как увидим дальше, в данной области рассуждений она и во многое другое может упереться. И коль теперь речь у нас зашла о короткости высказывания, и в некоторых местах нитки от такой «короткости» рвутся по швам, то будет не лишнее упомянуть здесь об экономии, например, «мысли». Кстати говоря, никогда не предлагайте к рассмотрению такие темы Куспиндероку Жиротому на основании подобных рассуждений – можно довести его до безумия. Но, если уж найдет на вас такая необходимость спросить, и все-таки захочется его непосредственно до безумия довести, попробуйте сделать сначала следующее действие: встаньте обязательно на большом, мало достигаемом до него расстоянии и желательно не только руки, но и взгляда; посмотрите, чтобы желательно дорога впереди была никем и ничем не занята; приготовьтесь к старту и только затем уже – начинайте непосредственно говорить. Догнать может.
–Учту ваши опасения. Я не знал.
– Теперь – знайте.
«Нашли что экономить!» – брызгая слюной, и начиная уже искать в толпе того, кто осмелился высказать «такое», возразил Куспиндерок. «Если мысли экономить, то незаметно для себя и, безусловно, инкогнито, можно стать пустым местом, поскольку если продлить мысль о том, что «краткость сестра таланта» до логического вопроса «насколько» «кратко» и на этом не останавливаться, то, пройдя дальше, легко можно будет упереться в молчание и сказать, что «молчание свекровь истины»!
– Что ж – не правда ли – очень умно сказано. Найдете чем возразить?
– Безусловно, конечно и всенепременно найду! И хотя очень трудно будет тогда заботливо искать в шерсти насекомых и сказать, что данное положение только способствует гигиене, говорящей нам о чистоте нравов, и обнадеживает дойти к нужным целям без ощутимых потерь – все-таки здесь я бы не слишком на Куспиндерока Жиротома надеялся. Потому не стоит пока слишком отвлекаться в предлагаемую тему и уходить от своей – тем более, что затронем мы эту тему по ходу дела обязательно.
И Шестикос не дал дальше возражать оратору и продолжил:
3
– Он начал так: «Кто привык «круглое» расчленять на дольки? – перебил он Сипкина и стал прикуривать. Это вам не апельсин! А из квадратного зачем делать такие же вещи?»
Все, безусловно, начали молчать, как мыши.
«Не надо расчленять целое – заявил он – надо к целому прибавлять еще. Для чего? Для того, чтобы получилась совокупность уже существующей целостности, а не собирательная «целостность» ввиду проекции совокупности».
И выговорив эту фразу, он сказал ее до того легко и непринужденно, до такой степени улыбчиво и добродушно сказал, и до такой степени начал казаться «прост» и «доступен» каждому, что нашелся на трибуне Спич и съязвил: «По своему тяжелому глубокомыслию и находясь в легкой фетровой шляпе, вы похожи сейчас на того бога, который сжег полмира, чтобы прикурить». Многие загоготали. Конечно, реплика эта не была такой уж длинной по существу, и по самому факту высказывания не была такой претенциозной, но общий смысл высказывания был именно таков. Загоготали было еще больше, но оратор поднял руку ладонью вверх.
– Он всегда так ладонью вверх поднимает – привычный его жест. Привычная его жестикуляция и буйный нрав. Но вот вы мне скажите – судя по вашим словам, я не понял – кто его на трибуну-то в этот раз пустил? Трибуну ведь почти всегда только затем приносят, чтобы обозначить ею присутствие Роту, когда его самого поблизости нет. Для обязательности напоминания. А кстати – где он-то был? Бабий ухажер...
– После узнаете. Я все обязательно вам расскажу подробно. Все увидите в самом натуральном виде, как будто сами на трибунах сидели.
– Надеюсь.
– И Шестикос продолжил:
«А это будет значить – сказал он – что наоборот не получится и кому-то такое новшество «прибавлять» явно не понравится!
