копирует? Никто не жаловался. Тогда зачем понадобился копировальный станок? Для того, чтобы не было копировальной бумаги! А это, уже, в свою очередь, значит, что все сосредоточено не на том, чтобы прибавить, а на том, чтобы отнять.
Представьте себе такой оборот!
– Трудно даже представить. Но и здесь он насчет копировальной бумаги тоже совершенно справедливо заметил. Копируют все и вся, потому, видать, нужно здесь вечно какие-нибудь новшества постоянно подсовывать, чтобы само понятие «копировать» казалось единственно возможным и незаменимым действием, чтобы ничего «другого» возможного и неизменного не придумывать.
«Вопрос не принципиальный» – возразил Так Преступничий. Затем так же вышел вперед и начал разминаться. Затем, когда пришел к финишу, сказал:
«Ответьте на другой. Почему клея дешевого нет? Склеиваться то все равно надо! Я вот, например, не знаю – почему. И если меня о том спросят – промолчу. И с каких пор стало по всякому видно, стоит только пройти по улице к коксовому заводу, что выметают ее плохо и мысок постоянно пачкается, не говоря уже обо всем остальном! Я ведь не прошу много. Я прошу только – чтобы улицы выметали чисто».
Шестикос Валунд и здесь нашелся:
«О клее и обо всем насущном – ответил он – говорить стоит, конечно, в начале всего, а не в самом конце. Конечными ли будут ответы или первостепенными, тоже вопрос замысловатый, и в нем стоит разбираться не только лежа на диване. К тому же если вопрос поставлен ребром, то лежа на спине на него не ответишь. И стоит ли тогда лежать, когда тот, кто стоит, тоже на него вряд ли ответит? Ответы они ведь не всегда полностью отвечают на вопрос. Следовательно, прежде всего, нужно научиться ходить «куда надо», и уметь разбираться в «наполненности» вопроса – чем наполнен, чем заполнен, насколько дополнен, и – кем?»
– Молодец. Ловко парировал!
– Ловко. Но опять заворот завернул против резьбы. Опять – Пистана Папаяна уехала!
Тут же последовали другие реплики, натянули транспаранты с вопросами потому, что не все можно было услышать – микрофон фонил. И, потому, в общей продолжительности данного события, к этим разговорам мы еще вернемся, и, чтобы не нарушать саму последовательность события скрежетом, разъясним некоторые основные моменты касающиеся непосредственно ипподрома.
– И все-таки, не перестаю удивляться – каким же надо обладать чувством ответственности перед самим собой и мужеством, какой нужно иметь точильный камень под каблуком, чтобы после такого острого языка самому на этот свой язык не попасться?
– Теперь вот я не совсем вас понял.
– Я хочу сказать, что после подобной критики в сторону происшествий, ведь обязательно в таком «мус», как Шестикос, обязательно должна появиться лишняя минута-другая, чтобы уличить самого себя в данной прозорливости. Стыдно ведь одному быть умному, когда рядом с пивной живешь. Я – о самокритике.
– Ах, вот вы о чем! Но для Шестикоса Валундра этот вопрос давно закрыт. Однажды, когда он, было, действительно начал идти гораздо дальше своих собственных размышлений и с привычной ему сосредоточенностью начал все более основательнее вглядываться в окружающую обстановку и в лица, идущие ему навстречу, он все чаще начал натыкаться на свое собственное лицо, начал самого себя встречать то на улице, то в гостях, то дома – все чаще. Понимаете ли – насколько серьезными могут быть такие встречи для Шестикоса? Двойственность она и всегда была понятна – тройственность – тоже и т.д. Обычные, на самом деле, вещи – не мне вам говорить. Но встречаться – встречаться, встречи – встречами, а вот когда начинаешь спорить сам с собой, применяя свои, шестикосовские же истины, это уже не смешно.
– А было такое – не знаете? Очень бы интересно представить.
