видное место, испробовал за одним из коттеджей коктейль Молотова. Потом отнес Марии и Елизавете запас продуктов, постоял в оцепенении возле Матвеевны, переставил пюпитры, выкурил подряд пачку сигарет и выложил из окурков неприличное слово, отчитал Яшку за все подряд с запасом и озаботился бутербродами с водой на боевых постах. По широкой дуге обошел Андрея, постоял рядом с что-то втолковывающей ему Анной, фиксируя лишь открываемый рот, но не слова. К счастью, Хильда на глаза не показывалась. Потому что он был с заряженным автоматом, а пальцы на курке стали такими чуткими и нервными! Напоследок отобрав последние из последних гранаты у прижимистых «эйтов», устроил растяжки возле ворот, калитки и в палисаднике.
– Запечатались! – объявил Сергей и велел без спросу вообще никому никуда не ходить.
Перечить ему не решились. Внутреннюю боль он тоже запечатал. Тщательно подобрал одежду на завтра: кожа и кроссовки. Передохнуть – спать никак не получалось – улегся в малиннике.
Глава 17. Яйцом об стену
Остатки дружины Пеннивайза волоклись на штурм. Можно сказать также, что они тащились, тарахтели и судорожно дергались приблизительно в направлении удара. И тому была причина, даже несколько.
Прежде всего, вопреки опасениям Ноля, удалось более-менее заправить четыре мотоцикла, на которых разместилось восемь человек. Куда делось остальное топливо, выяснить не удалось. Первыми медленно катились Грабля и Ржавый. Незнакомцы, ставшие неразлучными друзьями на почве пока лишь декларируемой нетрадиционной сексуальной ориентации, цепко ухватившись кто за руль, кто за талию, ехали за приключениями. Грабле уже несколько дней чудилось, что в отряде людей больше чем есть. Он поминутно раскланивался с обгонявшими его в воображении мотоциклами, выкрикивал веселые напутствия и норовил съехать в кювет. Ржавый, обвешанный оружием, изнемогал от желания блевануть на спину друга. Регулярный прием сильнодействующих препаратов повлиял на него весьма своеобразно. Он уже пару дней, как зациклился на одном детском воспоминании, постоянно прокручивая его ролик так и этак. Там присутствовал враг детства Картавый и он сам. Тот его догонял и валил в пыль у дороги, а затем усаживался на спину и требовал:
– Ж’ги землю, падла! Ж’ги!
И Ржавый жрал. Жрал будучи мальчишкой, не имея сил и желания сопротивляться более дюжему противнику. Жрал и сейчас: по ночам – смело, а днем – из набранного ночью мешочка. Ролик, потеряв причину, начало и середину, повторялся бессчетное количество раз с концовки, но без изменений. Земля в мелких камешках и комочках засохшей после дождя грязи приближалась, лицо жестко вплющивалось, рот набивался, гася крик. Может, оттуда пришло удовольствие от подчиненного положения? Но сейчас Ржавый устал и надеялся, что Картавый рано или поздно поймет, что он уже давно сыт. А вот оружие Ржавый не чистил из принципа, а не только из-за клички.
Следом за ними, но чуть правее, ехали Удод и Кнопка. Вел мотоцикл Удод. Он чувствовал себя великолепно. Таблетки «экстази» грыз как семечки, не чувствуя никакого эффекта, разве что крылья за спиной самопроизвольно напрягались, готовые вознести ввысь в любой момент. Верзила Кнопка блаженно витал в грезах. Ему сейчас было все равно, что на штурм идти, что в штаны дуть.
