взгляд. Под этим взглядом Миша чувствовал себя неразумным мальчишкой, и если раньше в его обращении с женой иногда проскальзывали нежно-покровительственные интонации, то теперь ему жена казалась воплощением мудрости и непоколебимой уверенности. В ее слегка замедленных, плавных, а поэтому особенно грациозных движениях угадывалась сила, а в ярких глазах скрывалось таинственное магическое знание, которое постигло все тайны Вселенной. Впервые в жизни Миша почувствовал себя преданным лакеем, готовым тотчас исполнить с готовностью и с радостью любой каприз хозяйки, перед которой ему хотелось вилять хвостом.
-Миша, ты смотришь на меня, как на икону. Очнись, я Катя, я твоя жена, я все такая же, и я тебя люблю.
-Катя, я воочию убедился, что великая богиня мудрости Афина всегда существовала, и сейчас она находится в этом скромном жилище.
-А она была красивая?
-Теперь выяснилось, что своей красотой она затмила всех богинь, даже свою сестру Афродиту.
-Ты такой милый, иди ко мне, я хочу тебя поцеловать.
-Благодаря твоим божественным поцелуям я вскоре обрету бессмертие, и ждать этого уже совсем недолго, - говорил Миша, нежно касаясь ее живота.
Глава 6
Морская Дева
В письмах к своей сестре Ирине Миша часто звал ее приехать на Камчатку, поскольку хорошо знал, как она по ней тоскует. Ее сын Олег в этом году окончил школу, и мог бы поступить в мореходное училище, если бы они приехали. Ближе к осени Ирина сообщила, что собирается приехать. Для начисления ей камчатской пенсии у нее не хватало двух лет стажа на Камчатке, и это стало решающим аргументом. Ее приезд очень обрадовал Мишу, и был как нельзя кстати. Теперь он мог продолжать работу более спокойно, зная, что Катя будет под присмотром. А вскоре должна была приехать Людмила Павловна на две недели.
Капитан Ершов ушел в отпуск в начале июля, его заменил капитан Костенко, который, в отличие от Ершова, трепетал перед начальством, был неуверен в себе, и, как выяснилось, оказался трусливым моряком. Поэтому на судне авторитетом не пользовался. Сменился также и старпом, вместо Дюжикова пришел Лосев, штурман лет тридцати пяти, невысокого роста, подвижный и язвительный. В том, что продукты на судне закончились задолго до окончания запланированного рейса в Охотское море по обеспечению работы землесоса «Камчатский», была его прямая вина. Тем более удивило экипаж его намерение вычесть из зарплаты моряков значительную сумму якобы для покрытия расходов на дополнительное питание. Моряки возмутились, и обратились к Стрельцову, который оставался председателем хозкомиссии, с просьбой провести ревизию судового продуктового склада - «артелки», как называли его моряки.
В следующий рейс в Усть-Камчатск «Зевс» ушел спустя трое суток. Михаил обратился к старпому за накладными на продукты, однако Лосев заявил, что сам будет решать, когда и как проводить ревизию.
Стрельцов отправился к капитану, однако Костенко сказал, что ревизию следует проводить в конце месяца, и он не видит необходимости проводить ее сейчас.
-В таком случае не рассчитывайте, что в ведомости старшего помощника на дополнительное питание будет стоять хоть одна подпись членов экипажа. – Сказал Стрельцов.
Платить экипажу не пришлось, однако качество питания заметно ухудшилось. Озабоченному собственными проблемами Михаилу было не до питания, и он не очень настаивал на проведении ревизии.
«Зевс» вернулся из Усть-Камчатска третьего сентября, поздно ночью, а второго сентября Миша получил радиограмму от Людмилы Павловны, в которой она сообщила, что Катя благополучно родила девочку, и чувствует себя хорошо.
