глаза заблестели от возбуждения. – Или призрак! А знаешь, как по-немецки будет «призрак»?
- Нет.
- Это слово вряд ли полезно для путешественников, поскольку, спрашивай – не спрашивай у владельцев гостиниц, водятся ли у них призраки, они будут упрямо уверять, что ничего такого в их заведениях не бывает, но тебе это слово надо было выучить первым, ведь ты помешан на призраках. Gespenst. Gespenst! Запомни на будущее. Ведь тебе придётся сочинять роман, где будет Schloss… Что это? Переведи.
- Замок.
- Молодец, хоть это знаешь. Там будет Schloss и какой-нибудь опасный или, наоборот, страдающий Gespenst. А знаешь, как меня однажды чуть не удивил дядя? Это было в мой прошлый приезд сюда.
- Как же он тебя удивил? – спросил я, стараясь придать голосу небрежность.
- Не удивил, а чуть не удивил. На прочее я уже перестал обращать внимание, а здесь… Потом мне влетело.
С ним можно было потерять терпение.
- За что влетело? Что случилось?
- За то, что я без его ведома и позволения приблизился к запретным дверям. А я и не хотел туда входить самовольно, а собирался постучать и, если меня не пригласят, через дверь сказать, что… Что я хотел сказать? По-моему, собирался предупредить, что уеду в город на два дня. Знаешь, здесь не так далеко есть городишко. Ничего примечательного, но мне захотелось туда съездить, чтобы потолкаться среди людей. Я и Марту хотел с собой взять, но она отказалась. А о чём я собирался рассказать?
- Что тебя чуть было не удивил дядя.
- Ну да! Вспомнил. Так вот, подошёл я к двери с красивой табличкой, услышал голос дяди, негромкий и не очень внятный. Кому-то он что-то говорил. Я юноша воспитанный, к подслушиванию не привык и не приобрёл навыка по отдельным словам угадывать смысл всей фразы, как это умеют делать чересчур любопытные люди, при этом полностью переиначивая общий смысл сказанного… Не бойся, я отвлёкся на секунду! Итак, я услышал его бормотание и уловил какое-то слово. У меня воображение не писательское, а обычное, поэтому я и понял его так, как поняли бы обычные люди, то есть «Gespenst». А о чём же обычным людям думать, если не о призраках? Я, понятно, очень удивился. Каким образом можно поместить в музей призрака? Постучал. Дядя вышел. Я сказал ему всё, что собирался, он пожелал мне счастливо развлечься и хотел было скрыться, но тут чёрт дёрнул меня за язык. «Дядя, о каком призраке вы говорили?» - спрашиваю. Что тут началось! Ты и представить себе не можешь, как он рассвирепел. Это в обычное время он тих и кроток, но, если дело касается музея, превращается в разъярённого тигра. «Я напрасно развесил таблички с надписью «Не входить!»? Может, ты разучился читать?» - рычал он. Я резонно заметил ему, что там написано именно «Не входить!», что я и выполнил, если же дяде не хочется, чтобы кто-то даже подходил к его дверям, то следовало бы написать: «Не приближаться!» Дядя не то оценил подсказку, не то признал справедливость моих слов, а может, ему надоело меня отчитывать и терять зря время, но он успокоился, и я рискнул ещё раз попытаться выяснить, что же он имел в виду, говоря о призраке. «Какой призрак? – не понимал дядя. – Откуда в замке возьмутся призраки?» А в самом деле, откуда? Наши предки были людьми приличными, никто никого не травил и не убивал. С чего бы их душам томиться в замке, видя рядом живых людей, но не имея возможности с ними поболтать? Однако у меня-то не жалкая въедливость простого смертного, а цепкая хватка юриста, поэтому я не отступал. Твержу, что слышал слово «Gespenst». «Gespenst, - повторил дядя в недоумении. – Gespenst… Но ведь я не говорил этого слова. Я давал Фрицу указания, как переставить… Так, должно быть, ты слышал не «Gespenst», а «die Pest». В Древнем Риме, каким бы великолепным он ни казался, были ужасные условия жизни. Мусор вываливали