ДЕНЬ ЩЕКОТУНА

уборщице Петарде Заполошной...
 Надо отметить, э-э-этакой(!) дивой смотрелась эта самая (как ее почти все называли) Петардочка! Пальчики оближешь да фаланги отжуешь!.. Ни на мировой эстраде, ни в глобальном кинематографе, ни в стриптиз-клубах подобных ей секс-бомб не видывал, не наблюдаю и узреть не надеюсь. Су-у-у(!)перэксклюзивной взрывчаточкой являла себя восхитительнейшая Петардочка! Что-то в ней было этакое: художественно ценное, колдовски завораживающее и плотски дюже магнитное!..
 Припоминается ее отец – на то время завхоз нашего административного здания Уродий Заполошный. Хоть и старый прожженный коммунист, а ничего антиэстетического (кроме имени) в нем не наблюдалось. Да и что, собственно говоря, в том имени гадкозвучного? Имя как имя... Еще, помнится, папуля-завхоз свою младшенькую дочуру, по собственной протекции пристроенную к нам не хухры-мухры каковской, а вестибю-юльной(!) блюстительницей чистоты, неизменно по отчеству навеличивал: «Петарда Уро-одьевна» да «Петарда Уро-одьевна»!
 – Отчего, Уродий Косолапыч, дочку всегда официально кличешь? – однажды в курилке в моем присутствии поинтересовался кровопускательный правдодел Гнусий Комаров, – Как-то не по-родственному звучит.
 – Пущай привыкат, – деформировав лицо в мудрую личину, на выхлопе беломорканального дыма ответил Заполошный, – Чу-у-ую, карьера ей верняком корячитса! И не ма-а-ахонькая! Осталося тока заочный институт закончить... А называй девку девкою – так девкою пожизненно останетса, девкою й помрет... Нада, штобы с и-и-измальцтва(!) ко своему будущему положенью в обчестве привыкала...
 Мы же были уверены, что Петарде «верхнее» образование явно не светит: пятый год на карательном факультете Университета прикладной методики физического дознания, а все на первом курсе. Понимали мы бесперспективность петардовского студенчества, но из этических и самосохранительных соображений сию тему языками не обчесывали...
 К слову, развитый природный инстинкт самосохранения, по-простонародному презрительно обзываемый трусостью, далеко-о-о(!) не из ряда отрицательных человеческих качеств, а наоборот – зачастую благо блажное! Кому-кому как не мне (незаурядному правдоделу) о том ведать?..
 
 Однако, пора от лирико-философского отступления к основной теме... Так вот...
 Как сейчас помню, в тот достопамятный день я направлялся строевым шагом на кухню нашего пищеблока, где уже упомянутая выше Трусико Шашлыкошвили должна была нащипать для меня зело эффективных в щекотливых делах перьев экзотических птиц: сиамского близнецового бройлера, немало-немецкого долбоклюва, вьетнамской раскосой кукушки, чукотского рысистого страуса, пустынного дятла-бездревесника, пятнистой помоечной чайки, англоязычного куцехвостого попугая, красноперого громколета, московского стервозного отшельника, грозы электромонтеров – столбового проводогрыза, ночного выклюйглаза, домашнего топтокура, морского кошкоеда и прочая, прочая, прочая...
 Кстати, кто посчитал вышеупомянутого высокогорного хохотуна, чьи яйца безуспешно взбивала Вермишель Татьяновна, за птицу, тот... Грамотно и мягко выражаясь, тот банально заплутал. Хохотун – вовсе и не птица, и даже существо нисколечко не пернатое, а редкошерстное сутулоходящее млекопитающее. Причем, человекообразное.
 Давным-давно оно даже было домашним. Но на пике расцвета махрового матриархата сначала стало недопускаемым к очагу, а затем и вовсе – было изгнано из человеческих жилищ. С той далекой поры и ведет бродячий образ жизни.
 Не лишне отметить, что именно высокого-орный(!) хохотун занесен в Красную книгу охраны животных (не путать с таежным, степным, забулдыжным, козлоподобным, поганым, паршивым, тунеядским и придурковатым хохотунами, популяции коих угрожающе сократились, но пока еще не до столь катастрофической степени).
 О чем это я?.. И дался мне этот хохотун! Будто без меня никто о нем ни слухом, ни духом...
 На каком же это участке я вновь от генеральной-то тематической линии отклонился?.. Ах да-а!.. Ну вот...
