разношерстную публику тогда и согнали в один как есть обветшалый обоз, где она доблестно воевала с проклятущими красными ордами, словно бы и впрямь с чучелом антихриста.
Причем сам тот антихрист разве что только еще пока набирал всю же свою чудовищную силу.
Кроме того, им было совершенно так полностью чуждо всякое же настоящее братство по оружию.
Буквально каждый белый полк отдалялся от всех тех других чисто вот вполне своими собственническими единоличными интересами.
А именно потому и скрипучая телега самодержавия все дальше и дальше катилась в минувшее прошлое, раз нынче вполне этак уж давали о себе знать всяческие те еще тысячелетние раздоры.
Причем раз ни царя, ни империи более не существовало, рухнула и вся стародавняя субординация.
Был только общий враг, но не было никаких единых целей, а потому белое движение никак не представляло из себя действительно, как есть истинно прочнейший же монолит.
Правда, несмотря на все склоки и диаметрально противоположные взгляды, контрреволюционеры действительно вели пусть и неуклюжие, но вполне ведь бравые военные действия супротив вовсе-то никак совсем не всесильного красного монстра.
Большевики же чувствовали себя намного увереннее, поскольку к ним разом так и примкнули несметные народные массы.
Да вот еще время от времени белые части подчас даже и злонамеренно вступали в конфликт со всяким местным гражданским населением, а оно им и те самые старые обиды нисколько уж тогда не прощало.
Причем чем чаще все это происходило, тем лишь более и более белое дело явно уж становилось заранее полностью так именно что совершенно проигранным.
«Их благородия» и так были давно более чем вовсе так непримиримо чужды своему народу и прежде всего по всему своему исключительно иному складу и духу.
Ну а те же большевики весьма ведь явно преотлично знали, чем это именно будет возможно разом завоевать горячее и крайне наивное сердце серой толпы.
Но то было еще разве что полбеды.
Шапкозакидательские настроения одних, а также столь безотрадные стяжательские инстинкты других явно же привели к тому, что фронт ушел слишком далеко вперед, а в тылу белой армии начались никем вовсе тогда не пресекаемые зверские бесчинства.
Всевозможные банды безостановочно терроризировали население.
Словно крысы, почувствовавшие запах сыра, стали там сами собой размножаться разномастные барышники и спекулянты. Вооружившись запальчивыми речами о всеобщем благе России, они прибирали к рукам все, что где-либо тогда плохо лежало.
Подобное положение дел неизменно так вызывало самую негативную реакцию со стороны буквально всякого российского обывателя.
Ему зачастую было совершенно наплевать и на красных, и на белых.
И уж тем паче не было ему никакого дела до всего того сообщества дезертиров-зеленых, до чего лихо «оседланных» всегда ведь до чего предприимчивыми кавказскими бандитами.
Единственное, чего он тогда всем сердцем желал, – защиты от бесчестных и безжалостных мародеров.
Многие люди попросту тогда пытались как-нибудь еще переждать весь этот сущий бедлам, и ничего уж собственно более.
Конечно, хватало и людей действительно идейных, да только были они донельзя разобщены и подавлены всеобщей смутой, да и всеми прочими нескончаемыми бедами, постигшими их славное отечество.
Также весьма значительной преградой к единению всех сил в борьбе с большевизмом можно вот в принципе смело назвать и тот отчаянно въедливый националистический сепаратизм.
Ему совершенно не желали потворствовать люди с твердыми, а не изощренно конформистскими убеждениями.
Это вот главари противоположного лагеря были всегда всецело готовы направо и налево раздавать любые обещания, лишь бы уж сколько-то поближе приблизиться к безоглядно искомой ими цели.
Причем не только ведь беспардонно раздавать всяческие те еще пустые обещания, но и в случае крайней так «революционной необходимости» их действительно затем неукоснительно выполнять.
При самых тяжких обстоятельствах (как это было с нэпом) они были готовы вывернуться буквально именно что наизнанку, лишь бы только остаться у горнила политической власти.
Белые генералы, наоборот, выполняли свой долг чересчур честно и прямолинейно, что явно дозволяло всяческим князькам, правившим от их имени на местах, делать уж все, чего бы ни пожелалось их черным от копоти и гари, мелким душонкам.
Эти беспардонные людишки, словно попугаи, самозабвенно тараторили самые нужные и правильные слова, да и корчили крайне так весьма раздосадованные всяческим еще недоверием рожи, когда кто-либо явно позволял себе выражать даже и малейшую долю сомнения во всей их истинно кристальной честности.
Пресловутые западные союзники были ничуть их нисколько не лучше. Самовлюбленный националистический сепаратизм многих южных народов по большей части сколь успешно подогревался заигрываниями
иностранных союзников, которые преследовали в Гражданской войне именно что всегда ведь свои личные цели.
Они прекрасно осознавали, что отделившаяся от России Украина или Грузия окажется им во всем явно так неизбежно обязанной, а, следовательно, будет от них всецело вассально зависима.
Их совершенно не интересовала горестная судьба России.
Они делали собственную политику, вовсе-то никак небеспочвенно надеясь за счет распада огромной империи значительно уж затем увеличить зону своего геополитического влияния.
А между тем для судьбы всего белого дела все эти националистические дрязги были словно вонзенный в спину по самую рукоятку острый финский нож.
