Возмездие теленгера (постапокалипсис)

завернул за угол, к сараю, где брал дрова, и различил говор, особенно – бас Большакова. Ну дают мужики, добродушно подумал он, литра полтора выдули, и хоть бы хрен по деревне. Здоровы по этой части. Здоровы. Он уже собрался было подойти и присоединиться к разговору, как услышал:
– Ты узнал его? – спросил Пётр Сергеевич.
– Мальчишку-то? – переспросил Большаков своим густым басом.
– Ну да, – уточнил Пётр Сергеевич. – Кого ещё?
– Это он, – ответил Большаков. – Точно, он. Жаль, что ничего не помнит. Он меня даже не узнал.
– Да-а-а… – задумчиво согласился Пётр Сергеевич, – видать, наши с ним перемудрили. Думаешь, без него обойдёмся? Ёшкин кот…
– Не знаю, – прогудел Большаков, – пока он кое-что верно говорит. Видишь, привёл же к Кронштадту.
– Привёл, – согласился Пётр Сергеевич. – А толку? Мы его уже раза три прошерстили. Нет, у него должна быть чёткая программа: вот ориентир, вот остров, вот пусковая кнопка. Зачем тогда вообще нужен «мститель»?
Костя едва не подсказал: чтобы таких умников, как вы, за нос водить, я же не робот. Не понравился ему этот разговор.
– С одной стороны, всё правильно, – согласился Большаков. – А с другой – у меня большие сомнения: ведь пиндосы не дураки, лет пять искали на этих островах и ничего не нашли. Значит, мальчишку могли запрограммировать на ложный поиск, и будет он вспоминать по кускам, и будет нас водить к каждой навозной куче.
– Хм… – высказал свои сомнения Пётр Сергеевич. – А вдруг ракета не здесь, и вообще не на Балтике, а где-нибудь в Заполярье и даже за Уралом?
– Да здесь она! Здесь! – возразил Большаков. – Я её чую! За Уралом ей делать нечего, потому что ракета должна быть запущена вдоль территории России, чтобы она пролетела до самого Сахалина и активизировала «мёртвую руку-два», а может, и «мёртвую руку-один», то, что от неё осталось. Пусть себе летят на Америку.
– Тогда точно не нашли, – почти восторженно согласился Пётр Сергеевич. – Иначе бы раструбили всему свету, любят они хвалиться. Это у них называется пропагандой. Они даже на всякий случай взорвали часть фортов. Но и наши ведь не дураки. Должны были предугадать действия противника.
– Должны, – согласился Большаков. – Иначе как-то нелогично. Думаешь мальчишка шельмоватый?
– Не думаю, – после некоторой паузы ответил Пётр Сергеевич. – Не похож он на плута. Да таких и не брали в «мстители». Честный мальчишка и наивный. Моя-то обвела его вокруг пальца в два счёта.
– Да ты что?! – удивился Большаков до такой степени, что несколько секунд молчал, поражённый щедрой натурой Петра Сергеевича. – Ну, мужик, даёшь!
Это ж надо так родину любить, ехидно подумал Костя, и ему сделалось физически плохо. Он всё ещё испытывал к Аманде двоякие чувства. С одной стороны, она была его первой женщиной, а это не забывается, а с другой стороны – предала, не моргнув глазом. Меньше всего он ожидал подлостей от соплеменников.
– Ну да! – почти с гордостью заявил Пётр Сергеевич. – Он даже в момент соития ничего не разболтал, кроме слова Кронштадт. Но и мы не лыком шиты, сами догадались. Ёшкин кот!
– Крепкий пацан, – одобрительно высказался Большаков. – Я бы не смог. Я с бабой в постели вмиг раскрепощаюсь до естества. Крепкий орешек, однако.
У Кости по спине ещё раз пробежал озноб. Его покоробила криводушие Петра Сергеевича. Это ж надо таким лицемерным быть! А по виду не скажешь. По виду он наш, теленгешский. Значит, всё было придумано и спланировано! А я, простой и доверчивый, втюрился в Аманду. Ему захотелось подойти и сказать, что он думает обо всём этом, Петру Сергеевичу, сказать прямо в глаза, что так порядочные люди не поступают, а потом развернуться и отправиться домой в деревню, где всё ясно и понятно и где тебя не держат за дурака, где тебя любят, а главное ждут. Его мысли перескочили на Верку Пантюхину, и некоторое время он думал только о ней. Потом словно очнулся, потому что услышал всё тот же добродушный бас Большакова:
– А девку-то не жалко?