– Ну, не без этого. Конечно и всенепременно – было. Представьте себе – если какой-нибудь Титус Нычкин может позволить себе по семь раз на дню повторяться – сколько может повторений позволить себе Шестикос? А Роту? На что Роту ловит в свои сети то Кацусскую, то Вишневскую – как думаете?
– Улицу, что ли Вишневскую?
– Да нет. Он так каждую Морнтарану Хохлиману называет, чтобы запутать – то Вишневской, то Кацуской. Не о них сейчас речь. Так – представьте себе – сколько! До меня слухи дошли, что Шестикос Валундр даже чаепитие между самим собой раньше устраивал. Рассадит самого себя на стулья, ведра снимет, и целую ночь – беседуют. После он попросту не выдержал этой диалектики и переехал на другую квартиру и попросил Роту адреса его в адресной книге не публиковать. Те, двойнички с троиничками, походили, было, по улицам, побродили, было, по закоулкам, поискали его по всем пустырям, вроде нигде его не нашли и вроде искать его бросили. Иногда увидят где-нибудь случайно на улице, увяжутся за ним, и тогда можно очень интересные вещи наблюдать – этот убегает, те – догоняют.
– Вот и я говорю – без Шестикоса было бы скучно. Но мы отдалились...
– Так вот – насчет ипподрома».
–Да...
4
– С точки зрения геометрии – как сказал Пепитрик-летописец, – «между двумя точками прямая линия всего короче». Так? Может оно и так – трудно не согласится. А, что если точка всего – одна (а кто умудрился вторую поставить – мы это после выясним)? Берем тогда прямую линию, ведем, и получится – круг. В общем своем Карл Марл Штате событий, и по последнему прейскуранту заинтересованностей, данное положение настолько просто и академично, что выстраивать на этой почве возражения – смеху подобно – оно так происходит и в частности. И площадь, на которой теперь видим событие тоже круглая; и здание на ипподроме, хотя принесли квадратное и с четырмя углами и колонны на ней даже были, но попав на ипподром и посмотрев «куда его принесли», тоже обязательно начнет закругляться, и станет, в конечном счете, совсем, идеально, без возражений круглое. «Ну, а что если это еще и не точка совсем, а дыра, которую провинтили тем же циркулем?» – высказал свою версию Солончак Кишкин. «Куда тогда линию вести? Совсем неизвестно что может получиться!» И мы с ним совершенно согласны, в таком случае.
В общем – начался спор. Не стану освещать его мелкие подробности – спор был долгим, скоропалительным не был, пошел снег, а Тревонка Аманка (своячница Валисаса Валундрика) все стояла в приемной главной сыскной комиссии и ждала от администрации новостей.
– Нашли Валисаса то? – все хотел спросить.
– Нашли и на службу призвали – в кавалерию. И конь-Мартрадор при деле. Нечего им обоим без дела сидеть и когда вздумается по Замащенной ходить!
И, что касаемо ипподрома, здесь, на мой взгляд, как ни в чем не бывало, еще существуют два не совсем нужных, но легко уловимых и достаточно простых обстоятельства, о которых пока не начали догадываться, и о которых только в конце подумали – и, кроме того, два неукоснительных, по самому существу, лустопараноидных вопроса: «какой такой путь» у нас есть и «зачем его нужно найти и пройти»? Кто именно такие вопросы задал – не знаю. Вы правильно заметили – привычка рассуждать стала в последнее время заразительней прежнего. И есть такое подозрение, что привычка «рассуждать» именно и происходит от таких вот вопросов. Для чего эти вопросы задаются, как думаете? А вот для чего. Порассуждали, значит, порассуждали, проблему, вроде, выявили и нашли способ посредством рассуждений ее решить. А тут вдруг возьми некто «кашемировый» (а вовсе не булочник с мясником повздорили) и переключи тумблер в другое положение, и глядишь – появилась тут же другая проблема и опять пошли на площади кирзовые сапоги. Роту ничего в таких случаях не в состоянии переключить – это басни. Он только «блюдет и гримасничает». Переключает обычно Хвита Хавота, и по секрету скажу, нет у нее на башке никакого нимба. Смею уверить. Это Манчик Сипкин нарисовал.