– Это – что? Явный намек на кого-то «виновного», что ли, в данных обстоятельствах? На кого то «по ту строну Фарватерной»?!
– Не обязательно. Он ведь всегда склонен преувеличить, всегда из мухи кита сделает, чтобы самому выше ростом казаться. Бородка клином на нем, пенсне, как знаете, на простом шелковом шнурке, каблук «вчерашний», жена в прошлом году бросила и ушла – вот он и заговаривается. Смотрите «что» теперь дальше выйдет.
– Да, что-то появилось в нем не совсем «обычное», чего раньше не было – я тоже стал замечать. И орет громко – как бы властную ноту в голосе своем нащупывает.
– И теперь заорал. Сначала шепотом скажет, а после вот так сильно закричит – известный прием.
«Но, зачем, спрашивается, задом наперед думать, когда задом наперед никто не ходит!?» – заорал он. Для какого умственного строительства?! Для анализа – утверждают! Но задом наперед это все равно, что чрез пень колоду и с ног на голову! Но никто ведь не берет за голову, берут обычно за ноги потому, что так – легче взять! А после спрашивают «отчего на всех домах углы отбиты и заново их штукатурить никто не хочет»?! Я скажу – почему?!» Но его опять перебили
Вышел вперед Спирик Фортан в легком трико и в великолепных снизу вверх по ляжкам лампасах, приступил к разминке, затем старт был дан; он разбежался и показал свой бег по кругу достаточно ловкими движениями, а не в раскаряку, как Нычкин. И хотя бег оказался ничем не выдающийся по своей сути бега, но время показал удовлетворительное. Поклонился трибунам, подошел к микрофону и сказал (такие действия предварительно, перед тем как сказать, надо обязательно на ипподроме проделовать, иначе к микрофону не пустят):
«Я, с вашего позволения, «на выбор» данных вопросов отвечу» – сказал он. Выборочно отбристолю».
«Бристоль!»
Тогда Спирик Фортан начал стучать по микрофону, а микрофон начал фонить.
«Как видно из вышесказанного – начал он – Чумкина пропасть здесь совершенно отсутствует и не причем (Митрофановой кучи тоже на 28 Вишневской улице уже нет). Но возможно (и я о том еще на втором круге подумал), речь идет здесь о белохалатниках. Не так ли? Видно, что – так. Полы убирают хорошо, персонал числится в штате по каждому пункту, хотя штат – не Пенсильвания. И, как приятно заметить, – пенсионного возраста почти нет и это тоже – радует. В основном – молодежь. И чтобы голословным не быть, хочется без лишней важности заметить, что чистые и воротнички. Лежат смирно, ряды ровные, палаты светлые, взгляды не алчущие. Но позволю заметить и то, что анализ совершенно может находиться в другом состоянии, и вместо стеклянной посуды может понадобиться другая упаковка. Как думаете?
«Совершенно верно!» – донеслось с трибун.
«Умно!»
«Где билетер?»
«Далее – продолжил Спирик – я, признаться, не понял «другое». Было нечто в словах оратора мне не понятное: «аэто»? После чего, я подумал, и, наконец, уверился в том, что ослышался. Но я не ослышался, хотя и оказался в том уверен. И если такое со мной случилось, значит, я действительно – «не понял». «Аэто», – относится, по видимому, к левостороннему прозаическому «мус» и к приблизительному артикулу откровений примерно в той пропорции, в какой связь «не приснится» относится к вечернему времени суток. Параллельная связь «чуб», которая неукоснительно идет следом, тоже наводит на такие размышления. Так, надо полагать. И вот тут-то и не понятно! А в остальном – все понятно. Можете продолжать».