Левее, тем самым образуя «лихую» тройку, ехали Барклай и Пряник. Первый, отбывавший пожизненное заключение за четыре убийства, самолично выгрыз досрочное освобождение из брошенной охранниками тюрьмы и ко всем событиям относился философски, справедливо полагая, что оставшаяся жизнь должна быть яркой, но короткой. К штурму отнесся как очередному разгуляй-набегу. Седок сзади – Пряник, самый молодой, – уже прошел стадию отупения от наркотиков, и сейчас находился в самом восторженном расположении духа. С чего-то возомнив Барклая девицей, шептал тому на ухо непристойности и сулил, если что, потом познакомить с мамой. Барклай изредка сильно бил его локтем в живот, намекая, чтобы заткнулся. Не в его правилах было убивать сопливых пацанов. Другое дело – женщины с изъянами! Кривые, горбатые, одноногие или однорукие… Только в последнее время желания стали тусклыми и полуоформленными. Он надеялся на штурм и встряску. И еще на то, что в общине все-таки окажется хоть одна подходящая.
Пряник ничем особенным не выделялся. Ярких патологий и незаконного прошлого за спиной не имел. В меру пил, в меру кололся, в меру орал от кошмаров. То, что был крайне невеликого ума – так это даже плюс. Обычный недотепа.
Вот эта шестерка и была яркой иллюстрацией ко второй причине. Все они были сами по себе – осколки разных отрядов, волей случая оказавшиеся вместе. Только движение придавало смысл их существованию. Лишь постоянная смена картинки фиксировалась взбодренными наркотиками мозгами. И это они считали жизнью. Убийства и глумления – как бонус за движение. Оказавшись в вынужденной статике, они растерялись и быстро превратились в тупое стадо. Пеннивайз перестал стимулировать и вести за собой. Ноль стал мальчиком на побегушках. Авторитеты теряли блеск и силу, но ничего нового не было предложено и не придумывалось. Только сила инерции медленно тащила разложившуюся ватагу на малопонятный штурм.
Пешком по обочине двигались еще две причины: Жаба и Махарик. Первый был единственным, кто смог адекватно воспринять известие о штурме и, что самое удивительное, по возможности крепко к нему подготовиться. Мало того, именно он собрал и сбил в гурт остальных. При всем том, что в последнее время ему совершенно не было доверия. Даже больше – житья не стало из-за придирок. Едва залечив нос от столкновения с кулаками Ноля по поводу вменяемой в вину преждевременной кончины Сюси, он снова получил по тому же месту. На этот раз за Махарика. И опять из-за того, что попробовал вытащить болвана из наркотической комы. Ноль налетел коршуном, увидев, как Жаба набирает в шприц лекарство.
– Что это ты ему колоть собираешься?
– Аскорбиновую кислоту! – попытался было с достоинством, как настоящий врач, ответить Жаба.
– Снова кислота! – взорвался Ноль и врезал ему по роже.
Объяснения по поводу полезности некоторых кислот – не лизергиновая, черт подери! – Ноль слушать не захотел. Остальные, впрочем, тоже.
У Махарика же был типичный передоз. Невменяемость вкупе с всплесками заемной, порченой энергии, и это можно было устранить. Жаба, дождавшись, когда все начнут рассаживаться по боевым коням, незаметно вонзил пробегавшему Махарику шприц в зад. Тот, ничего не почувствовав, помчался дальше. А впрыснуть-то у Жабы не вышло! Так, с торчащим в тощей заднице шприцом, пациент и помчался за мотоциклами на штурм, оглашая окрестности невразумительными криками.
Жаба волей-неволей двинулся на своих двоих за ним. Игра в догонялки совершенно вымотала его. Махарик не знал устали и часто, минуя логику, менял траекторию движения. Преследователь поминутно останавливался и, отдуваясь, нагибался, упирая ладони в колени. В очередной раз, достав клетчатый носовой платок, напоролся на пару грозных и холодных взглядов главаря и его правой руки, стушевался и сунул его обратно в карман. «Вот житуха настала! – раздраженно подумал. – Морду даже от пота вытереть нельзя!»
