каждому дырявому ботинку здесь ясно, что не построено «ничего» – куда уж понятнее – и что в дверном проеме наступившего дня оказывается мало что успели не только построить, но и вообразить. И вот именно тогда встает обычно в полный рост следующая проблема, за ней еще одна, затем пятая, десятая, двадцатая, тридцатая и сороковая. Но первая проблема всегда, оказывается, более важная: куда вести многочисленно прибывших гостей, чтобы показывать им достопримечательности? Пусто. Никаких дорог, строений и набережных еще нет, а, следовательно, вместе с ними нет никаких достопримечательностей! Вот, потому, надо думать, Роту и затеял беготню по крыше, и делал это, как видно было, очень искусно – бежал большими прыжками по крыше на ходулях с алой розой в петлице, кричал; Кацуская на огромном надувном мяче с символикой ромашки, от него «убегала»; и вот, вот, того гляди, догонит Роту Кацускую, но делает незаметно паузу и – ускользнула!
– Вот теперь я все досконально понял! Молодцы! Умно придумали!
– Или, все это было ничто иное, как отвлекающий маневр, чтобы время потянуть – превосходный маневр! Затем Холмогор Мяткин в голом виде ног и с присущей ему всегда важной настоятельностью декламировать, чтобы тоже время потянуть, вызывает из-за кулис кромешную тьму, завертывает ее в сверток, бросает в урну, но только получается из того тьма еще кромешнее (так себе фокус – бывали у него получше). И как раз в это самое наступление аплодисментов, послышалась спасительная пушка с набережной и Манчик Сипкин задал тогда свой следующий вопрос: «А что если – «за тем самым?» Поняли теперь?
– Предчувствие!
– Ну, рассуждая здраво, и когда, протрезвев, шляпы не ищут в тех местах, где вчера их не могли потерять – понятно – возможность выйти на прежний виток хождения «туда-сюда» (вспомните ложку), как признак пробуждения сознания, является здесь поважней любых «лимонов». Следовательно, «они», «лимоны», способны здесь только «помешать» воплощению в определенную форму и в нужных для того пропорциях (или «мешать» начнут не туда, куда надо, и все опять запутается). Вот именно «за этим», как оказалось, и прилетели гости! И отсюда же – следовало бы уяснить для себя следующую немаловажную закономерность – «фанфары только тогда уши не закладывают, когда гостей не ждут». И это только «так» кажется, что вот «так» просто можно взять кромешную тьму и смять. Из чего следует, что Холмогор Мяткин тоже оказался прозорлив, сразу все понял и предпринял надлежащие меры. Потому, как здесь, после таких «гостей» такое может произойти, что не то, чтобы сами птицы заметят и с гнезд начнут срываться, здесь сам Солодон Курминский бывало пишет, пишет свои замечания на больших листах, чертит, чертит, бывало, свои проекты на огромных чертежных досках, после возьмет пересматривать, а корректуру уже кто-то без него сделал и мало того – наложил резолюцию. Вот и думай после этого о разврате нравов!
Вот в прошлый раз, между прочим, тоже свадьба была, правда без гостей, – и даже по приличному выглядела. Свадьбы они ведь, как истина настоящего момента, как чувственная кабалистика без применения ума, но, в общем, положительная область сатирических переименований галош в красные сапоги. И хотя обязывают не ко многим перевоплощениям и многого в них не увидишь, но настроение поднимают. Но и тут выходит иногда так, что – «задумаешься». Было когда-то, сам Ридрисс Пипирус, как ни хотел жениться ото всей подошвы и ото всей замшевости своих желаний на первом повороте в Будунчайскую улицу – женился, на втором повороте в Будунчайскую улицу – фонари разом погасли; Сосуска Покопктина, было тоже, вышла в прошлом году замуж за Городской пруд в черте города – тоже не без приключений закончилось – камыш хотя и по сей день шумит и встречаются лодки, но одни рыбак прошелся бреднем от начала до конца и вытащил историческую справку: «дна нет».
Все оно, положим, и сойдет за самое настоящее обыкновение, за самое «обычное» обстоятельство и нет ничего особенного в том, что «нет». У самой Монтораны Хахлиманы, когда бывает в больших сомнениях и ползет с утра по своим таинствам по улице – тоже бывает в кувшине «дна нет», – но она идет и даже не расплескивает. Но все это – частные случаи и никто еще не занимался сворачиванием в рулон дороги, якобы – не туда ведет. Дороги идут всегда туда, куда сам идешь. Но давайте все-таки различать Холмогора Мяткина патриотизм от жертвоприношения Кацуской! И что тогда – гости?!
– Да, вот именно, гости тогда – что?
– А гости посмотрели в этот раз опасливо вокруг себя, потаращились двумя глазами кое на что, повысматривали кое-кого вблизи, повыспрашивали кое-кого еще раз, ответа, разумеется, не получили, сели в поезд и уехали...
И как думаете – «кто» на конечной станции их встретил?
Лист 4
В Экзотическом парке
Как известно, и, как известно уже давно, когда Роту видит Шаровмана вблизи своего понимания происходящего вокруг или замечает его непосредственное рядом с собой присутствие, он, между прочим, полностью отвергает насущное понимание критического состояния этой «замшевости» и серьезно не воспринимает его (ввиду несоответствия того, «что» видит, с тем «кого» видит). Когда, напротив и рамбулярно, Шаровман видит Роту движущегося по разным направлениям за не имением чего-нибудь «необходимо идущего напрямую» и пытается «уличить» его в чем-то, тогда он, в рутине всеобщего видения происходящего и опираясь на свои собственные палубы, поступает точно так же (ввиду точно таких же несоответствий). И не известно «кто» бывает прав в таком соперничестве взглядов – профессор кислых щей или сами щи.