Весть о рождении дочери у Михаила мгновенно разнеслась по судну, моряки приходили его поздравлять, потом стихийно организовалось застолье в кают-компании, и капитан даже не высказал недовольства по этому поводу, а напротив, поздравил Михаила. Миша не ожидал, что его личная радость так откликнется в суровых душах моряков. Почти все они хорошо знали его жену, а те, кто не знал, просили показать ее фотографию.
На утро по приходу в порт Миша едва дождался, когда его сменят с вахты, и сразу поехал домой. Дома его ждала Людмила Павловна, которую Мише не удалось встретить в аэропорту и на этот раз. Они поехали в роддом, но видели Катю лишь в окно на третьем этаже.
«Миленькая, родная моя Катенька! Я так счастлив! Я не мог усидеть на вахте, утром приехал домой, и мама мне все рассказала, все, что знала сама. Я так рад, что нас теперь много, я в тебя верил, и я не ошибся. Ты у меня идеал, я знал это всегда. Катюшка, я люблю уже вас обоих. У меня никогда не было такого состояния. Ужасно хочу тебя видеть. Ничего умного написать не в состоянии. Мы едем к тебе с мамой, и ты все сможешь прочитать в моих глазах. Будьте здоровы, до встречи, ваш муж и папа нежно целует вас».
«Котеночек, мой дорогой, любимый. Как я рада сейчас! Поздравляю тебя с дочуркой. Я так и знала, так и хотела, знаю, и твой папа, и Аленка, и Миша тоже, все хотели девочку, так что ты выполнила все наши пожелания.
Знаю, что все наши запорожцы вместе с нами разделяют нашу радость. Желаю тебе здоровья, и малышке нашей тоже. Расти ее здоровенькой, умненькой, доброй.
Вчера пришла домой, и так мне было одиноко без тебя, нет слов. В пол-десятого вечера пошла позвонить в роддом, и мне сказали, что ты уже родила девочку, и чувствуешь себя хорошо. Я так обрадовалась, я знала, что все будет хорошо. Как ты себя чувствуешь, мое солнышко? Не приносили ли тебе маленькую? Что тебе принести?
Мы с Мишей ждем тебя, если можешь, выгляни в окошко».
На следующий день Миша с Людмилой Павловной снова общались с Катей через окно. Естественно, больше жестами и мимикой, поскольку окно было закрыто. Таких людей, как они, много стояло под окнами роддома, и молодых женских лиц за окнами тоже было много, однако информация доходила до адресатов без всякой путаницы.
«Катенька, очень хочу тебя увидеть, хотя бы в окно, я тебе так благодарен за доченьку, и за то, что ты оказалась такой терпеливой и выносливой, и что сама здоровая. Мы с мамой много говорили о тебе, предполагали, как все было. Катюшка, я перед тобой в огромном долгу. Когда я буду на выходных, ты будешь пользоваться мной, как веником, и я обещаю быть таким же безотказным и послушным. От избытка чувств я мог бы заплакать, если бы умел.
До следующей встречи, моя любимая, целую тебя и благодарю».
Однако следующая встреча с Катей состоялась много дней спустя. «Зевс» отправился в Приморье, и долго петлял по дальневосточным портам. Мишу не отпустили на выходные, как он надеялся, и ему пришлось пережить и этот ненавистный рейс. Капитан Ершов всегда требовал точных маршрутов для своего судна, и неоправданных передвижений не допускал, за что его в Камчатском морском пароходстве побаивались, и недолюбливали за то, что с ним приходится считаться.
Капитан Костенко был совсем другим человеком, считающим, что его начальник всегда прав, независимо от результата. У Михаила этот человек вызывал сильную неприязнь, перешедшую со временем в презрение, когда Михаил убедился, что капитан еще и вороватый.
«Милая Катенька, я по тебе так соскучился, как будто сижу за решеткой многие годы. Тебе сейчас наверно так трудно, а я приду еще не скоро. Моя хорошая, я так виноват перед тобой, мне будет вечным упреком то, что не я забрал тебя и дочь из больницы.
