играешь? Это же не профессионально! Нельзя пренебрегать правилами, которые сложились годами, так настоящим артистом не стать. Не скажу, что я в особом восторге от пения – учиться тебе просто необходимо. Задатки есть, но их не достаточно. Я постараюсь вложить в тебя все, что знаю сам. К занятиям относись серьезно, не смей их пропускать. В целом, из тебя получится неплохой артист. Итак, позволь мне сесть за рояль, будем распеваться, а то голосок у тебя еще не разогрет, грубоват слишком.
От удивления моя челюсть падает на пол: за столько лет жизни мне еще ни один житель Земли не говорил таких слов! Где-то в глубине души рождается обида на человека, который, толком меня не зная, делает поспешные выводы. Освобождая место за инструментом, отхожу в сторонку. Встаю рядом и подчиняюсь воле этого маленького и толстеющего человека. Нажимая на одну из клавиш, Джон Саймон долго не отпускает ее, при этом затягивая на удивление ровным и глубоким голосом ноту «Ля».
- Пожалуйста, повтори, - командует он.
Я решаю больше не халтурить и, закрывая глаза, тяну «Ля», почти копируя преподавателя. В процессе воспевания замечательной и красивой ноты, ловлю на себе одобрительный и мягкий взгляд Джона.
- А у тебя хорошо получается! Очень хорошо! Но не останавливайся, продолжаем.
Это становится нашей игрой – мистер Саймон сначала играет медленно, заставляя тянуться, а потом частит по клавишам, надеясь, что его ученик собьется, но я не умолим. С каждым новым разом мне предлагается все более сложное задание, и каждый раз мною проделывается блестящая, поистине безукоризненная работа – без фальши, без напряжения. Вошедшие в кураж, мы пытаемся побороть друг друга, ожидая осечки с другой стороны, и, наконец, мой бедняжка старенький преподаватель сдается – он забывает те ноты, которые играл несколько секунд назад. В глубине души я ликую, однако иное чувство – стыд, заставляет меня осознавать: даже несмотря на свой почтенный возраст, мне не следует относиться к людям с пренебрежением. Не нужно ставить себя выше других, это ни к чему хорошему не приводит, скорее наоборот: совсем не сложно в чем-то отойти в сторону, не становиться лучшим ради собственного морального удовлетворения. И, наступая на горло своей гордости, я решаю более уважительно относиться к мудрому преподавателю и вслушиваюсь в его советы, какими оскорбительными бы они мне не казались. На второй взгляд, мистер Саймон предстает передо мной довольно умным и милым, и теперь делаю вывод, что все-таки не зря его величают самым лучшим преподавателем по вокалу – он так много знает о голосах, так интересно рассказывает о своем предмете: с любовью, с пониманием, взахлеб! С таким же успехом глупый ангел может повествовать о работе Хранителя, о жизни на Небесах и своих неизмеримых ничем чувствах к Господу. А я вот не смог – и очень горжусь этим, меня воротит от одной лишь мысли о возвращении назад – там излишне приторно, невозможно сладко, как пить чай с тремя ложками сахара, заедая его кусочком кремового торта с вареньем. Там нет горя, нет страданий, никто не плачет, не теряет, при этом разрывая душу на части, там нет дурных снов... Там самая беззаботная и спокойная жизнь... Ну почему мне нельзя вернуться?
Тихонько оплакивая свою нелегкую судьбу, я продолжаю слушать интереснейший рассказ о типах голосов и нотных композициях. Во времена Артура о таких названиях еще никто не слышал, поэтому учились мы на интуиции, предполагая, что именно так и надо делать. Спустя годы понимаешь – предчувствие не подвело! Умный и очень бодрый мистер Саймон охотно делится знаниями об искусстве пения, и я вникаю, запоминаю, словно включая невидимый диктофон или записывая конспект в своей неограниченной памяти. Мне никогда не быть таким же стареньким, не доведется сидеть и рассказывать внукам поучительные и «вкусные» рассказы, мне нельзя умереть. Тяжело быть глупцом вроде меня, предавшим родной дом ради любви иной, и еще тяжелее понимать, что ты единственный ангел, потерявший право жить на Небесах. Учитель смотрит на дешевенькие часы с кожаным ремешком: 12:45. Пора заканчивать наш урок.
