еще, выдал ей послушание, шипящим ожесточением: нащупать в кармане брюк часы и с силой швырнуть их в угол... золотые, швейцарские... Вслед за ними он подумал, что завтра же покается перед Богом в присутствии отца Сергия, часы принесет в жертву, и больше к ней - ни шагу ногой.
Отец Сергий словно прочел на расстоянии его мысли, потому что прокричал дед: "Славик! Отец Сергий, к телефону!" ... Но тут Вячеслав несколько растерялся, хотя и понимал, о чем должна идти речь, - сейчас бы и начать покаяние, но... он лишь обреченно пообещал ему, что завтра.
И к лучшему... Завтра он вернет старушке часы, извинится, возьмет деньги для отца Сергия, и тогда уж больше - ни шагу ногой!
От ужина отказался. Ему приснился такой, пророческий сон, который бабушку поутру поставит в тупик: не заболел ли внучек болезнью, требующей клеенки под простынь? - страшный сон, но начавшийся красивым легким балом по зеркальной водной глади. Одноклассницы в пуантах и накрахмаленных пачках исполняли танец "Маленьких лебедей" Чайковского: скользили невесомыми телами, пронизывали воздух прозрачными крылышками, - ангелочками поначалу... Но потом, внезапно, превратились в черных, вонючих чертей: в рогатых, волосатых, на лошадиных копытах, высекающих искры из омертвевшего, каменного моря. Омерзительно гримасничая, обнажая гнилые зубы, они перебрасывали с копыта на копыто те самые часы, ослепительные желтизной на общем черном фоне, завлекая его, Вячеслава, в бесовский танец. Ему бы развернуться, дать стрекача, и подальше, но неведомая сила потянула вперед, как выяснилось, на погибель, так как твердь под ногами оказалась серной (или соляной?) кислотой, вступив в которую, Вячеслав зашипел, задымил, заскрежетал зубами, и... услышал сверху страшный голос Судьи...
Проснулся он в поту, посреди ночи, прошлепал босыми ногами на кухню, чтобы остудить водой полыхающий жар внутри. На шум откликнулся дед: "Славик, звонил какой-то Чернов, сказал, что в семь часов приедет за тобой с паспортом".
Больше Вячеслав глаз своих не сомкнул, не из страха заслуженного, а можно сказать, - с некоторой радостью: не придется ждать вечера, и все разрешится еще с раннего утра, - он очень надеялся, что милостивый Господь примет во внимание его молодые годы, покаяние, и простит сразу, как того разбойника на кресте, вовремя осознавшего свою греховность.
К подъезду подкатил серебристый красавец - "БМВ", садясь в него, Вячеслав приметил изумленные, приплюснутые двухэтажными стеклами, носы соседей, но в ответ прошептал тихонечко, внутрь себя: "Чему завидуете? Чужому горю завидуете, неразумные..."
Мужчина на переднем сиденье протянул руку: "Чернов, Евгений Павлович, поехали! - машина тронулась бесшумно, мягко, настойчиво вжав Вячеслава в упругое сиденье, - "... не то что в отечественных паровозах", - документы? - встревожился было он, и... подытожил, - молодец!"
Полетели мимо окон знакомые места, но не в сторону деревни, а в столицу, - "... понятно, - решил Вячеслав, - деньги получу в Москве официально, в бухгалтерии, и сразу к отцу Сергию, - и далее с радостью, - услышал мои молитвы Господь, избавил от встречи с противной старухой, слава Тебе, Господи, слава Тебе!.." И еще он подумал, что неплохо бы перед исповедью сходить в баньку попариться, чтобы и тело очистилось от смертного греха.
Водитель "БМВ" - классный, удачно пронырливый между плотными рядами: где - на встречную полосу, где - по тротуару, где - на красный, и так ловко, уверенно, - молчаливый, однажды лишь процедивший сквозь зубы какому-то неудачнику: "Ничего, проморгаешься!"
