Тан Малака об исламе

экклезиастицизма преграждало всякий доступ, через который свет знаний, представленных под конец [той эпохи] мусульманской цивилизацией, мог бы струиться внутрь [Европы]. Но, несмотря на ревностное ограждение этой страны фанатизмом, плодоносное влияние ислама со временем стало ощущаться в каждом её уголке. Из двора норманнских принцев Сицилии, из двора великого Фридриха II, из солнечной Андалузии, из тёмных дворцов исаврийских монархов Константинополя ислам обращался к погружённым во мрак жителям Европы. Войны гвельфов и гибеллинов, борьба иконоборцев Византии с ортодоксией частично представляли великую битву рационализма с патристицизмом [доктриной так называемых «отцов церкви» - деятелей христианской церкви 2-8-го вв., создавших её догматику], мусульманской цивилизации с варварством, ислама с экклезиастицизмом. Из школ Салерно, Багдада, Дамаска, Гранады, Кордовы, Малаги мусульмане преподавали миру великодушные наставления по философии и практическим доктринам строгих наук. Римские папы приходили в их университеты послушать благозвучные акценты учения.
Первая вспышка рационализма на Западе произошла в области, наиболее подверженной власти мусульманской цивилизации. Экклезиастицизм раздавил этот прекрасный цветок огнём и мечом и отбросил мировой прогресс назад на века. Но принципы свободы мысли, так сильно запечатлённые в исламе, передали свою жизненность христианской Европе. Абеляр, импульсивный поклонник Элоизы, почувствовал силу гения Аверроэса [ибн Рушда], который озарил своим светом весь западный мир. Абеляр содействовал свободомыслию, чему его преемники следовали неохотно. Авенпаце [Ибн Баджа] и Аверроэс были предтечами Декарта, Гоббса и Локка.
Влияние Абеляра и его школы вскоре дало о себе знать в Англии. Оригинальность мысли и свобода духа Уиклифа [английский реформатор 14 в.] взяли своё начало в смелых концепциях вышеназванных мыслителей. Более поздние немецкие реформаторы, унаследовав свои представления, с одной стороны, от сторонников иконоборчества из Константинополя, а, с другой стороны, от движений альбигойцев [широкое еретическое движение в Южной Франции в 12-13 вв.], уиклифитов и даже от гвельфов – представляли в первую очередь исламские идеи, только в тевтонском облачении. Лютер, у которого, как справедливо считает Галлэм, была склонность к безумию, старался отвергнуть всякую признательность перед исламом, используя резкие эпитеты в адрес Мухаммеда в своём переводе Корана. Но может ли кто-либо сомневаться, что Лютер находился под влиянием ислама? Меланктон и другие немецкие реформаторы все всерьёз занимались чтением учения Мухаммеда.
Возвратимся к пункту, с которого мы начали: в то время как христианская Европа запретила изучение наук под страхом гонений; в то время как наместник Христа [Папа Римский] подавал пример удушения зачатков свободомыслия; в то время как католические священники шли впереди в деле предания огню несметного количества безобидных людей всего лишь за умственные отклонения или просто за отличия во мнении на некоторые вопросы религии [дословно: «на некоторые вопросы хлеба и вина»]; в то время как христианская Европа изгоняла демонов и обожествляла и поклонялась тряпкам и камням – в то же время изучение наук процветало под властью мусульманских правителей и было в почёте как никогда ранее. Наместники Мухаммеда находились в союзе с делом цивилизации и содействовали росту свободомыслия и свободы исследований, берущих своё начало от самого Пророка и освящённых им. Случаи гонений во имя веры были неизвестны, и каков бы ни был политический образ действий правителей, мир никогда не видел более превосходных примеров в их [правителей] беспристрастии и абсолютной терпимости ко всем убеждениям и религиям. Культивирование естественных наук – этот прекрасный показатель интеллектуальной свободы нации – приняло форму мечты всей жизни у мусульман»                                                                                                     
 
Кроме того, там же в ссылке приводятся «наиболее знаменитые, известных из преданий [хадисов] высказываний Мухаммеда, заслуживающих того, чтобы быть написанными золотыми буквами и принятыми в качестве девиза миром интеллекта», одно из которых, «неоднократно подчёркиваемое Мухаммедом перед своими последователями»: «Чернила учёного являются более священными, чем кровь мученика».
Теперь перейдём к вопросу об отношения марксизма к исламу. Сразу нужно отметить, что Маркс и Энгельс, к сожалению, знали об исламе очень мало, несмотря на то, что их идеи были следствием влияния ислама на средневековую Европу.
Я уже приводил в своих предыдущих работах цитаты из работ Маркса и Энгельса, где они положительно высказывались о «религиозной революции Мухаммеда» (Маркс) и о влиянии арабов на средневековую Европу, которое передало европейцам дух свободомыслия (Энгельс). С другой стороны, Энгельсу принадлежат и другие, нелестные высказывания об исламе, и это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Разберём их.