– Фартук, вы говорили, есть.
– Фартук – есть. Кто ж в мясной лавке и «сдирая кожу» без фартука ходит?
И хотя вопросы эти, надо заметить, были общие, и вроде не выпадали из общего кабинета вопросов, как таковых, но не без изюминки. И на них, на эти вопросы («какой такой путь» и «зачем его нужно найти и пройти») не так-то легко ответить, как кажется, не все здесь выяснено без возражений. Объяснимся.
5
– Да, – спору нет, что независимо от каких угодно возражений, сразу и без вооруженного глаза становится видно, что «старт» и «финиш» в нашем случае почти целиком походят друг на друга, как две любящие друг друга части одного целого или как два листа чистой тетради (как меч и битва; как вор и ночь; как стол и дуб), и потому у нас всегда бывает так, что финиш в большинстве случаев всегда пришпандорен туда, где был дан старт (и ни в коей мере (или очень редко) они не претендуют на собственное окончание в отдельности). Правда? Ну, безусловно, – правда! И что тут – глубинного?
– Извините, если я опять влезу – очень интересно! Ну, разумеется это – так! И если здесь, как видим, мы «точку» не ставим, то, следовательно, все круглым и получится. То есть, каждый выстрел, например, если бы было у него достаточно силы и скорости, обязательно вернулся к тому месту, откуда был произведен. Или... или на Маршевом спуске, если научится наклонять спуск в обе стороны, салазки можно в гору и не тащить.
– Совершенно верно. Тоже хороший пример, на примере «круга и прямолинейности». Приехал вниз, гору наклонил и опять езжай. Такой он «путь» и есть на самом деле (куда не уезжай, все равно назад воротишься). Но, как бы ни было все это легко и просто, остаются здесь много неразрешимых вопросов, и столько же не желаний на них отвечать. Например, вот те самые: «какой такой путь» и «зачем его нужно найти и пройти»? Дубина, какая то!
– В чем же здесь загвоздка – хочу спросить. Эти вопросы известные и, кажется, всегда и во все времена существовали.
– Но вот потому-то Шестикос и привлек к себе внимание, что попытался, хотя и в грубой форме, донести несколько фактов в доказательство, что вопросы эти – «фьють» – пустые, нахлобученные не существующим смыслом, и проще катушки индуктивности по самому существу. Думаете – «не вертится потому, что не знаете «как»»? Ничего подобного! «Не вертится» потому, что еще полностью не отдаете себе отчета в своем собственном местонахождении.
– Это что-то новенькое.
– Да ничего подобного – старенькое, и с теми же повторениями. Ведь как думают? Дорога и – дорога! Идешь себе по ней, а что там за горизонтом – не важно – океан ли или два океана – не важно. А если – ничего подобного нет, никаких тебе океанов – высохнули – что тогда?» Тогда – надо спать лечь и – все.
– Самое мудрое решения. Я тоже так делаю.
– Так все делают. Но разбираться здесь, как намекнул Шестикос, «есть» в чем. Ведь все размышления, непосредственно касающиеся данного положения «путь», как бы всегда стараются усложнить и навешивают на него ложные этикетки. «Путь жизни», например, или «путь трудный», ну или «широкое поле», как жизненный путь, сюда же подсунут. Мол, все это очень сложно и мудрено. Но если, например, посмотреть на подобные вопросы несколько с иной стороны, то выявить можно очень странную закономерность. Дело в том, что вопросы эти «какой такой путь» и «зачем его нужно найти и пройти» прежде всего, и непосредственно «к нему», к самому этому «пути», и
