конфеты, печенья, шоколад, сгущённое молоко, и их отдали семьям шахтёров. Там были также сигареты. Когда Виктор Третьякевич и Женя Мошков несли мешки в клуб имени Горького, одна пачка сигарет выпала на землю, и её подобрал какой-то мальчишка. Женя Мошков отдал ему эту пачку взамен на то, что он никому не скажет о том, что видел ребят с этой ношей. Но вскоре мальчика поймали полицаи, увидев у него пропавшие из машины сигареты, стали спрашивать, кто их ему дал. Он не хотел говорить, и его притащили в участок, там избили, и он, не выдержав, назвал фамилии Третьякевича и Мошкова. Их арестовали. Ваня Земнухов отправился в полицию выручать их и тоже был арестован. И теперь Серёжка бегал по городу и предупреждал товарищей об опасности.
– Думаю, ребят там долго держать не станут, – сказал он Стёпе. – И всё же нам надо быть очень осторожными. Враги словно что-то знают – арестовали главных наших людей…
Он убежал, а Стёпа с тревогой стал ждать, что будет дальше. Он пытался быть спокойным внешне, чтобы не волновать маму. Радиоприёмник он закопал ночью во дворе, понимая, что могут прийти полицаи с обыском.
На следующий день дома у Толи Попова в Первомайке состоялось последнее заседание штаба. И в связи с арестами руководителей организации штаб дал указание всем молодогвардейцам срочно покинуть город и небольшими группами пробираться к линии фронта. К Стёпе прибежала Валя Борц, передала ему приказ штаба и спросила:
– Мы с Серёжей сегодня уходим из города, может, пойдёшь с нами?
– Нет, я буду дома, – ответил Стёпа. – Мама с утра захворала, я не могу её оставить. Не волнуйтесь, ничего со мной не случится.
Он попрощался с Валей, и она убежала.
На другой день Стёпа ушёл к колонке за водой (там уже не следили, чтобы русские не брали воду), и в это время к нему домой пришли заместитель начальника полиции Захаров и полицаи Давыденко и Мельников. Ворвались в дом, едва не сбив с ног Татьяну Ивановну.
– Где твой сын? – спросил Захаров.
– Ушёл в село менять вещи на продукты, – ответила Татьяна Ивановна.
– Твой сын, мамаша, – партизан! – крикнул Мельников. – Раскрыли мы всю их шайку… Когда твой сопляк вернётся? Сегодня, завтра?
Татьяна Ивановна молчала, с ненавистью глядя на полицаев.
Они обыскали весь дом, всё перевернули вверх дном, кое-какие вещи, понравившиеся им, взяли себе. Татьяна Ивановна молилась, чтобы сын не вернулся в это время. Уходя, полицаи предупредили:
– Мы скоро опять придём. Если твоего сына не будет – тебя саму расстреляют.
«Расстреливайте», – подумала Татьяна Ивановна.
Еле живая от страха за сына, она тут же собрала в узелок одежду для него, всю еду, что была в доме, и выскочила на улицу. Встретив у колонки знакомых, Стёпа разговорился с ними и немного задержался. Он подходил к калитке, когда со двора выбежала мать.
– Стёпочка, родненький мой, уходи! – сказала она и дала ему узелок. – За тобой полицаи приходили и скоро опять придут!
– Они тебя не трогали? – спросил Стёпа.
– Нет, и не тронут, зачем я им? Они тебя ищут!