- Аарон, мы отлично поработали, теперь понимаю, почему мистер Адамс так опекает тебя – есть за что. Ты – уникальный экземпляр. Даже не знаю, зачем тебе поставили в программу «Вокал». Завтра я не приду, однако с удовольствием приму приглашение посетить твой концерт. Больше мне нечему тебя научить, понимаешь?
- Мистер Саймон, но вы же не все рассказали! Есть еще теория, я с ней совсем не знаком!
Преподаватель улыбается.
- Ты пойдешь дальше, я тебе не нужен, да и теория тоже. Зачем? Эти знания лишь засорят твою светлую голову ненужным хламом. Это уникальный случай, но вынужден попросить мистера Адамса отменить наши уроки. Прощай, мой юный друг!
Не хочется расставаться с этим добрым и мудрым человеком, но его отказ от обучения означает, что еще одна ступень развития пройдена успешно, до Олимпа остается не так уж и много.
Как по мановению волшебной палочки, преподаватель по вокалу сменяется обворожительной мадам, у которой со мной по плану значится урок игры на гитаре. Худенькая невысокая женщина принесла с собой инструмент и бережно положила его возле себя.
- Доброе утро, Аарон, меня зовут Сара Миллер, но зови меня просто Сарой, не люблю официоз, ведь я еще не так стара! – шутит учительница, раскладывая на журнальном столике тетради, аккуратно исписанные каллиграфическим почерком. С виду мисс Миллер лет тридцать, но это не так - на самом деле, то есть по паспорту, который безбожно выдает секрет, увы, не вечной молодости, ей сорок два года, но об этом догадываемся лишь я да документ, а остальные думают иначе, смотря на стройные длинные ножки и нескромный четвертый размер.
- Здравствуйте, Сара! – встаю с кресла, принимая позу солдатика и опуская голову, чтобы поприветствовать красивую женщину как королеву. Мисс Миллер смеется. Естественно, мне приходится поднять глаза и увидеть, что она смущается. Смущаюсь и я.
- Ах, какой галантный кавалер! Первый раз со мной так, - она прячет разыгравшуюся на лице улыбку и продолжает. - Ну что ж, времени у нас не так много. У меня задание от мистера Адамса - за три месяца ты должен выучиться игре на классической гитаре. Директор считает, что твоему образу прекрасно подойдет этот инструмент, и я с ним согласна, поэтому не будем отвлекаться и начнем. Играл ли ты когда-нибудь на струнных?
- Нет, ни разу, – я слежу за Сарой, изучая ее характер, чтобы нам было проще общаться. Она не говорит о моем особом таланте, и поэтому во мне не просыпается чувство стыда, а, скорее, наоборот: легкость, раскованность и смелость овладевают мной. Рядом сидит красивая женщина, улыбается, шутит, что-то рассказывает. Эй, я же совсем не слушаю ее! Не успел еще отыскать девушку из видения, как сейчас пытаюсь строить глазки другой. Эмоции, это все они виноваты! Нет, это не я...
- Аарон, ты слушаешь меня?
- Да-да... Ноты знаю, на струнных играть не пробовал, - поспешно декларирую я, чтобы не обидеть мисс Миллер своей невнимательностью. Она улыбается мне, берет в руки гитару и знакомит нас:
- Это «Нотка». Я ее так зову.
Не считаю странным, что Сара дала инструменту имя. Одиночество... Среди людей тоже есть те, в чьей душе пустота, несмотря на кипящую вокруг них жизнь. Наоборот, в этом поступке заметны мои черты. Для меня рояль давно стал напоминанием о настоящем друге и том замечательном времени, когда он помог пережить горе.