Остановились у здания, оккупированного множеством автомобилей; стремительный Чернов смазал буквы спиной, но трехцветный оттиск флага на вывеске остался отчетливым, понуждающим к уважению государственной независимости; Вячеслав почтенно втянул голову в плечи.
Внутри - столы, стулья, оргалитовые глазницы с милицейскими погонами под женскими локонами, к ним - серые, человеческие цепочки с бумажными веерами в руках; голоса - просительные, изредка взрываемые сзади мужскими, зычными, разозленными неуступчивостью дверной пружины. "Стоять, здесь! - исчезая, скомандовал Чернов, и возвращаясь, - за мной!" Очень приветливый фотограф поправил Вячеславу подбородок на фоне простыни, щелкнул словом по аппарату: "Готово!" Они удалились; со стен кабинета на Вячеслава надвинулись устрашающие снимки дорожных происшествий с жуткими комментариями типа: "... трое, четверо погибших... - под раскореженным автобусом, - восемнадцать"; он перенацелился на угол с примерами экзаменационных ответов, один из которых, касающийся нерегулируемого перекрестка, так и остался для него нелогичным потому, что вошел Чернов в сопровождении майора, предложившего Вячеславу расписаться на двух листах. После чего, отгороженные в углу распахнутыми полами роскошного черновского пальто, взрослые пожали друг другу руки, а майор лихо подмигнул Вячеславу одним глазом.
С крутыми виражами домчались они до следующей остановки: напротив красивого, серого здания с колоннами, с двумя бородатыми мужиками, поддерживающими на плечах верхние этажи над входом. "Чтобы не светиться, посиди здесь", - предложил Чернов Вячеславу, но водителя прихватил с собой.
"Что ни говори, а "БМВ" - классная машина, в мире вторая после "Мерседеса", почище "Тойоты", - таким будет его возражение отчиму на пути от вокзала в Полтаве до дому, в следующее лето, - одна панель чего стоит, подушка безопасности, компьютер, стеклоподъемники, автоматическая коробка передач..."
От перечисления только видимых преимуществ отвлекли его красные "Жигули" - чудо отечественной техники, сдающие назад, под самый бампер. Вячеслав погрозил им пальцем, и как же удивился он знакомому асу-водителю, закрывающему дверцу этого самого "Жигуленка"; приветливо помахав рукой, ас пересек улицу, прошел за массивную дверь с золотыми ручками. "Солидно!" - вздохнул Вячеслав, и неважно было, к чему конкретно относил он свои слова, потому что и седьмая модель - тоже солидно, особенно когда ты нищ и у тебя вообще ничего нет.
Ровно через час объявился Чернов, но почему-то задержался у "Жигулей", поманил Вячеслава пальцем. "Вот, - он протянул связку ключей, и голубенькую папочку с замочком - молнией, - здесь все, что требуется. Так что ни пуха ни пера, счастливой дороги!" Замешательство Вячеслава расценил по-своему: "Да!.. Прямо до кольца, - ладонь его слегка опережала пояснения, - затем направо, разворот под эстакадой на сто восемьдесят градусов, до Курского вокзала, за ним поворот по стрелке налево, до шоссе Энтузиастов, прямо на Нижегородское шоссе, ну и знай себе, жми на педали до дому..."
Дальнейшее его замешательство, разбавленное дефисами, сухими корочками в горле, мыслями, запрыгивающими друг на дружку (и пр.) застопорил конкретным предложением: "Все вопросы к Ольге Липатьевне, бывай!" - он так сжал пальцы Вячеславу, что они слиплись, но... без боли, - Вячеслав долго расщепливал пальцы левой рукой.