 
 Шагаю я по коридору в пищеблок к Трусико Шашлыкошвили за перьями. Дверь лехиной каморки миновал, виражирую за угол, и тут сзади вопль-надрыв:
 – Ве-е-енька-а!!! – этак не суетно оборачиваюсь и вижу опрометью несущегося на меня перевозбужденного кузена, изначально синий комбинезон коего – пятно на пятне – грязнокрасочная палитра пьянющего художника. От полоумного лехиного вида аж жуть душу в пятки потащила!.. Хотел уж... Никак не мог решить: то ли убёгом самосохраняться, то ли в глаз для торможения психики закулачить?!.. Однако они (лехины-то вытаращенные очи) все-таки подсказали: не надо, мол, по зрению лупцевать; не злые мы, а от вели-и-икой-превели-икой(!!!) радости адреналином вспученные!.. Да и кузеновская голосовая энергетика покажись мне вроде бы беспровокационной.
 – Ты чего-о-о э-это?!! – ору сердито-пресердито, – Како-ого беса баламу-утишь?!
 – Айда! Айда-а ко мне быстре-еича!! – тиская меня вплоть до сбоя дыхательного и сердечного ритмов, агитирует Леха, – Вот-вот начне-ется!!.. А ты где-е пропада-ал?!
 – Хвор-рал, – глаголю сущую правду, – Т-только вч-чера больничный лист закрыли. Неделю с гаком отвалялся.
 – И че-ем хвора-ал, и с кем валя-ялся?! – игриво и болезненно сверля указательным пальцем мое подреберье, хохмит Леха.
 – А с кем мне валяться(?!), если температура под сорок, – говорю, не скрывая обиды за столь легкомысленные и антигуманные по поводу моего недуга шутейности, – Да я, если хочешь знать, инфекционно болел!
 – Ой!! – испуганно вскрикивает теннисным мячом отскакивающий от меня кузен.
 – Да уже не заразный, – пытаюсь успокоить моментально вынырнувшего из эйфории и стрелой по самое оперение воткнувшегося в фобию, – Выздоровел, и анализы даже лучше, чем у кошки.
 – А с какого боку тут кошка? – продолжая держаться от меня не ближе расстояния протянутой руки, недоумевает экономящий движения кузен.
 – Да Муська-то наша аккурат передо мной приболела: пипка сухая да горячущая, кашляет, чихает, не мяукает...
 – Ага. Так я и поверил.., – перебивает Леха, – «Пипка сухая.., кашляет, чихает...». А пи-ива с воблою не проси-ила?! А в ночни-ик за ку-уревом не посыла-а-ала?!.. Дурака валяешь?!..
 Ты, Венька, всякую лабуду заливать-то залива-ай. Можешь и в унитазовое хайло поструить, хочешь – в чайник иль кофейник... А вот мне-е-е!.. Мне-е не на-адо-о!.. И не на-адо из своей кошки делать человека!.. Не поверю... И че-ем это наша барышня, если не ветврачебная тайна, приболе-ела?!
 – Чем-чем.., – пробормотал я, – Да кошачьим гриппом. Чем еще кошка может болеть? А от нее и я воздушно-капельно эту инфекцию подцепил.
 – Оть-тю-ю-ю! И чего, смерте-ельности(!) случаются?
 – А то-о-о! – сгримасничав скорбь важнецкую, я начал разворачиваться для продолжения своего маршрута в пищеблок.
 – Погодь-погодь, – обежав меня, преградил путь взволнованный Леха, – А ты чего?.. Это... А ты-то чего? Не помер?!
 – А хотелось бы? – достойно парировал я, – А по внешнему виду-то не заметно, что я не покойник?
 – Да ты чего-о, Венька, немытых дров объелся?! – набычился Леха, – Я ж так спросил – просто-запросто, не подумавши... Да с чего б ты окочурился-то? У тебя ж иммунитет... Ого-го-о-о! Зверский! Тебе и грипп, и грыжа, и эта... Как же ее?.. Да тебе даж гоноре-е-ея-я(!!!) как кобыле репей в гриву!.. Извини, если что-то не так. Я ж в хорошем смысле имел ввиду! Особо по поводу этой... Как же ее?!..
 – По поводу гонореи? – ощущая свой явный перевес в словесном перепихоне, снисходительно подсказал я.
 – Ага! – обрадованно согласился Леха, – Выпадывает из головы и выпадывает.