– А где Лемон Варанюк был в это время?
– Не знаю.
Роту, как знаем, например, стоит подле котла и варит. Жижа поблескивает в самом вареве будущих ассоциаций, в самой целесообразности истинных «размеров события», потом варево начинает поблескивать еще больше и, наконец, полностью заблестит. На ветру рядом листья шумят, трамвай громыхает, Спиридон-башня стоит – а Роту только и делает, что «выискивает нужные для последующей иллюминации пропорции и в деле этом сосредоточен». Кто ни видел, как появляются концепции из «ничего»?! Затем, каждое событие запаковывается во вместительную бутыль, относится в верхний или нижний чулан закономерностей, и в зависимости от того, насколько состав событий забродит, только после этого присваивается ему этикетка «происшествие». Отсюда же, в обиходе, принято говорить «бутыль событий» и «броженье случайностей». Но, все же, не смотря на это, иногда бывает интересно, когда начищенная до сального блеска верхняя сторона галоши сильно выделяется на фоне разношерстности нижней, или когда, после чрезмерного заряда слишком сухим порохом, не только плюмаж разлетается в разные стороны, но и само ружье.
– Это – понятно.
– Тогда Шаровман слегка задумавшись над тем, «что видит», в отличие от того, «что происходит», говорит обычно такую фразу: «А если в другую сторону … ложкой?» – общий смысл этого высказывания в общей примерке свинства к кашемиру, примерно, такой. Роту, как обычно, вопроса не замечает, не узнает своих же связей в шаровмановской редакции, и потому громко поет: «Раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три…». И сейчас мы посмотрим «что» именно, в этот раз он пропел, и «что» именно в этот раз у него из этого «раз, два, три» получилось.
– Один вопрос, если можно: вот вы говорите – была ненастная погода? А почему, спрашивается, я в то время в коробке лежал? Подозреваю – соперничество...
– После разберетесь со своими страхами. Кстати, могу посплетничать и сказать вам о том, что был тогда ветер именно в вашу сторону. Юго-восточный.
– Это – намек, что ли?
– Зачем – намек? Я прямо скажу. Вы на какой улице живете?
– На 71 Вишневской.
– Ну, а событие это произошло совсем не там. У вас, быть может, на 71 Вишневской снег только начался идти, а у нас на 37 Кацуской уже грачи прилетели. Теперь вникайте.
1
– Первым делом, для того, чтобы очертить общую картину происшествие или для того, чтобы «посмотреть» и «сказать», а потом, для того, чтобы «отыскать» и «найти» (например, свежий параметр ходьбы или необходимо-нужный для того «фарватер»), для этого необходимо-нужно будет нам самим отправится в некую область отрицания привычных разметок плинтуса, чтобы после на вороном жеребце отправится в довольно темную сторону Экзотического парка (недалеко от Та площади) и увидеть там, на парковой скамейке, кое-кого еще более экзотического.
– Я подозреваю – кого.
– Правильно подозреваете.
Этот «кое-кто», надо сказать, тут же на глазах может вполне обрести форму этого самого «кое-кого», и оказаться впоследствии «ни кем иным», как «тем самым» Перпетимусом из семейства слоновьих, у которого достаточно широкое седло возражений насчет каждого «проходившего», и не в пример сложный пошив мимики (поля да ухабы в основном). Дорогой воротник наплевательств и надувательств ровно лежит на его рыхлых плечах; мрачная подоплека различных и мало понятных привязанностей свисает у него на фалдах пиджака сзади, и ручка от входной двери на груди такая, что привинчена прямо поверх галстука (стучи и входи). И сидит он с хоботом на асфальт вперед метра на четыре и читает газету. Тот, кто проходит мимо, просто перешагивает этот шланг, а если в Сатунчак оное перешагивание происходит, приподнимает ведра в знак уважения.
– Картина достаточно известная.
– «Здравствуй, Перпетимус!» – говорит он тогда, прислушиваясь к сидящему на скамейке Перпетимусу, но сидящий на скамейке Перпетимус молчит. Тогда, ввиду такой «глухоты», нужно сказать это приветствие еще громче: «Здравствуй Перпетумус!!!» – кричит тогда шальным голосом прохожий и приставляет ладонь к уху. «У…у…у…»– доносится до него. Услышал.
– А где был все-таки Лемон Варанюк в это время?
– Не знаю.
Есть у него, как знаете, у Перепетумуса, привязанные снизу к широким ногам толстые веревки, на которых трепыхаются и взлетают над ним разные всевозможные «проньки да ваньки» – мысленные, материальные и прочие фантазии в виде прошлых событий, будущих происшествий, улиц, бань, воробьев или всего того, что теперь видит, или когда-то видел. И его слоновость, надо сказать здесь главное обстоятельство, главный козырь, главное его «но», почему он всегда становится привлекательным и любимым.
«Побольше соли надо положить в котел – говорит, между тем, Шаровман, продолжая стоять рядом с Роту и поглядывая, как жижа все больше начинает густеть. Затем появился рядом Так Преступничий в старой куртке по 36 Старой улице идя, и тоже подошел и начал смотреть в самый вовнутрь. Но Роту попросту одного не услышал, а другого попросту не увидел, и по-прежнему пел свое «раз, два, три» еще громче.
– Понятно... Дальше...
2
– Дальше – в газете Перпетимуса мы не знаем пока «что» написано, и написано ли там о том, что вот в определенный час каждый день на скамейке Экзотического парка сидит Перпетумус с длинным хоботом на четыре метра вперед и в темноте читает газету. Этого пока не видно. Разглядеть можно