Недавно мне довелось перечитывать сборник высказываний Маркса, Энгельса и Ленина о религии. Сразу бросается в глаза, что, тогда как раздел этой книги, где приводятся места из сочинений Маркса и Энгельса, посвящённые христианству, составляет несколько десятков страниц, то раздел, посвящённый иудаизму и исламу вместе, составляет лишь пару страниц (к тому же, удивительно, как можно было объединять в один раздел иудаизм и ислам, если первый появился за тысячу с лишним лет до христианства, а второй – на 600 лет позже христианства – это всё равно что в одну кучу свалить индуизм и марксизм). Что касается ислама, в данном разделе приведены отрывки из писем Энгельса Марксу. Во-первых, Энгельс пишет о том, что строгое единобожие ислама было «отражением на небо» строго централизованной восточной деспотии, т. е. бог был идеализированным представлением о монархе. Я уже подвергал критике это высказывание Энгельса в предыдущей своей работе «Коммунизм в исламе», и здесь лишь подчеркнуть, что Энгельс здесь об исламе вообще судит по позднему, извращённому исламу времён Османской империи, времён упадка, не понимает, что понимание Аллаха в первоначальном исламе, которое возрождается сегодня исламскими революционерами, было законами природы, включая исторические законы общественного развития, что прекрасно видно из Корана.
Кроме того, Энгельс утверждал, что ислам, который на первое место ставит обряды и ритуалы, сам ограничивает число своих приверженцев, и это не позволяет ему стать мировой религией, как стало мировой религией христианство, которое обрядам и ритуалам уделяет не главное внимание. Также Энгельс пишет, что, в отличие от христианства, которое в истории не раз бывало знаменем революционных движений, ислам таким знаменем стать неспособен; что под знаменем ислама возможна лишь победа бедной деревни над «зажравшимся» и «погрязшим во грехе» городом, и что победители через очень короткое время сами превращаются в новых угнетателей, всё идёт по-старому, ничего не меняя, и такие циклы периодически происходят на мусульманском востоке. В качестве иллюстрации Энгельс приводит некое движение во главе с очередным «махди» («спасителем», «вождём»), произошедшее на Ближнем Востоке в 18-м веке.
История показывает, что в данных цитатах Энгельс проявил недальновидность. Мы должны это честно признать. Я уже не раз разбирал некоторые из этих мыслей Энгельса, поскольку на них постоянно ссылаются империалистические «марксисты» (см., хотя бы, мою критику шовиниста Кувалды примерно 10-летней давности). Энгельс, ещё раз подчеркну, об исламе вообще судит здесь по позднему, извращённому исламу.
Действительно. В 19-м веке начинаются первые признаки исламского возрождения, и уже первые идеологи этого возрождения, тот же Сайид Ахмад Хан, справедливо признавали, что обряды, молитвы не являются обязательными в исламе, о чём я уже не раз писал и подкреплял цитатами в своих предыдущих работах (см. «О материализме в исламе», 2014 г.).
Вообще, как справедливо пишут Сайид Ахмад Хан и Сайид Амир Али, подавляющее большинство европейских авторов 19-го века относились к исламу предвзято, их представления об исламе были сильно искажёнными, их взгляд на мусульман был высокомерным, надменным. К сожалению, этой, общей для подавляющего большинства европейских авторов 19-го века (буржуазных, заметьте, авторов!), тенденции не смог избежать и Энгельс. Хоть он для нас и авторитет в подавляющем большинстве вопросов, но здесь мы с ним согласиться не можем. Как верно признают современные западные марксисты-интернационалисты, у Маркса и Энгельса присутствовали некоторые черты евроцентризма, и отбрасывать эти черты – не значит отбрасывать марксизм.
Здесь снова встаёт вопрос о принципе соответствия, принципе преемственности в науке. Да, новые теории, если они действительно научные, а не лженаучные, не могут отрицать старые, а могут их лишь развивать, дополнять, уточнять. Но, с другой стороны, они, эти новые теории, должны не бояться отбросить то из старых теорий, что является явно неверным, явно не подтверждается опытом. Таковыми являются, к примеру, в истории развития физической науки теории о флогистоне и об эфире, о чём я уже писал.
Аналогично и здесь. С одной стороны, если мы не лжеучёные, мы не можем отбросить ни ислам, ни марксизм-ленинизм. Но, точно так же, как в отношении ислама мы не можем принять элементы веры в чудеса, которых в нём было не так уж много и которые в основном перешли в него «по наследству» из иудаизма и христианства, и, кроме того, не можем толковать буквально то в исламе, что противоречит современной науке, а должны трактовать аллегорически, в переносном смысле, так же и в отношении марксизма-ленинизма мы не можем принять элементы евроцентризма, в том числе отрицательные, явно неверные высказывания Энгельса об исламе.
Теперь перейдём к вопросу об отношении Ленина, ранних большевиков, ранней Советской власти к исламу.
Сразу нужно отметить, что, как и Маркс с Энгельсом, Ленин в своих работах практически не уделял внимания исламу. В период реакции, последовавший после поражения революции 1905 г., он в ряде работ критиковал богостроительство и богоискательство, но то понимание «бога», которое он критиковал, было пониманием «бога» как высшего разума, существующего без мозга и до мозга, вообще до всякой материи, т. е. идеалистическим пониманием, которое, как мы видели, имело мало общего с пониманием «бога» в раннем исламе. Т. е., эта критика богостроительства и богоискательства со стороны Ленина, будучи, несомненно, верной, к исламу неприменима – то, чего не в силах понять современные «марксисты» «цивилизованных» наций.
С другой стороны, Ленина, конечно, можно упрекнуть в том, что он «с водой выплеснул ребёночка» - в том, что, критикуя религию (как веру в чудеса, как мистику, как идеализм) во всевозможных её проявлениях (в том числе, не только официальное христианство, но и «новейшие» модные лженаучные теории), он ничего (или почти ничего) не писал о преемственности между ранним, революционным, христианством и