Видя, что Стёпа не хочет уходить, Татьяна Ивановна сказала:
– Если тебя арестуют, у меня сердце не выдержит, мне и без того плохо… Умоляю, уходи – к тёте или к бабушке… Уходи, сыночек…
Стёпа не мог сдержать слёз. Он обнял и поцеловал маму на прощание…
«Проведённые нами диверсии всполошили полицию, – вспоминал Радий Петрович Юркин. – Наконец жандармерии удалось ухватить нить, ведущую к «Молодой гвардии». Троих ребят арестовали. Необходимо было немедленно скрыться. Серёжа Тюленин и Валя Борц ушли вовремя. Дадышева и Остапенко мы не нашли. Я и Стёпа Сафонов остались одни из этой группы. У Тюлениных день и ночь дежурили полицейские, надеясь поймать Серёжу. На чердаке у него были спрятаны автоматы «ППШ» и три диска с патронами, которые рано или поздно полиция бы нашла. Это грозило семье Серёжи смертельной опасностью. К тому же автомат был мне теперь совершенно необходим, потому я и решил во что бы то ни стало выручить его. Встретив на базаре Серёжину сестру Наташу, я попросил её помочь мне. Она согласилась. Достав с чердака автомат и завернув в мешок, она положила его в сарай в сено. Во дворе дежурил полицейский, другой полицейский сидел в комнате и смотрел во двор. Чтобы попасть в сарай, нужно было незаметно проскочить мимо двух полицейских. Улучив момент, когда полицейский, дежуривший во дворе, пошёл прикурить к другому в комнату, я подполз к сараю, взял автомат и скрылся. Дома меня ожидал Стёпа Сафонов.
– Нас везде ищут, – торопливо сказал он. – Пока не поздно, давай уходить.
Мы ушли в посёлок Краснодон. Оказалось, что там нас знают лучше, чем в городе. Пришлось снова возвращаться домой. Шли мы степью через Чёртову балку. По этой дороге часто ходили полицейские. Стёпа предложил посидеть у дороги, может, какую-нибудь сволочь и уберём. Перед вечером показались двое полицейских. Мы насторожились. Я остался лежать в маскировочном халате по правую сторону дороги, а Стёпа – по левую. Присмотрелись. Это были полицейские из предателей. Стёпа пропустил их мимо себя, но, когда они приблизились ко мне на расстояние пяти шагов, я выскочил и наставил на них автомат. Вслед за мной выскочил Стёпа Сафонов, скомандовал: «Руки вверх!» Предатели подчинились. Стёпа обезоружил их и связал им руки.
– Ты иди, – сказал он мне, – а я сам с ними справлюсь.
Через полчаса он догнал меня и сообщил, что предатели им казнены.
Мы почти дошли до мостика через маленькую речушку в хуторе Таловом. До него оставалось не более 15 шагов, как вдруг раздался резкий окрик по-немецки, а затем короткая очередь из автомата. Я оглянулся. Стёпы Сафонова не было. Я бросился в придорожную канаву и приник к земле. Невдалеке увидел легковую машину и около неё двух людей. Прицелился и выпустил по ним целый диск.
Вслед за этим раздалась очередь из-под моста, а затем голос Стёпы Сафонова:
– Радик, ты жив?
– Жив. А ты куда стреляешь?
– Панику на немцев навожу.
Он зашёл с другой стороны, заметил шофёра и застрелил его. Около машины лежали два мёртвых немецких жандармских офицера и шофёр. Мы обыскали их, забрали оружие, документы и поспешили скрыться. На выстрелы уже бежали немцы.
На другой день мы со Стёпой распрощались. Вдвоём нам нельзя было оставаться. Он ушёл в Каменск, а я – в Красный Луч, а затем в Ворошиловск…»
Путь до Каменска был долгим и трудным. Навстречу двигалось много машин, повозок, пеших людей – враг отступал. Стёпа шёл дорожками, тропами, где было меньше всего людей. Ему всё вспоминалась Прасковья Никитична… Когда они с Радиком, вернувшись в город, переночевали у Стёпиной тёти и собрались уходить, бедная старушка обнимала его на прощание, слёзы текли по её лицу, ей не хотелось отпускать его… Какой она стала слабой, немощной… И у Стёпы тогда сердце вновь как-то странно замерло, как и в момент прощания с мамой…
Он ночевал в станице Гундоровской у одинокой старушки и узнал от людей, что на пути у него огромное скопление вражеских войск. И решил пойти по другой дороге, сделать большой крюк и выйти к городу с севера.
Ещё день прошёл в пути. По льду Стёпа перешёл Северский Донец. К концу дня он очень устал и замёрз. Людей на пути встречалось всё меньше. Стемнело; небо было ясное, звёзды сияли ярко, и Стёпе, когда он поднимал голову к небу, казалось, что он сам плывёт где-то в космосе…
Неподалёку от посёлка Глубокого он услышал вдали крики, гудение машин и спрятался в канаве возле дороги. Мимо него проехало несколько немецких машин, пробежало несколько десятков солдат, о чём-то взволнованно переговариваясь.