и выплёскивали прямо из окон, крикнув только: «Помои», - и не заботясь о том, успел прохожий отскочить в сторону или не успел. Вдоль улиц по канавам текли потоки нечистот, а бедные жилища представляли собой скопище заразы. Отсюда и частые эпидемии. Чума косила людей, их тела сваливали в катакомбы. У меня есть мысль уделить уголок музея для этого явления». Это всё сказал он. А я сразу заинтересовался его идеей. «Вы собираетесь поместить какие-нибудь склянки с заражёнными чумой вещами или заказать восковую фигуру человека, умершего от этой болезни?» - спрашиваю. Дядя хотел было опять вспылить, но передумал. «Нет, этого я не собираюсь делать, - отвечает. – Пока я только обдумываю, как передвинуть экспонаты, чтобы такой уголок был уместен». Но он так ничего и не придумал, раз этого уголка не существует. «Поэтому ты слышал или «die Pest» или что-то другое, - заключил дядя. – Призракам, как и животным… и как незваным гостям!.. в моём музее не место». На там мы и расстались. Хорошо ещё, что он соизволил разъяснить мою ошибку, иначе я так и остался бы в убеждении, что дядю, как и тебя, интересуют призраки. На всякий случай запомни оба слова: и «Gespenst» и «Pest», то есть «призрак» и «чума» или «зараза». Таким образом, твой словарный запас существенно пополнится очень нужными в жизни словами.
Я чувствовал себя таким обессиленным, что не мог даже гадать, говорил барон о чуме или просто подобрал слово, созвучное слову «призрак», но это не помешало мне ещё более укрепиться в мысли, что этот человек - главный враг, а Фриц и кто-то третий, если такой существует, полностью подчинены его воле.
Обед прошёл обычным порядком. Хозяин, наверное, решил, что выказал мне достаточно участия за завтраком и не надо смущать меня постоянным напоминанием о ночном происшествии, поэтому был любезен, но занят собственными мыслями, мне же лишь время от времени задавал дежурные вопросы. Хотелось бы мне проникнуть в его размышления! Но поскольку я не был наделён такими необыкновенными способностями, то мне оставалось лишь гадать. Если он посылал кого-то следить за нами с Генрихом во время нашей прогулки и подслушивать разговоры, то ему нелегко разобраться в обилии легенд, пояснений и просто пустой болтовни, которые щедро расточал его племянник. А может, барон уже свыкся с привычкой Генриха непрерывно что-то говорить, и для него не составляет труда «отделять зёрно от плевел». Или его одолевают совсем другие заботы? Он ставит какие-то опыты, для которых ему иногда требуется Марта. Что он хочет получить в результате этих опытов и зачем ему девушка? Девушка! Во многих обрядах требуется кровь девственницы. И маги для некоторых своих страшных экспериментов используют эту кровь.
У меня было слишком мало данных, чтобы понять цели барона, но нельзя усомниться, что эти цели опасны для людей, а сам он существо более сложное, чем обычный вампир, поэтому бороться с ним можно будет лишь тогда, когда я проникну в его тайны. Пока я смогу лишь оградить от него Марту, если проявлю бдительность и не позволю отвести её к «дядюшке», когда она ему потребуется. Но сумею ли я не допустить его к ней в комнату, если он вознамерится это сделать? У него было слишком много способов проникнуть туда. Он мог пройти не только через дверь, но и через окно, мог проскользнуть в темноте кошкой или другим животным. А ещё проще ему было бы заранее войти к ней вечером, когда мы с Генрихом спокойно сидим в столовой.
Когда барон ушёл, пожелав нам приятного дня, я присмотрелся к Марте. Во время обеда невозможно было понять, лучше ей, чем утром, или она чувствует себя по-прежнему обессиленной, ведь она выглядела деревянной куклой с опущенными глазами и наклонённой вниз головой. Сейчас она медленно оживала.
- Как вы себя чувствуете, Марта? – спросил я.