Замыкали процессию Ноль и Пеннивайз на единственном мотоцикле с коляской. Ноль и был последней причиной «крейсерской» скорости мотобригады. Уже второй день он плохо себя чувствовал. Во всем организме чего-то не хватало. Вдох получался не в полную силу. Желудок болезненно сжимался от простой пищи. Руки и ноги двигались скованно. Рот кривился не так, нос находил совершенно непонятные запахи, в коренном зубе постреливало, в ушах поселился чуждый шум. СПИД снова взялся за него. Вцепился крепко клыками изголодавшегося пса. Два месяца вольницы… и все. Ноль думал, что у него будет больше времени. Увы. Пришлось принять пригоршню «экстази». На более крепкие наркотики перед штурмом не решился.
Он обреченно смотрел на бойцов. Штурм выглядел гротеском. Утешало, хоть и слабо, что в усадьбе, по словам Александры, «три калеки да две чумы». Искусственно разжигаемая ненависть к Сергею сошла на нет. Снова встал давний вопрос – зачем? Какой смысл во всем этом… цирке? Да, именно он был инициатором захвата усадьбы. Но мыслилось все не так. При нынешнем раскладе бойцы могут взять лишь количеством и нахрапом. Стрелки из них – никакие. Оружие, если почищено, то кое-как. Патронов мало, гранат всего две. Бензина…
Эх! Нолю тоже, как и Жабе, хотелось вытереть лицо. Причем основательно, снимая жирный слой грима и давая отдых и воздух порам кожи. Однако Пеннивайз поставил единственное условие – все должны быть в гриме. Мудро! И устрашающе. Но не по такой жаре.
Ноль покосился на покоившегося в коляске кумира: «И ведь видел, видел, – горько подумал он, – как все готовятся к штурму. Вместо патронов набивают карманы таблетками, пьют на дорожку из горла водку и не могут попасть ногой по педали, чтобы завести. Грим весь извели… Видел и вроде даже благосклонно кивал, мол, так и надо, ребятки, чего там, прогуляемся. А цель?! Разве он озвучил цель? Получается так: собрали, усадили, дали оружие, а цель указать забыли!»
Пеннивайз был единственным, кто серьезно подготовился к штурму. Только именовал он все это – переездом. Основательно вычистил и терпеливо заточил обе шашки, любовно вытряхнул мусор из ножен. Перебрал автомат Калашникова и тщательно протер каждую деталь. Неспешно набил два рожка патронами. Кропотливо вычистил пистолет, название которого выветрилось из головы, и начинил его смертоносной обоймой. Правда, все это проделал в своей кибитке. Твердой рукой при ясной памяти отсчитал ровно тысячу или две таблеток, выбросив раскрошившиеся в рот. Сунул в рюкзачок карандаш, пачку «тампаксов» и початую бутылку постного масла.
С маслом вообще получилась приятная штука. Пеннивайз совершенно замучился от нашествия этих противно жужжащих куч хамух, постоянно почему-то вьющихся вокруг головы. Стоило присесть, как они лезли в уши, глаза, рот и нос. И вот, случайно смазав волосы маслом, он избавился от большей части гадких созданий. Мало того, оно сделало волосы непослушными и твердыми, словно корка или шлем. Теперь, разгребая пальцами места, куда с лечебной целью запихивал «тампаксы», он мог менять их, сгребая потом волосы обратно. Для быстрейшего заживления начал использовать плохую воду, поливая ею раны. Щекотно было до колик! Иногда из ран выскакивали запекшиеся куски чего-то. Коричневые, иногда зеленые… Процесс заживления, как считал Пеннивайз, шел, и очень хорошо шел. Общее состояние организма тоже улучшилось. Из потерь с уверенностью можно было констатировать лишь одну – напрочь перестал видеть правый глаз, зато левый уверенно двоил. Привыкнуть к этому нелегко, но возможно.
Вот и сейчас, восседая в коляске, Пеннивайз неспешно прикидывал расклады, могущие возникнуть помимо запланированных. То, что бойцы под крепким кайфом, хорошо. Легче будет перестрелять, если кто останется после штурма, конечно. Смущал Жаба, рьяный и трезвый. Хотя… тот всегда в очках, зрение у него не ахти. Махарик же как раз вписывался в общий план. Этого шлепнут одним из первых. Теперь