Когда они исчезли вдалеке, Стёпа вылез из канавы и двинулся дальше. Когда он подходил к Глубокому, был слышен близкий грохот орудий, но в посёлке всё будто вымерло – ни одного человека, ни огонька в окошках… Он зашёл в чей-то двор, постучался в избу, но там никого не оказалось. И в самой избе было холодно, там, видимо, давно уже никто не жил. Стёпа так устал, что просто валился с ног. Осмотрев двор, он зашёл в сарай, зарылся в тёплое сено и крепко уснул…
***
Сквозь сон Стёпа слышал грохот танков и орудий, стрельбу, но никак не мог пробудиться – его, простывшего в пути, сильно знобило, сил не осталось совсем. Он проснулся оттого, что русский солдат в ватнике тормошил его:
– Вставай! Кто ты? Почему спишь здесь?
Солдат был совсем юный, с красивым лицом, с большими синими глазами. «Филька!» – подумал Стёпа, не веря своим глазам. Потом он понял, что это, конечно, не Филька: у солдата было шире лицо и темнее волосы. Но всё же он был очень похож на Фильку. Из его разговора с двумя другими солдатами, которые стояли тут же, Стёпа узнал, что его зовут Коля.
Стёпа сбивчиво рассказал, как пришёл сюда из Краснодона. Солдаты обыскали его, нашли немецкие документы и оружие и повели его к подполковнику Румянцеву, который находился в избе неподалёку. Этой ночью советские войска взяли посёлок. На улицах стояли танки. Стёпа хрипел и кашлял. Коля снял с себя шапку-ушанку, более тёплую, чем вязаная шапка Стёпы, и надел на него.
Когда его ввели в избу, подполковник Румянцев в задумчивости стоял возле стола, глядя на расстелённую перед ним карту. Это был мужчина среднего роста, плотного телосложения, с серьёзным лицом. Выслушав солдат и Стёпу, Румянцев спросил у него документы, и Стёпа достал зашитое в фуфайку временное комсомольское удостоверение. Подполковнику отдали то, что при обыске нашли у Стёпы, и тот рассказал, как попали к нему эти вещи. Румянцев по временному комсомольскому удостоверению понял, что Стёпа состоял в подполье, и спросил, почему он теперь ушёл из Краснодона. Узнав, что в городе начались аресты подпольщиков, он спросил:
– И куда ты теперь шёл?
– В Каменск, к бабушке.
– Вот и мы идём в Каменск. Трудновато, конечно, будет – немцев зажали в угол, они оскалились, отбиваются как могут… Но только их песенка уже спета.
– Возьмите меня с собой! – оживился Стёпа. – Я родился и вырос в Каменске. Я здесь всё знаю.
Его зачислили бойцом штурмового отряда. Той же ночью солдатам натопили баньку, и наутро Стёпе стало намного легче. Вскоре бойцы двинулись дальше в южном направлении…
Румянцев говорил подчинённым командирам и политработникам батальонов и рот, что после освобождения Каменска они повернут на Ростов, пройдут на танках по улице Энгельса, по Ворошиловскому и Будённовскому проспектам.
– Я давил фашистов гусеницами своей машины под Ростовом в 1941 году, то же будет и сейчас, – уверенно говорил он. – Будем, товарищи, уничтожать коричневую чуму. Погоним её на запад, туда, откуда она пришла. И в Берлине прогрохочут наши танки!
Части корпуса шли вдоль железной дороги, за два дня случилось несколько боёв и небольших стычек с немцами. Бойцы захватывали вражеские танки и самоходные установки, автомашины, вагоны и цистерны, орудия, пулемёты, миномёты… Несколько десятков солдат и офицеров было взято в плен и более тысячи – уничтожено.
Всё это время рядом со Стёпой был Коля. В минуты затишья они разговаривали, Стёпа рассказал о себе, узнал, что Коля – из Ростова, там он жил с родителями, братьями и сёстрами, в прошлом году окончил школу и сразу ушёл на фронт. Когда бойцы обедали, он отдавал Стёпе свой хлеб, видя, что тот ещё очень слаб после простуды, и настаивал, чтобы он