Довольно многие искренне, всем вот сердцем преданные контрреволюции люди выступали с позиции единой и неделимой российской державы.
Ну а потому для них вывешенный в общественном месте украинский национальный флаг был чем-то вроде эмблемы распада родины на отвратительно мелкие кровавые ее ошметки.
Надо бы понимать, что на гражданской войне идти против своих было подчас вовсе этак до чего только совсем немыслимо трудно.
Это явственно подрывало все их и без того поиссякшие на прежней войне истинно мужественные силы да и вообще попросту взводило курок для духовного самоубийства.
Кроме того, планы белых, касающиеся оздоровления общества, как правило, носили чисто декларативный и голословный характер.
Причем они еще и безнадежно во всем полностью запоздали, и вовсе не на один тот навеки отныне упущенный десяток лет.
Любая власть в России неизменно лгала своему народу, пытаясь выжать из него самый максимум для себя добра, не давая при этом абсолютно так ничего взамен, кроме разве что чувства защищенности от всех, какие только есть, превратностей судьбы, вполне вот могущих только и привести народ к явной потере всей своей государственности.
Принадлежностью к сильной империи в России всегда доподлинно заменяли настоящую свободу, и она неизменно являла собой третий Рим во всех его только возможных же ипостасях.
Однако отсутствие сильной руки, держащей за запястье время, сколь мерно и степенно отсчитывающей его учащенный пульс, незамедлительно привело к анархии и самому неприглядному превращению бывшей иерархической государственности в никем отныне не охраняемый обоз со всяческой рухлядью.
Обветшалая прошлая жизнь вообще вмиг уж разом истлела в пламени печей со столь неприглядно символическим названием «буржуйка».
Причем все то житейское существование сделало до чего крутой вираж только лишь потому, что смерть проклятого прошлого никак не могло не создать попросту так безвременное «самое еще будто бы наилучшее пролетарское будущее».
И при всех его беспросветно-светлых потемках те, кто даже и ненароком оказывался тогда на целую голову выше, всяческой той закоренело обыденной серости, должны были теперича именно разом смиренно пригнуться.
И то было ужаснейшей трагедией всех тех, кто посмел остаться на родине в тот исключительно горький час ее вовсе уж бездумного расставания с былым и безыдейным житием-бытием.
Всем ведь тогда стало нисколько не по себе от всей той неистово вздымающейся к самым небесам алой пеной революционной волны, что смела все и вся даже вот отдаленно напоминающее о том, что когда-либо было еще до нее.
Да только, то более чем неприятно пахнущее «крепостническое» прошлое некогда как-никак изначально же сталкивали в бездну именно господа прекраснодушные либералы с их поистине сказочным набором абстрактных и добрых клише.
Они к ним весьма старательно и прилежно, до чего изощренно приноравливают абсолютно все их, так или иначе, ПОВСЕМЕСТНО окружающее.
Ну а то, что вовсе и не нужно для действительно достойного восприятия всех окружающих реалий, будет ими наскоро и безжалостно попросту так именно что более чем незамедлительно разом отрезано.
И это именно их всеобщее сочувствие всяким отчаянно кровавым делам и послужило сигналом к мятежу, впоследствии явно же неизбежно и неотъемлемо приведшему к крайне-то вот совсем неприглядному превращению Золушки российской демократии в то, во что она превратилась в сказке Шарля Перро после того, как часы сколь внезапно пробили полночь.
И все тут дело было не только лишь в том, что исчезла вся прелесть бала свободы, поскольку все неизменное и непристойное полилось уж разом наружу неистовым и бешеным кровавым потоком.
Да и вообще, одной лишь той бессмысленно осатанелой анархией и оказалась тогда на деле свобода для всего того в единый миг раскрепощенного пролетариата, что был разом вдруг совершенно нелепо очищен от всякого того былого векового рабства!
Ранее, значит, его до чего долгими столетиями бессердечно попирали и угнетали.
Однако и во времена бессмысленного бунта он совершенно во всем этак по-прежнему оставался все тем же разве что глухонемым.
Революция действительно благосклонно даровала вожделенную, хотя и безнадежно временную, мнимую свободу.
Однако всенепременно являла она собой разве что лишь той еще самой адской мощности ядерный взрыв, плод накопления критической массы, бессмысленно разрушающей собой все и вся.
Большевистская революция не оставила камня на камне от прошлого ради последующего создания весьма уж грандиозного во всей своей казенной серости царства донельзя въедливой, да и явно так полностью обескровливающей души демагогической идеологии.
Причем сама вот полезность или вредность всех тех свойств минувшего бытия для данного злокачественного новообразования их нисколько вообще и близко совершенно уж не волновала.
И весь тот последующий за Октябрьским переворотом осатанелый фанатизм стал именно продуктом перегонки и переработки прежнего проклятого прошлого, в котле кипящего бешеным энтузиазмом нынешнего революционного настоящего.
И ведь все части того вконец разложившегося общественного организма до чего и впрямь весьма активно участвовали в формировании нового люциферова бытия.
Его жертвы ввиду всей своей слабости разве что только всецело только лишь еще поспособствовали лишь только значительно большей убежденности своих палачей в их совершенно вовсе безраздельном и безнадежном всесилии.
Боязнь испачкаться в чем-либо грязном и нарочито отвратительном зачастую сколь
