«Продолжайте» – сказал он.
С фактами же – совсем другое дело. Если есть факты, значит и само событие – симметрически существовало, а не выдумано Периптиком-летописцем, который только и знает что – пишет. Ключа у него нет, а он – пишет. О чем? – хочется спросить только. А, наверное, о том он пишет, что, вот, мол, на кристофере произросло нечто форменное, то есть, имеющее некую форму (какой-нибудь плод); всем знакомое и привычное, то есть, надоевшее, как Цицерон (прости господи); и это форменное и надоевшее оказывается, к примеру, Жерондоном Булдыжным, который залез туда высоко, и существует такая версия, что не зря залез, но фактов никаких нет, чтобы отыскать причину. О ветвях дерева мы пока что говорить даже не будем – сколько их было – ветвей, и о том, каким образом переплетались ветки. «Ну-т-ка, особенно по подробней отсюдава», – предложил сам Жирондон. Но само то, что уже само событие это можно еще теперь видеть, и которое всем оказывается «очень интересно», и вполне оно клипторно, как валторна, и каждому Дидуку Осикину в затылок, фактов не имеется никаких, а те которые имеются – прохудые и этимологически полностью, что говорится, без «привязанностей» (потому, как точно понятно – упадет – потому и интересуется), – зато сами глаза искурят много папирос, видя, а Шестикос Валундр, придя домой, и обомлев от зеленого цвета своей квартиры, позабудет искать художника. Даже – вот так! Хруст – падение. Падение – ноги кверху. И падение здесь вовсе не будет означать прогресс, – скорее регресс, – поскольку Жерондон Булдыжный залез в этот регресс безо всякой даже причины залезть (кто-то просто похвалил и позвал), и от падения этого мохнатость его нисколько не изменится к лучшему, и только, что ударится больно. Потому факты – не только вещь упрямая, как суровая зима, но еще и очень необходимая вещь для настоящего консервирования выводов.
– Безусловно.
«Это вы об ипподроме, что ли, намереваетесь рассказать?» – спросят меня прохожие. Что прикажете им отвечать? «О нем самом!» «Валяйте!»
Итак....
1
– Для того чтобы сегодня первым посмотреть на такую заносчивость, опять пришлось сдвинуть все мыслимые и немыслимые улицы поближе к бане, и первым кто захотел в парилку или кто посмотрел на такое положение дел правильно, был Центральный квартал со всеми его братьями Цуцинаки. Они только что пришли на ипподром и увидали, как там, на ипподроме, конь-Мартрадор пришел первым. Грязей было много из-под копыт, отовсюду доносились даже обвинения в сторону бега; споры были и в других местах и все – по окружности. Спросят – почему по окружности? Ну, вспомните, как все происходит: ложка, теплоход туда обратно, мяч круглый, круг бесконечный и жизнь не заканчивается. То есть – по окружности. То же значит – ипподром.
«Э, постойте», – опять вдруг скажет инженер Кустуруру Бабадору, который подошел ближе. Я не для того циркулем очерчивал все это, чтобы всякий сомневался, а для того я очерчивал циркулем, чтобы не иметь никакого права протестовать, и чтобы поверхность ипподрома не была рифленой, а была гладкой. «Но ведь и я хочу, чтобы – гладкой!». Здесь иногда, в этих спорах, очень смешно получается.
Затем он начал возмущаться, что не совсем правильно начал я изъясняться на счет «грязей» и «обвинений». Не было, мол, никаких «замечаний» на этот счет. Не на то, мол, «смотрят», не за ту гладь «зацепляются», и сами выводят «рифленость», как причину. Положим, в сердцевину глядя, такие возражения вроде выглядят правильно. И какая для нас будет в том последовательность возражений – скоро выясним. Поскольку, как известно, каждая рифленость подразумевает под собой препятствие; каждое препятствие – остановку; остановка подразумевает под собой дуру-Киськину с двумя тачками поперек; прямая линия, по которой идет движение, дает угол; угол стремится к квадрату; квадрат начинает течь, – и тогда время начинает геометрически срываться со своего маршрута и обязательно усомнится. Потому нет ничего удивительного в том, что Бабадору возмутился. И он, в этом случае исключительно прав. Если на окружности есть препятствие, значит она уже не совсем – «окружность». Так ведь?
– Так. Но не забываете еще о том, что на самой окружности так же может находиться «незначительная» рифленость, которая может не повлиять на общую сосредоточенность восприятия круга в целом.
– Это – само собой. Есть и такая. Но встречается крайне редко, и мало имеет влияния на общее понимание округлости.
Вторым, кто начал догадываться, что без фактов любому доказательству – труба – была, конечно, не геометрия, а Музимбоик Щикин, который финишировал следом, но не на ипподроме он финишировал, а совсем в другом месте, и которому своих труб всегда мало было и хотелось третью (водопроводную). Он находился в этот момент совершенно в другом месте и преодолевал другие трудности
«Я, может быть, пятую трубу хочу» – сказал он уверенно.
Ну, а третьим был такой вывод: «убедить, конечно, можно, нахохлившись, в том, что на производстве производительность высокая, но вот, глядя на то, какую вглубь яму вырыли, того не скажешь».
Или, другими связями говоря, – для того чтобы стартуя финишировать, то есть, зажечь факел и прибежать с ним к выводу, для этого необходимо прежде всего пройти обязательно какой-то путь, зафиксировать этот путь в отчетах для последующих выяснений пройденных расстояний, поставить сургучную печать на этом пути, и положить этот путь в тот же диван. Так? По обычным стародавним привычкам – и вопроса не вызывает. Этот каталог будет обязательно нужен, и пригодиться может уже завтра. Правда, здесь обязательно влезет Шестикос Валундр со своими шнурками и скажет: «Хурма где?» Но так оно и всегда было.