– А как его ещё было раскрутить? – спросил Пётр Сергеевич, намекая на свою азиатскую хитрость. – Ничего, ничего, покочевряжится и успокоится. Она девка умная. Знает, что родина требует жертв. Ёшкин кот!
– С женщиной, конечно, ты здорово придумал, – степенно согласился Большаков. – Но можно было по-другому.
– По-другому я пробовал, не вышло. И на сознательность давил, и на то, что служил с его отцом. Парень – гранит. Или чего-то не понимает, или я дурак?
– А что, не служил?
– Конечно, нет. Откуда? – Пётр Сергеевич нехорошо хихикнул, как будто ещё раз обманул Костю.
В этот момент Костя не то чтобы разочаровался во всех взрослых мужиках, а понял, что они все такие – хитрые и себе на уме, а ещё сплошь алкоголики.
– Скорее всего, он ничего не может вспомнить, – предположил Большаков, – а если и вспоминает, то нам это известно. А Дядина ты узнал?
– Дядина? – переспросил Пётр Сергеевич таким тоном, что Костя невольно вздрогнул. – Да, понимаешь, никак не могу вспомнить, где я его видел. Но мужик вроде как дельный, только непонятный.
– Тёмная лошадка, – согласился с ним Большаков. – Ты давай вспоминай быстрее, кто он такой. Я тоже думаю, что он не тот, за кого себя выдает.
– Всё может быть, – вздохнул Пётр Сергеевич. – Хотя, может, ещё один куратор?
– Откуда? – удивился Большаков с долей ревности. – Откуда?
– Вот это нам и предстоит выяснить.
– А может быть, его сразу того? – предложил Большаков и сделал языком такой щелчок, который, должно быть, означал удар в темечко.
Они помолчали. Где-то в чаще заухал филин, да в куче отбросов зашуршали ежи.
– А если он наш мужик? – настойчиво предположил Пётр Сергеевич. – Если действительно северный куратор? Ёшкин кот!
– Да-а-а?.. – ехидно вздохнул Большаков. – А кто я тогда такой?
– Ну да… – согласился Пётр Сергеевич. – А вдруг их вдоль мурманской дороги посадили на каждом полустанке? Мы же не знаем всех задумок военных. Может, они всё продублировали по десять раз?
– Вот то-то и оно… – в задумчивости произнёс Большаков. – С другой стороны, ставки так высоки, что ошибиться нельзя, – добавил он веско.
– Не-е-е-т… – открестился Пётр Сергеевич. – Я такой грех на себя взять не могу. Убить человека ни за что ни про что… ёшкин кот!
– Что ты, не убивал, что ли? А мародеров в сороковые?
– Так то ж мародеры, – пояснил Пётр Сергеевич. – Тех положено по уставу к стенке, без суда и следствия. А здесь нормальный мужик, свой, русский. Только не могу, хоть убей, вспомнить, где я его видел.
– Тебе решать, – согласился Большаков. – А повод всегда найдётся.
– Давай-ка на всякий случай обговорим тайный план, – предложил Пётр Сергеевич, и, они склонившись друг к другу, забубнили что-то чрезвычайно интересное.
Костя невольно сделал шаг вперёд, снова заухал филин, ежи завозились пуще прежнего, и луна выглянула из-за облаков. Большаков вдруг высунулся из-за угла, грозно спросил:
– Кто там?!