Вхожу в кураж и случайно исполняю для Сары композицию «Весенняя капель», написанную мной специально для рояля. Ни разу не держа в руках гитары, видя ее впервые, прекрасно знаю, как с ней управляться. Такое же ощущение возникает, когда встречаешь свою вторую половинку – будто вы знакомы целую вечность! Мисс Миллер обижается на меня.
- Не играл ни разу? Аарон, ты обманщик. Я больше не приду на занятия. Понимаешь, что другие нуждаются в помощи, а ты просто тратишь мое время!
- Простите, но... – я прикусываю язык. Поздно искать оправдания. Просто бежать впереди поезда иногда заставляет Его Величество «ЯВСЕМОГУ». Обидно слышать о себе нелестные выражения, но эту женщину трудно убедить в обратном. Итог дня таков – от меня ушли сразу два замечательных преподавателя. Надо с этим что-то делать.
Мне грустно, и даже радует мысль о приближении обеда: да здравствует встреча с Томом... Он ожидает от меня объяснения странному поведению в ванной. А ответов для него нет, потому есть только один способ заставить его забыть об утренней глупости.
Я нахожу его в тренажерном зале, с большим интересом изучающего беговую дорожку.
- Привет, Том! – как можно более жизнерадостно пою я.
- Можешь больше не скрываться, я знаю, кто ты, - такой летит ответ. С открытым ртом пытаюсь прийти в себя. Мы сверлим друг друга глазами. Я первым нарушаю тишину.
- И кто же, Том? – мне интересно знать, насколько осведомлен мой товарищ.
- Дэвид, игры кончились. Хватит!
Ах, Дэвид... Как мне это надоело!
- Действительно, мой друг! – мне хватает доли секунды для быстрого перемещения за его спину, он предугадывает этот выпад с моей стороны и отходит на один шаг вбок. Не ожидая от него самозащиты, мои руки ловят вместо тела воздух и с громким хлопком встречаются в ладонях.
- Остановись! Не я один в курсе. Не делай глупостей, мой милый мальчик, - Том смотрит в мои глаза и видит злобу: взгляд волка, охотившегося на зайца, а нарвавшегося на стаю овчарок. - Дэвид, выслушай меня, пожалуйста. Я поговорил с мистером Блэкстоуном и мы не видим в тебе опасность. Не хочу разбираться в том, почему ты не спишь по ночам или бегаешь со скоростью ягуара, почему живешь на свете так долго – это нас не волнует.
- А что же тогда? – я перехожу на крик, паникуя, желая превратить эту явь в сон, а, проснувшись, забыть о нем. Мой приятель стоит, спокойно скрестив руки за спиной, зная, что зверь попал в надежный капкан, однако откровенно тыкать пальцем и дразнить он боится.
- Дела у нас сейчас идут не важно, мы теряем в рейтингах. Более молодые предприятия буквально окружили наше здание и требуют поделиться властью, а с тобой компания пойдет вверх. Ты просто чудо, взявшаяся из ниоткуда надежда и последний шанс корпорации доказать свою мощь. Понимай это как хочешь или как можешь, но ты должен нам помочь.
- Мистер Адамс, почему вы так уверены в том, что я – это Дэвид? Не слишком ли это странно? – я использую последнюю возможность, чтобы выкрутиться из непростой ситуации. Проглядел, просчитался, не ожидал... Исправлять это поздно, да и опасно.
- Не спишь по ночам и всегда бодрый, это раз; два – я к тебе обращаюсь на имя Дэвид, и ты не поправляешь меня; не пытаешься оправдаться и не отрицаешь мои слова, это три; ну и в-четвертых, преподаватели жалуются на то, что больше ничему тебя не могут научить, словно эту программу ты уже проходил когда-то. Достаточно для того, чтобы задуматься, не так ли, мистер Бейли?
- Допустим, это так, что дальше? – мы по-прежнему стоим в одном шаге друг от друга, лицом к лицу, готовые броситься – кто «на», а кто и «от» соседа по комнате, и каждый знает наверняка – из помещения мы выйдем либо лучшими друзьями либо злейшими врагами, иного исхода не дано. На всякий случай я спрашиваю:
- Том, отпираться бесполезно, так