– Вроде все точно и по правилам сказано. Но в таких случаях обязательно, как знаем, задается следующий вопрос: «Ну, а, предположим, когда путь, бывает, например, разной протяженности в расстоянии и, например, разной продолжительности, например, во времени, и когда Чуткин Мохнат, например, бежит «долго», например, на Спиридон-башне, – то это «что» тогда будет означать?»
– Давайте будем разбираться. И, во-первых, если говорить сначала о том, что это «на самом деле» будет означать, то это будет означать «на самом деле». Но бывает ведь иногда такое, когда путь бывает «короткий» – не правда ли? И вот теперь давайте попробуем разобраться – что значит этот «короткий путь»?
– Да разное, должно быть, значит!
– Вот именно это и хочу сказать – «разное». Но каким это «разным» может быть очевидно «круглое»? Значит оно – не совсем «очевидно». И вы скоро сами увидите – ничего определенно «очевидного» здесь явно не усматривают.
И потому, вот именно тут-то, и начинаются задаваться вопросы уже не только по поводу пирогов с капустой и дров на жаровнях, но и о самом, можно сказать, официальном пекаре! «Какой такой – «короткий путь?»» «Короче чего?» «И хороша ли она – эта короткость?» «Кто – пекарь?» Скажем коротко и об этом.
2
– Если говорить о «короткости» высказывания, например, то в старости сие означает «мудрость», а вот в молодости скорее напротив – «глупость» означает.
– Не возражаю
– Оно и глупо возражать. Отсюдова, и сама «короткость», как видим, тоже «разная» получается. И можно ли надеяться тогда, что те колоссальные мысли, которые только в старости приходят в голову, придут в молодости? Нельзя. Едва ли. И почти что немыслимо. Без рифлености, как известно, в молодости никогда не бывает. Тогда какой этот самый «короткий путь» – умный он или глупый, по окружности ли он проложен или иначе как-нибудь, в суслопарой и никому неизвестной дальности находится или тут же под ногами болтается, как Семен?
– Скорее всего – «как-нибудь».
– Но, вот тогда, здесь, как всегда, не дав на данный вопрос ответить, в дверь и вошел ни кто иной, как Миминкус Мимикрий в своем новом трико, подвернулся под ногу и попытался данное обстоятельство прояснить: «С точки зрения геометрии – сказал он – между двумя точками прямая линия всего короче». И вот для того, наверное, чтобы вопрос этот прояснить еще более основательно и без возражений, и притащили из города на ипподром Центральную площадь, захватили вместе с ней здание почтампа, вместе с телеграфом и булочной, и, соответственно, не сходя с места, начали в рифлености разбираться. Наступил жаркий, тревожный день. Сюда же приволокли и дуб кристофер, отыскав его заросшего дубовыми ветками в лесу, и содрали оттуда заросшего дубовыми ветками Жерондона Булдыжного (упирался и не хотел слезать). И хотя опять поставили трибуну на крышу, и опять на нее влез оратор, вопросы опять те самые положительные мы слышим, хотя и самые глупые.
«Какому производству нужна высокая производительность» – начал издалека задавать вопросы Шестикос Валундр, не замечая. «Никакая она не высокая, а как раз – низкая, – сказал он. Да и насколько она должна быть высокой и выше чего?»
«Выше тебя!» – заорал кто-то с трибуны.
«Монтажнику нужна высокая производительность, а вот колбаснику нужна мясная» – парировал он.
И, как видим, Шестикос Валундр начал «издалека», но в этот раз, что-то уж «совсем» издалека начал. И вот хочу поинтересоваться у вас – вы его когда в последний раз видели?
– Лет семь назад.
– Вот и я о том же. Говорил вечно, что уедет куда глаза глядят, о том, что найти его будет совершенно невозможно, а сам, как видите – никуда не уехал.
– Да это ни он «никуда не уехал», это я – уезжал.
– А, понятно! А, то думаю – что-то много лет получается, что вы его не видали, в принципе. Он здесь уже давно всем надоел – сил уже никаких нет – хотя встречается редко.
И «что», на самом деле, могли обозначать эти его слова в самом начале и самом контексте высказываний? О чем они сказали? Как увидим дальше, Шестикос Валундр в этот раз пошел дальше понимания геометрической «короткости» в ее натуральном виде, и решил разобраться основательно в вопросах качественных преобразований, но уже не чисел, а предлагаемых расстояний со всею тщательностью и добросовестностью.
«Просто не новость!» – начали кричать с трибун.
«Ближе к сути!»
«Где билетер?»
«Отдайте Мартрадору приз!»
А тут еще показался в каске начальника цеха сталеплавильного производства Манчик Сипкин (в прошлом году – Хохок Мундорок), но в своем старом воплощении:
«А я вчера так погулял, так погулял, что слов нет!» – сказал он весело
«Ты, идиот, что ли?» – притворяясь, что не знает, спросил Слончак Кишкин. «По существу возражай оратору». Но Шестикос не дал.
– Трибуна у него в крови – это мы хорошо знаем. И стакан с водой в кармане постоянно носит. Граненый. И хотя, как правильно вы заметили – надоел всем порядочно и затрагивает такие темы, что скоро его самого задвинут куда подальше, но согласитесь – без него было бы скучно.
– Да. И карандаш в кармашке пиджака у него тоже постоянно торчит и наточенный, и с друзьями своими давно не екшается. Но – продолжим.
Здесь еще следует дополнить, возвращаясь к вышесказанному, что иная «короткость» так или иначе, обязательно и вполне, и особенно в июне, вполне может упереться в такие спорные и не достаточно исследованные пункты самосознания в сфере производственной необходимости, как, например, «экономия» – и
