только тыльную сторону газеты, куда неминуемо устремляется взгляд, и где можно увидеть следующую привычную для газеты логическую последовательность: идут абзац за абзацем, колонка за колонкой; какой-то снимок (если присмотреться – главный вход в Экзотический парк); затем статья о ловле в море сардин, и тянут на палубе длинные сети; за ней фото «будка чистильщика у главного входа в Экзотический парк и длинная предлинная очередь»; за ней заметка о новостях в другой газете; дальше еще пара абзацев, снимок дороги, ложка Роту, и, после сильного замеса, сидящий на скамейке сам Перпетумус, – в общем, дело сейчас не в этом, то есть, совсем не в этом сейчас дело. (Самое важное здесь обычно заключено не в перечне событий с отпечатком дат и невозможностью в них поверить, а в самой туши газетных высказываний, в их подоплеке).
– Но, где был все-таки Лемон Варанюк в это время?
– Не знаю
В самой толщине газеты, а газета такая, что походит на большой увесистый том, тоже многого не увидишь – быть может, там и не пойми «что» бывает. Дело в том, каким манером перелистывать страницу: если справа налево перелистывать страницу и останавливаться на самих абзацах, то можно прочесть «одно» и только в том виде, в котором «это одно» способно перелистываться; если слева направо перелистывать страницу, то можно прочесть совершенно другое и уже совершенно в ином, вольном стиле (но, здесь бывают другие направления – такие, как «слева налево» или «справа направо»). И, пока что мы не станем допытываться об этом у самого Перпетумуса – с какой стороны читать, – а приступим лучше к вопросу – «что» нужно иметь при себе важного и необходимого, чтобы суметь прочесть в темноте о том, что в газете написано?
– «..?»
– Правильно думаете – нужен фонарь. И, как раз, под таким ярко светившим и много обещающим фонарем нам и следует на время остановиться.
– Я так, безусловно, и подумал. Конечно, в таких случаях неминуемо нужен фонарь! При плохом освещении ничего совершенно не будет видно.
– Правильно рассуждаете – ничего.
«Добавить моркови надо» – сказал, между тем, Шестикос Валундр, который тоже пришел к котлу и встал между котлом, Шаровманом, Таком Преступничием, Кацуской, Потоцу Цимуцу, Таком Преступничим-2, Лифопом и Вотуном Кирмадогом, потому, что они все тоже сюда пришли и начали смотреть. Ведь если кто-нибудь «приходит» к одному месту и начинает стоять и смотреть, то за ним следом обязательно приходят и многие другие для того, чтобы стоять и смотреть. А, следовательно, если все они приходят к одному месту «стоять и смотреть», то все они совершенно отсутствует в другом месте, чтобы проделывать то же самое. Мы, помнится, говорили о том подробно. И, потому здесь нам не следует ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах позабывать об этом. Ни…ни! Может случиться так, что распрямится по дороге густой натуралистический пейзаж на холсте; еще в более простую прямолинейную линию разомнется скомканный в луже лист бумаги; шина колеса тоже спустится; огонь не зажжется вновь, как какая-нибудь свеча – и получим тогда то самое что ни на есть невероятное предположение «не кочевряжится», а «лежать прямо», и думать тогда придется не головой, а – ногами. Именно потому к таким, отнюдь, не простым курьезам, которые иногда случаются, надо серьезно относиться.
– Согласен.
– А фонари, между тем, бывают разные (ну или «между этим»)
3
– Когда-то, еще в прошлый четверг, как знаем, события так же развертывались достаточно молниеносно и шел дождь после того неделю. Гроза была бурная и в такую пору, как известно, никаких фонарей не требуется – все без них видно превосходно. И теперь перед нами стоит задача более важная и сложная, чем задача с тремя неизвестными потому, как «неизвестное» только «одно»….