Боюсь, что я слишком пристально смотрел на её шею, закрытую высоким воротом, потому что она нервным движением проверила, надёжно ли он застёгнут. При этом она оглянулась на дверь.
- Я отдохнула, - ответила она. – Надеюсь, что этой ночью меня не будут мучить кошмары, и тогда я буду совсем здорова.
- Кто-нибудь мог бы заподозрить в её словах намёк на происшествие возле саркофага, но я понял правильно: она рассчитывала, что её не будут тревожить и дадут возможность восстановить силы. Её опекун не добивался её скорой смерти, скорее всего, он был бы рад, чтобы она прожила возможно дольше, поэтому было неразумно пользоваться её кровью или как-то по-другому мучить её каждую ночь. Но из этого следовало, что барон поищет себе другую жертву, а я смогу попытаться его выследить. Если бы удалось под каким-то предлогом взять с собой Генриха, чтобы он своими глазами увидел, чем занимается его дядя по ночам!
- Налей мне ещё чаю, Марта, - попросил мой друг и подмигнул мне, напоминая, что мне надлежит возместить отсутствие пятичасового чая сейчас. – Мы собираемся накачаться им до самого верха.
Он попробовал определить, где этот верх, поводил ладонью вдоль шеи и остановился на уровне подбородка.
- Примерно досюда, - решил он. – Выше нельзя, иначе вместо разговора будет бульканье.
- Генрих, перестань, - попробовала образумить его сестра.
- Нет, правда. Я думаю, что и на этой отметке чай будет делать речь невнятной. Разве не так, Джон? Прикинь сам.
- Джон, не слушайте его. Пейте чай и не думайте ни о каких отметках. Я уже спрашивала вас, как вы провели утро?
Не в первый раз она не могла вспомнить, что говорила или делала. Наверное, из её сознания выпадали периоды, когда она находилась в оцепенении.
- Нет, ты нас об этом ещё не спрашивала, - ответил Генрих. – Это что, такой способ заставить меня замолчать, или ты, в самом деле, не помнишь?
Его взгляд был озабоченным. Марта уже говорила о том, что у неё бывает такая забывчивость, и это его беспокоило, но он был слишком полон здоровьем и благодушием, чтобы надолго отдаваться тревоге и прочим разрушительным чувствам.
- Не знаю… Я, правда, не могу припомнить… - смущённо бормотала Марта. – Наверное, я всё-таки недостаточно отдохнула и была невнимательна. Так куда же вы ходили?
Генрих наконец-то распрощался с беззаботностью и вновь почувствовал тревогу за сестру.
- Мы гуляли вокруг замка, по ближайшим окрестностям, а потом прошлись вдоль реки.
Я видел, что девушке неприятно упоминание о реке, но её брат этого не заметил, а напротив, решил развеселить её рассказом о том, сколько легенд он припомнил.
- Это всего лишь сказки, - заметила Марта. – Ты, наверное, так это преподнёс, словно в наших краях творятся невообразимые чудеса. Не слушайте его, Джон, и ничему не верьте. У нас очень тихое и спокойное место, и никогда ничего не происходит.
- За исключением тех случаев, когда из реки вылавливают утопленников, - напомнил Генрих. – А иногда не вылавливают.
- Да, река у нас очень коварна, - подтвердила Марта, опустив глаза. – Лучше не ходить туда в одиночку, а ночью к ней вообще не надо приближаться.
- Мы взрослые мужчины и сумеем не упасть в воду, - заверил её мой друг. – А если всё-таки плюхнемся, то у нас достанет сил справиться с течением. Я убеждён, что люди тонут больше от неожиданности и страха. Поскользнулись или оступились, упали в воду, почувствовали, что их подхватило течение и тащит ко дну, запаниковали и поэтому лишились воли для борьбы за жизнь. Я правильно рассуждаю, Джон?
- Возможно.
Ничего другого я сказать не мог.
- Джон меня спросил, а у меня словно отшибло память, - вновь заговорил Генрих. – Эта река всегда была коварной? Когда мы были детьми, нас предупреждали,