Этим летом у меня не рейсы, а сплошная пытка. Сейчас мне все сочувствуют, но от этого не легче. Мне так хочется увидеть нашу доченьку, посмотреть, как ты ее кормишь. Надеюсь, вы вполне здоровы, за ваше здоровье было столько тостов, что было бы странно, если бы это было не так. Меня все поздравляли, и я выпил очень много, но даже не опьянел, и все помню. Парни смотрели твою фотографию, говорили, что ты очень красивая, завидовали мне.
Сергей говорит, что ему очень понравилось, как экипаж отнесся к этому событию в моей жизни.
Ну а меня немного утешает только то, что в самый ответственный момент ты была с мамой.
Никак не могу привыкнуть к мысли, что у нас теперь есть дочь и ты стала мамой. Как будто вчера я встретил юную нежную невинную девочку, и вот уже она превратилась в женщину-мать, мудрую и уверенную в себе. Катенька, ты была такая гордая, когда смотрела из окна роддома. Я тоже тобой горжусь. Пришел на пароход, как петух, принимал поздравления с таким видом, как будто не ты, а я родил. Даже капитан меня поздравил, хотя меня не любит.
Сегодня уже шестнадцатое число, наверно мама уже улетела, а я так хотел ее проводить. И встретить очень хотел.
Что-то у нас, Катенька, разладилось. Времени нет, денег нет, лето прошло мимо, мы с тобой не встречаемся почти. Надоела такая жизнь, дальше некуда. Что-то нужно менять. У меня уже давным-давно не было хорошего настроения. Вот только когда тебя вижу. Ты меня не разлюбила? С такого мужа мало толку. Вот даже письмо не могу написать, как следует, даже здесь я что-то утратил. Меня угнетают эти дурацкие рейсы, от них тупеешь. А рейс у нас был такой: из Петропавловска буксировали баржу в Моржовую бухту, потом пошли на Сахалин, но по пути вернулись на Курилы, потому что где-то на полюсе ожидали тайфун, и капитан, естественно, струсил. Шторма не дождались, пошли на Сахалин, отдали топливо «Изыльметьеву», как будто он не мог взять его в Корсакове, и пошли во Владивосток. Зря простояли двое суток, и пошли в Находку. Трое суток простояли в Находке, и вот мы снова во Владивостоке. В итоге единственное полезное дело за этот месяц – буксировка паршивой баржи. Извини, Катенька, что я тебе жалуюсь, но ты единственная, кому я могу признаться в своих слабостях, и не упасть при этом в твоих глазах.
Продержись, моя хорошая женушка, еще немного, и потом мы будем долго вместе. Целую тебя, твой Миша».
Старший помощник Лосев сильно раздражал Стрельцова своим вызывающе наглым поведением. Лично Михаила это не касалось, если не считать недоброжелательных взглядов старпома, которые Миша иногда ловил на себе. Но с матросами Лосев обращался крайне пренебрежительно, отпускал обидные шуточки, и при каждом удобном случае старался их унизить.
Во Владивостоке Лосев загрузил неимоверное количество минеральной воды, и лимонада. Ящики с бутылками закрепили на корме, и каждый член экипажа мог пить эту воду, сколько влезет. Михаил пересчитал ящики, их оказалось 80 штук, больше, чем по три ящика на человека. Если бы стояла жара, это еще можно было бы объяснить, но было прохладно. Тем более что продуктов было получено очень мало. Миша пришел к выводу, что Лосев придумал гениальную по своей простоте махинацию. Во-первых, стоимость пустых бутылок была сопоставима с месячным окладом комсостава. Во-вторых, теперь у него появилась реальная возможность всю партию воды представить, как дополнительное питание, и собрать с экипажа наличными всю стоимость. Наконец, всю эту воду экипаж все равно не сможет выпить до прихода в Петропавловск, и не выпитые бутылки перекочуют в продовольственный склад, откуда в будущем воду понемногу разберут, оплатив эту воду в третий раз. Простой подсчет показывал, что старпом на этой воде за счет экипажа заработает