 – Это хорошо-о, когда тако-ое(!) жуткое вензаболевание вне зоны внимания, – подметил я.
 – Ага, хорошо-о! – обрадовался мой шебутной кузен, – А кошка-то ка-ак?.. Подохла?
 – Выздоровела, – устало пробормотал я, – Это же не свиной или не птичий грипп. Это ж кошачий. Легче человечьего. Альбинка вообще на ногах и без соплей перенесла.
 – Привет Альбинке! – приосанившись, с придыханием сказал Леха.
 – Спасибо, – устало ответил я.
 – А чего получается?.. Кошачий грипп самый выгодный изо всех? – Леха в очередной раз продемонстрировал незаурядную пытливость своей взбалмошной натуры, – А это... Половыми путями этот самый кошачий грипп передается?
 – Ты это на что-о-о, морда протокольная, намека-а-аешь?!! – взревел я.
 – А на что я намекаю? – и глазом не моргнув, произнес ни капелюшки не смутившийся Леха.
 – Да ты-ы(!) намекаешь на то-о(!), что я-я(!) со свое-ею(!) кошкой се-екс(!) име-е-ел и через это гоноре-е-ею-ю подцепи-ил!! – неожиданно сбившись с мысленного панталыку, я выдал какую-то дичайшую абракадабру.
 – Ну ты чего-о-о(?!), Вениами-ин, – опешил Алексей, – А говорил, что грипп, а оно во-она(!) ка-ак... Гоноре-е-ея!.. Это что ж зна-ачит?!.. Ты и с Альбинкою своею, и с кошкою своею, и еще с кем ни попадя?!.. Не, Венька. Знаючи тебя как порядочного офицера, верится с огро-омным(!) трудом...
 – Ну и оговорился. Ну и брякнул по оплошности. Ну и что-о?! – заоправдывался я, – Да я-я ни ра-азу(!!!) за жизнь венерическими заболеваниями не страдал! Ну и перепутал кошачий грипп с гонореей. И что тепе-ерь?!
 – Да мне-то что? – сочувственно нахмурившись, произнес Леха, – Как ты скажешь, так и я... скажу! Никто-о ничего-о не узна-ает! Моги-ила!
 – О чем, господа, разговор? – донесся из-за спины слащавый голосок не последнего в министерстве сплетника – старшего правдодела по пыткам глав администраций сельских поселений капитана Вещмешка Кукурузова.
 – Салю-ют, Рюкза-ак! – протягивая пятерню для приветственного пожатия за мою спину, расцвел лицом кузен, – Да о делишках житейских калякаем. Про то да про сё... У Веньки вон неприятности.., – сочувственный кивок на меня совпал с паузой, предвещавшей какую-то извращенную подляну, – Его же собственная кошка ему же самому и подставилась. А он возьми да и попользуйся.., – продолжил виртуозный мозгокрут, – Ну и натура-альную(!) гонорею и подцепи-ил. А потом еще собственную супругу – Альбинку-то – ею и награди-ил. Теперь все втроем и лечатся: они – у кожного дерьмотолога, кошка (как обычно) – у ветеринара...
 О как бывает. Хрен бы подумал... Ну я представляю, как это самое скотоложество с крупным или мелким рогатым скотом вытворяется... Но чтобы с венерически неблагополучной ко-ошкой! И куда только Грин Пи-ис смо-отрит?!..
 Я часто-часто задышал, лицо залилось жаром, в животе сделалось космически вакуумно, а конечности будто одеревенели... Мне сделалось та-а-ак(!!!) дурно, что организм стремительно (от секунды к секунде) угасал и угасал!..
 Вывело же меня из мощнейшего оцепенения раздраженно произнесенное Вещмешком за моей спиной:
 – Ты, Леха, или сам дурак, или меня за дурака держишь! Вся-якую(!) херню городишь. И как не сты-ыдно?! И еще этот Снегопа-адов как последний идиот с тобою якшается! Тьфу! – мою шею окропила мелкокапельность рассыпчатого плевка. И тут же, зацепив меня плечом за плечо, разгневанный капитан Кукурузов энергично зашагал прочь, шлейфуя свой путь густоматерными негативными высказываниями по нашему с Лехой адресу.
 – Ну во-от, а ты боя-ялся, – дружески похлопав меня по плечу, многозначительно произнес кузен, – Если я-я(!) берусь за дело, хрен кто пове-ерит! Так истину завуалирую да с