Когда сел, не глядя, заимствованной привычкой из "Тойоты", подогнал сиденье под свой рост: чтобы правый угол капота на уровень глаз; дверца щелкнула дружелюбно, ключ зажигания, хотя и в темную, сразу же попал в "яблочко", двигатель завелся с пол-оборота, рычаг подчинился покорно, поворотник запикал послушно, машина тронулась мягко; он хозяин?.. - да, уж... На Садовом - Вячеслав вспотел до хлюпанья в ботинках, но уже к Балашихе - просох; ему нравились светофоры: без них он лишался руководящей роли, изнывал от безделья, словно сидел на лавочке в парке, взирая, сонно, на проносящиеся мимо деревья, строения; а ему хотелось, чтобы попался дотошный гаишник, так и не нашедший (и от того очень расстроенный) причины для придирки; скоростной режим Вячеслав держал ровненько на положенной черточке, соблюдал дистанцию, после поворота в город мурлыкал песенку, притормаживал у автобусной остановки для затомившейся девушки, но... проехал мимо, - она не приняла его намерения всерьез?.. и не надо: баба с воза - кобыле легче.
Он медленно прокатился мимо школы, мимо своего дома (увы, город обезлюдел), но на змейке в сторону деревни дал такую волю акселератору, что чуть было не вылетел на обочину, - "... слава, Тебе, Боже...", - зато к воротам усадьбы-виллы подъехал вовремя.
Его ждали, злющего пса держали за ошейник двумя руками; в окне второго этажа мелькнул лик Ольги Липатьевны, у Вячеслава, по-вчерашнему, замутило в желудке, наверное потому, что все в доме напоминало вчерашнюю обстановку; он поднялся, постучался в дверь, не разуваясь (в отличие от вчерашнего) прошелся по ковру, положил папку с документами ей на колени: "Что передать отцу Сергию?" А она, поймав его руку, заворожительно проворковала: "Как твоя новая машина, слушается тебя?" - "Моя?.. там доверенность..." - "Твоя! Твоя! Без доверенности - сложности в оформлении. Это мой тебе подарок, навсегда!" - "А как же батюшка?" - Вячеслав все еще сомневался. "Батюшке, деньги в конверте", - она отмахнулась от них, лежащих на столике перед зеркалом, - будешь уходить, не забудь!"
И далее все случилось... по-вчерашнему. Но сегодня у него была своя! машина, и сама Ольга Липатьевна, сегодня, казалась ему столь желанной, что он с горячностью откликнулся на ее ласки, доведя до стона, до изнеможения, жарко шепчущей на ухо: "Ты мой талантливый ученик. Мне так хорошо!.. Ты далеко пойдешь". И он постарался так (не без удовольствия и для себя тоже), что уходя, еле сдерживал дрожь в коленях; в карманах его куртки таились: не только конверт для отца Сергия, но и значительная кучка денег на собственные расходы, и еще новый адресок в Орехове "для встреч подальше от любопытных глаз, но в то же время..."
Совершенная новизна ощущений при свете фар.
Вячеслав остановился у супермаркета, мимо которого на дню пробегал по нескольку раз, но никогда не заглядывал за ненадобностью, - там, доселе, дышал инопланетный мир, которому, в свою очередь, тоже не было до него дела, и тоже за ненадобностью, - но сегодня в них, вдруг, проклюнулся интерес друг к другу.
Подталкивая коленями тележку, Вячеслав всматривался в красоту оберток, ярлыков, этикеток, на ощупь перетрясывая денежную кучку, прикидывая покупательные возможности; в углу вытащил ее на свет Божий, - десять бумажек по тысяче каждая, - такой суммы ему еще не приходилось держать в руках.
Пьянящее ощущение: выбирать красоту, совершенно игнорируя ценники.
Деду он выбрал водку с цветной гравюрой храма Василия Блаженного на хрустальном боку, бабушке - улыбку молодой женщины, очень похожей на нее в молодости; рыбу, мясо, коробки - по числу солнечных зайчиков от юпитеров: один - два зайца он игнорировал; чай - цейлонский - выбрал в пагоде, за оригинальность.
Потянуло на две сто с копейками; пожевывая нижнюю губу (новое для него качество), он терпеливо выждал сдачу: от мелочных "мух" отмахнулся, подмечая хорошенькие, карие завидки под белым призматическим кокошником.
У дома, своей новенькой (с километражем на спидометре, не дотянувшим еще и до первой тысячи) втискивался в среду из соседских потрепанных машин с
