше, дальше к подъёмному механизму – элеватору снарядов и картузов.
Из центрального помещения, тёмного, как нутро печи, он сунулся вправо на едва различимый свет, который вывел его в ряд комнат, где, должно быть, когда-то были казармы, через окна которых он увидел мечущихся в панике Большакова и Петра Сергеевича.
– Сбежал, сволочь! Сбежал! Ёшкин кот!
В ответ слышались возмущенные голоса Дядина, Чёбота и даже Телепня, которого настолько воодушевил смелый поступок Кости, что он ожил и тоже орал, как резаный:
– Приёмыш, беги!!! Приёмыш, спасайся!!!
Костя и побежал по мрачному коридору, потолок которого был оплавлен и был усеян сосульками, потом – через кухню с двумя округлыми окнами, выходящими на залив, дальше – через пустые казематы непонятного назначения, где на полу были проложены рельсы, ведущие в низкие арки, и ещё дальше, где должен был находиться подъёмный механизм, о котором он вспомнил в самый последний момент, утвердившись тем самым  в мысли, что он таки запрограммирован вспоминать всё шаг за шагом, а не наоборот, как того требовали Большаков, Пётр Сергеевич и Дядин.
Большаков, должно быть, несмотря на свои габариты, всё же решился проникнуть внутрь форта. Он оказался чрезвычайно резвым, и Костя услышал, как Пётр Сергеевич взмолился:
– Да не беги ты так, окаянный!..
А потом Большаков, должно быть, всё же врезался или в арку, или в сосульки, потому что заорал благим матом:
– А-а-а! Мать твою перемать!
Больше Костя отвлекаться не стал, хотя и испытал удовольствие от этих криков и с радостью услышал бы их ещё раз сто, но вместо этого вынужден был завернуть за угол, где находилась металлическая лестница, ведущая на второй этаж. Он взлетел по ней наверх и оказался рядом с элеватором для снарядов.
– Стой! – гудел неутомимый Большаков, и было слышно, как он в гневе пинает сапожищами кирпичи, попадающиеся ему на пути.
– Стой, подлец! Стой! Ёшкин кот! – вторил ему Пётр Сергеевич, преисполненный праведного гнева.
Почему Костя повернул ручку элеватора не три и не пять, а ровно четыре с половиной раза, известно одному Богу да ещё тем людям, которые его запрограммировали на эти действия. Механизм поддался его усилию, прокрутился со скрипом и натужным вздохом, тележки элеватора с одной стороны зарядной шахты стали подниматься, а с другой – опускаться, и казалось, что древняя крепость ожила и готова стрелять по всем-всем врагам отечества.
Большаков и Пётр Сергеевич, напуганные этим движением, в ярости орали:
– Не трогай! Взорвёмся! Ёшкин кот!
Но Костя их не слушал. Справа от оконного проема открылась ниша, на её поверхности зелёным светом засветился контур ладони. Косте только и осталось, что приложить к нему руку.
В этот момент неугомонные Большаков и Пётр Сергеевич преодолели крутую лестницу и тоже влетели в зарядное помещение. Большаков едва не дотянулся, чтобы схватить Костю за шиворот, как вдруг раздался страшный скрежещущий звук, и все трое замерли, словно парализованные. Форт вздрогнул от основания до самой крыши, в воздухе повисла пыль, в потолке образовалась огромная трещина, и мелкие камни посыпались на головы. После этого в той стороне, где была прожекторная шахта, раздался ещё более ужасный скрежет, словно кто-то царапал железом по стеклу. Загудели странные механизмы, заработали непонятные двигатели, спрятанные в чреве форта. Форт задрожал, будто живой, будто хотел высказать все свои претензии к людям, потревожившим его. Костя на всякий случай ещё сильнее вдавил руку в нишу. Большаков и Пётр Сергеевич от испуга рухнули на древнюю клепаную кровать, которая стояла в углу помещения. Кровать под их весом прогнулась, оба очутились на полу, но даже не пробовали подняться.
– Что это?! – вскричал Большаков, глядя на Костю с мольбой и страхом.
– Мы больше не будем! – непонятно почему орал Пётр Сергеевич, закрыв голову руками.
– Спаси нас! – вторил ему Большаков, бас которого сорвался