– Опять вы на цифры переключаетесь и как всегда устремляетесь к своим расчетам – можно ли без них? А то очень сложно иногда выходит.
– Как же – без цифр? Есть, например, одна дорога, два столба, три моста – и все это обязательно должно иметь свой счет, и все это обязательно надо считать, хотя – согласен – качественное преобразование чисел намного важней количественного преобразования цифр. И для того, чтобы перейти к качеству, не обязательно бывает вот это «раз, два три...»
– Вот и я об этом хочу сказать! Обязательно ведь скажут (вот и вы обязательно скажете): «какое такое «с тремя» неизвестными бывает «нечто», и какое – такое – бывает «одно» неизвестное?» Начнутся, как правило, после неминуемых вздохов и экивоков, подробные разбирательства происходить, на сковороде подгорит всякая сердцевина вопроса и уведет от сути дела.
– Так. Но, вот, например, каким образом возможно будет понять тот же «указ», если совершенно не знать за каким номером «стоит»? А если – «лежит»? Но, в конце концов, вы, конечно, правы – опять скажут – все это, позвольте заметить, – скажут, – если приглядеться внимательно, – скажут, – выглядит слишком уж подозрительно и мягко, – скажут, – одними цифрами считать – волченогая заросль шерсти под поступью получится, – скажут, – чтобы заяц не слышал быстрой погони; секундная, можно сказать, догадка о том, как его съесть, чтобы он сам даже не узнал об этом, – скажут, – или другими словами все это – близко приближенная к самому мгновению точка сознания настоящего момента и потому точка истинно подозрительная, – скажут. Не станем обращать внимание. Ведь не так важно «сколько шагов» сделал Вассилимион Роторов вперед и сколько шагов он сделал назад, и каким образом после этого переменился. Важно – «куда» и «в кого»? Три окна по дороге, столб, а в проекции вакса – понятно. Или идешь, идешь, а там – яма – тоже. Но, вот, что такое – «одно» вне суммы разложения «общности впечатлений» на многие составляющие «отголоски» этих самых впечатлений – не понятно по самой жесткости определения. То есть, начали вроде бы говорить мягко, элегии начали читать и переводить их в рамансы, а получилось – бетон. И никуда уже с этого места не съехать и другие башмаки не надеть. И тот, кто задаст эти вопросы, окажется, в сущности, прав. И впоследствии мы, конечно, чтобы не отвлекаться теперь, эти жесткости, обязательно проясним – «почему»?
– Давайте сейчас лучше проясним, чтобы сразу было все понятно.
– Ну что ж – давайте попробуем. А, впрочем, – давайте потом.
– Ну, потом, так потом. Не очень-то оно и хочется, если взаправду.
– Но я, впрочем, могу объяснить и сейчас, если вы почему-либо обиделись.
– В общем, я не в обиде, не обиделся я ни сколько, но объясните, пожалуйста, сейчас, если можно..
– Ладно, объясню – что с вами делать! Только это займет достаточно много времени и, боюсь, не успею рассказать, то, что сейчас рассказать собираюсь. Давайте лучше – после.
– Давайте – после. А, все-таки, хотелось бы узнать в сумме величин – какая она такая – сумма? Заинтриговали.
– Ну, да ладно, расскажу. Только после не переспрашивайте и не просите повторить в очередной раз. Тема большая. Для этого надо к тому же бумагу иметь, чтобы чертить. А бумаги-то у нас как раз нет. Давайте завтра?
– Завтра так, завтра. Намекнуть то вы намекнули, я уже сам начинаю понимать, что тема интересная, глубокая. Есть такое убеждение.
– Глубже нет. Качественное преобразование чисел это вам не на углу мелочь считать. Там, не включая оттенков, сама математическая сердцевина анфас весьма увлекательная. Из круглого, когда распрямится, прямо канон можно вывести – хоть на стену вешай. А ну-т-ка, расскажу.
– Расскажите пожалуйста – сделайте одолжение.