– И вот я теперь тоже начинаю видеть, что дурная привычка Шестикоса Валундра выводить «на чистую воду» того, кому плаванье в подобных вопросах безразлично, (ха!..), начинает иметь своих последователей. Прямо – заболевают! Заболевают вот этой кабалистикой стучать костяшками пальцев по лбу. То есть, высосут «проблему» из пальца, сами ее выдумают, а после еще предлагают заглянуть в суть этой выдумки. Какого? Ну, а на самом деле, что казалось – проще. Возьми новый лист цветной бумаги, напиши на нем вопрос, а после сожги. Все... вся проблема. И никаких не будет дебатов. Нет вопросов – не требуется и ответов. Куда проще!
– Для кого угодно, это – выход, но только не для него. И тогда Шестикос Валундр внимательно выслушал возражение и продолжил.
«Так – почему углы отбиты? Да потому, что отбитые углы это, во-первых, попытка сделать их не столь заостренными, и эта попытка округлости говорит о желании добиться идеальных форм; во-вторых, за этой попыткой кроется и самая природная предрасположенность закругляя – умножить, то есть, придти туда, откуда начали, а не начинать оттуда, куда не пришли. А это – ипподром и есть. Да и само понятие «округлость» могло взяться только оттуда, когда поскакали. Но ведь раньше, когда никто никуда не скакал, само понятие «округлость» не было столь обязательно. Мало ли других мыслей может появиться тогда в голове? Какой можно сделать из этого вывод? Вывод такой: не надо сосредотачиваться на формах и смотреть вперед; надо смотреть вокруг!»
Понимаете теперь, к чему понадобился ему весь этот «сыр-бор» с приволакиванием на ипподром площади и трибуны на крышу? Чуете, куда загибает?
– Не совсем. Ясно видно, что гнет, а вот – куда гнет – пока не понятно.
– Все понятно. А намекает он вот на что.
Если стало не важно то место, где находится длина и ширина конкретно – где тогда следует искать высоту и глубину соответственно – вот о чем он на самом деле категорически заявил! Поняли?! То есть, явная, категорическая, можно сказать, лепта к пересмотру существующего законодательства, где «условности» иногда бывают поважней самого существа дела. «Зачем условности?» – вот о чем спросил Шестикос! А это уже – не просто вопрос критический и запрещенный! Это вопрос – «хавотский», «глобальный», «политический»! Представьте себе!
– Вы уже тоже, как будто начинаете кричать
– А как тут можно – спокойно! Но, правда, скажу вам и кое о чем тихо и по секрету: кто это, на самом деле, постоянно перепутывает ширину и длину местами и говорит «предположим»? Известно – кто! Но перед «чем» положим и «что»? Если перед носом положим, то ведь длинной рукой трудно будет взять. А если далеко положить, то ничего не останется под носом. И что такое, на самом деле, – «условность»? Условность, если принята законодательно и указана в гостах – чудовищное преобразование само по себе! Опять – почему? Потому, что ее легче всего утрировать».
«Правда!» – донеслось с трибун
«Брависсимо»
«Где билетер?!»
И это почти, как в цифрах, где тоже есть привычка «округлять». Но об этом чуть ниже.
«Мало того – продолжил Шестикос Валундр, воодушевившись, – копировальный станок!.»
И далее Шестикость Валундр сказал следующее – прошу обратить на его слова особое внимание. Что, мол, почему вопрос этот стал из области «второстепенного»? – спросил он. С каких таких убеждений, и с чьей непосредственно подачи никто больше об этом не говорит? Давайте, говорит, разберем данную провокацию (а это – провокация) категорически – вот что именно на самом деле он сказал! Трибуны сразу навострили уши. Вкратце сказал так. Если, говорит, есть копировальный станок, зачем, нужна копировальная бумага? Она не нужна. Но ведь такая бумага – была! Тогда зачем, спрашивается, понадобился копировальный станок? Но именно затем понадобился копировальный станок, чтобы копировать без копировальной бумаги. Но ведь копировальная бумага – была! Кто-нибудь жаловался на нее, что – плохо