Ежи затихли, филин бесшумно мелькнул на фоне лимана, а Костя за мгновение до этого успел нырнуть в чёрный проём сарая. Сердце у него билось, как у заговорщика. Конечно, ему хотелось узнать, о каком таком тайном плане договариваются Большаков и Пётр Сергеевич, но ещё больше захотелось поговорить с ними, чистосердечно рассказать, что он помнит и Большакова, и форт, на котором находится засекреченный пункт связи. Что ещё надо для дела? Но вдруг его пронзила мысль: а вдруг это всё специально подстроено? Ну, положим, Большаков действительно северный куратор. Тогда почему Пётр Сергеевич в курсе дела, ведь дело-то чрезвычайной государственной важности? О таком не каждый должен знать. Не говоря уже о Дядине, который появился из ниоткуда. Самозванец. А какие речи говорил: о родине, о любви к ней, о том, что за неё надо бороться. Красиво говорил, но, оказалось, что зря, раскусил я его. Правда, не до конца, не понял его роли в этом деле. Но то, что он враг – сообразил.
Внезапно вся картинка в отношении Дядина сложилась у него в голове. Как мы, вообще, доехали до города? – подумал он. А его пропуска? А склад с горючим? А лояльное отношение американцев на обрыве, то бишь на Стене? Казалось бы, чего проще: установить контроль в самом узком места – и лови, кого хочешь. Ленивым быть не надо! Опять же «росомаха», которая стояла наготове столько лет. А гранбот? Чем больше Костя думал об этом, тем понятнее ему становилось, что кто-то из троих работает на пиндосов. Недаром чёрные вертолёты нас не трогают, думал он, а гранбот и не думал убивать, а всего лишь игрался. Странно всё это. Запутался я.
За стеной сарая всё ещё бубнили, строили коварный планы. Костя бесшумно вернулся в избушку и только успел улечься и накрыться курткой, как вошли Пётр Сергеевич и Большаков. Пётр Сергеевич наклонился над Костей, понюхал, как собака, и прошептал:
– Не-е-е… спит он, как сурок. Тепло от него идёт, значит, не выходил, ёшкин кот…
От Петра Сергеевича пахло самогоном и табаком, и Костя едва не рассмеялся.
Пётр Сергеевич таким же образом обследовал каждого из спящих и был удовлетворен отрицательным результатом.
– Выходит, мне почудилось, – согласился Большаков, и они с кряхтеньем завалились на свои места, ещё некоторое время шептались, а потом уснули.

***
Утро выдалось тихим и солнечным. Редкие перистые облака стояли в вышине. Низкие берега залива сливались c водой и казались черточками в белесом пространстве между небом и землёй. И там, в этом пространстве, суетливо летали большие и малые чайки, а по берегу вальяжно расхаживали белые лебеди, суетливо бегали кулики, копаясь в песке, гуси уже разбились на пары, собираясь гнездиться, и Большаков погрозил кулаком Чёботу, который снял было с плеча «тулку» и даже прицелился в птиц. Чёбот и в деревне бил всё, что попадалось в его поле зрения. Костя охотиться не любил, жалко ему было местное зверье, которое собиралось в оазисе вокруг деревни. Божьи твари, жалел он их и поэтому выходку Чёбота воспринял негативно. Зачем зря убивать? Но Чёбот обиделся и в течение всего утра ни с кем не разговаривал, только знай себе, крутил своим приплюснутым носом, как заяц, нюхал воздух и был крайне недоволен, что ему не дали поохотиться. В наказание за строптивость Большаков заставил его вычерпывать из баркаса воду. Костя взялся помогать. Телепень, который вчера перебрал, понадеявшись на свои способности хорошо переносить алкоголь, сегодня мучительно страдал, то зеленея, то бледнея, и к работе способен не был. Пётр Сергеевич и Дядин тоже, видать, перебрали и «лечились», сидя на прибрежных камнях, потягивая из фляжки самогон и закусывая салом с морским луком.
Пока вычерпали из баркаса воду, пока Большаков возился со свечами двигателя, прошло ещё около часа. Вышли, когда уже основательно распогодилось. Перистые облака пропали, вместо них появились белые, весёлые, кучевые. Волны стали плоскими, без пены на гребнях. Но как только выскочили за мыс, то появилась и пена, и волны стали повыше, и ветер задул с севера – холодный, пронизывающий, словно острыми иголками. Вот когда Косте пригодилась его «менингитка». Да и куртка, сшитая из добротной шинельной ткани, хорошо защищала от ветра и брызг.
Из-за того, что дамбы и дорога над ними были взорваны, Большаков правил восточнее, обходя опасные места с водоворотами. Из-под белой пены торчали