– Но тогда нам необходимо будет совершенно другой разговор завести, а этот бросить.
– Тогда давайте – завтра.
– Просто здесь нужно еще суметь предварительно не проговориться и не обмолвиться мимоходом о том, что будет за «этим» завтра – поскольку, если разбирать этот канон «как есть», из него можно вывести весь завтрашний день, начиная с будильника. И будет не интересно – сегодня. Вам это надо?
– Нет.
–Так на чем мы остановились?
– На фонарях.
– А задача такая: объяснить «практически», по всем заворотам левосторонней резьбы (с помощью гайки), какими бывают разнообразными фонари (на Та площади), «что», непосредственно и в силу каких истинных своих качеств, они освещают, и в какой близости или дальности они находятся друг от друга, кому нужны и зачем нужны, куда должны и куда не должны они светить, для того, чтобы все стало ясно и понятно. Поняли? Потому, следовательно, как бы мне ни хотелось долго говорить о грозе и подробно распространяться об ее ярких молниях, о грозе мы ни говорить много, ни распространяться долго не будем, чтобы перейти непосредственно к основной теме и выяснить для себя – «что же на самом деле произошло с Перпетимусом, сидящим на скамейке Экзотического парка и вовсе не думавшим ни о каких «посредственностях»?
– Следовательно, говорить мы будем именно об этом?
– О чем еще? К тому же, я, например, и раньше всегда склонялся к мысли, что когда говорить о чем-нибудь слишком «посредственно», тогда, мимоходом очень много можно наговорить, например, еще более «посредственного», да забыть упомянуть при этом о том, что смотря «сверху» на какой-нибудь парк или цветущий похожий оазис, не всегда увидеть можно, что находится внизу. Или, как сказал давеча Лемон Варанюк в пику морским волнам: «Вы как на берег ни накатывайте, как в утесы ни бейте, все же не забывайте о том, что происходит в глубинах». И приводит тут же очевидный пример: «Ха!» – говорит он, поглядывая на Лифопа Камушкина: «Лифоп Камушкин – говорит Лемон Варанюк – давно указывает падчерице Сервинта Попрана Машмотите, как вперед ходить, отчего она, как известно, назад ходить позабыла» – и показывает после этого Лифопу язык. И очень мудрые эти его слова, надо признаться, и сразу настраивают на сердцевину вопроса, чтобы поглядеть в его суть. Но и теперь речь не о том.
Так какими на самом деле могут быть фонари?
– Да, вот именно – какие?
– А то вокруг да около очень долго можно ходить-похаживать, никуда, при этом, ходя и похаживая, так и не придти, и ничего толком, при этом, шастая, не выяснить. Потому, как ведь, невозможно, все время наблюдая поверхностно за происходящим вокруг, добраться до той самой скамейки Экзотического парка, где сидит Перпетимус, перешагнуть через хобот Перпетимуса, отблагодарить Перпетимуса за то, что «сидит», если все время при этом смотреть с облаков к самому Перпетимусу не приближаясь, и потому не видеть, что вот, как ни гляди на него и как не спрашивай его о чем-нибудь, все равно не будет никакой уверенности в том, что тебя услышат.
Но мы и здесь не будем ни в коем случае отвлекаться.
4
– И в чем же заключается мудрость?» – спросил тогда подошедший к Перпетимусу Шаровман, которому надоело стоять у котла без дела, и который ушел оттуда, и который пришел в парк и напропалую гуляя вблизи Перпетимуса, спрашивает его о том. Но только и слышно: «У…у…у…»
– А где был в это время Лемон Варанюк?
– Не знаю
И тогда Шаровману стало интересно – откуда взялось такое противоречие ожидаемому ответу, и он решился спросить его о том более основательно и все-таки ответ на свой вопрос получить. И, тогда вот, в этот самый момент, к нему и присоединились те самые «фасоны», которым тоже
