колен с золотой вышивкой по краям. В отличие от остальных, что были в красных воиских туниках. В сером, поверх себя и с рукавами длинным узким кожанным плащом пенулой. Застегнутом тоже фибулой на правом плече из обычной меди. С вычеканенной львиной головой. И тоже, подпоясанный, широким с металлическими бляшками поясом. Стянувшим его хорошо выделяющийся округлый животик. Лет, сорокадевяти уже поседевшего головой мужчины.
Сразу видно было, что этот человек был, по проще в сравнении с другими конниками. Но тоже не из бедных.
Это был содержатель школы гладиаторов при Риме Хароний Диспиций Магма.
Весомая фигура в среде ланист, как и его школа гладиаторов. Он был человек завидной справедливости и честности. Правда со своими интересами и грехами внутри своей столь кристально чистой души. Но если не брать это во внимание, то человек в отличие от многих довольно порядочный, но весьма жесткий, расчетливый и порой хладнокровный. И даже иногда циничный. Особенно, когда касалось споров на деньги. И большие денежные ставки.
У ланисты Харония Магмы была отличная гладиаторская школа при самом Риме, и он как раз был в поиске. И ездил по своим делам, чтобы подыскать себе подходящий товар для своей Олимпии.
- Верно, Германик? – он обратился по имени к главному воину. Оценивая физические данные на вид и глаз, стоящего на краю Апиевой дороги молодого и на вид очень здоровго и сильного крестьянского парня.
– Если он немного и вправду не в себе – произнес ланиста Хароний Диспиций Магма - Я в качестве наказания за дезертирство, заберу этого крестянского ублюдка к себе в гладиаторскую школу. Мне не хватает сейчас Ритариев.
Главный воин в красном длинном и широком воинском плаще с золоченой пряжкой фибулой на правом плече, отороченном по нижнему краю золотой каемкой, посмотрел одобрительно на просьбу человека из гражданских.
- Хорошо – произнес тот, кого называли главным легатом и трибуном Германиком Юлием Клавдианом - Он твой, Хароний.
И тут же обратился громогласно к смотрящему на него напуганными глупыми глазами взрослого мальчишки Ганику.
- Слышешь, полоумный! - он громко обратился к молчавшему, теперь как рыба и напуганному Ганику – Ты теперь его человек. Раз он заступился за тебя. Не подведи его.
Ганик тогда и знать не мог, как его меняестя жизнь. Именно сейчас. И с этой самой минутой, у этой Апиевой дороги. И неизвестно, чем бы для него закончилась эта встреча. Если бы не этот его, пока ему неизвестный заступник из гражданских. Оказавшийся, наверное, неслучайно рядом в числе конников и военных.
- Прошу вас, господин! – вдруг раздался голос матери Ганика. Голос, буквально, напугал всех своим криком. Даже лошадей. И те даже дернули поводья в руках конников. И все вздрогнули и повернули головы на крик бегущей по дороге от дома Сильвии, приемной матери Ганика.
- Прошу вас, господин! - она кричала на бегу, приподымая подол своего крестьянского из холстины в дырах и заплатах платья. Она неслась сломя голову босиком по выжженной траве и камням к Апиевой дороге. Бежала от самой деревни. И своего дома.
Она поняла, куда убежал ее Ганик, и уже искала его и нашла.
Подбегая к стоящим у Апиевой дороги военным конникам легионерам, она прокричала – Прошу вас, господин, не убивайте моего сына! Я молю вас, господин!
Она, подлетев, упала на голые свои женщины колени в пыль самой дороги перед всадниками. И прижалась к голым жилистым ногам стоящего Ганика головой.
- Он у меня единственный сын! – она взмолилась конникам - Я виновата, что прятала его от армии! Я должна отвечать за это! Пощадите моего ребенка! Он немного не в себе, господин!
- Нужен он кому-то - проговорил, брезгливо, сморщив свое лицо, главный всадник воин – Ответь только мне женщина – произнес громко он – Он у тебя от кого такой? От осла или козла?
И снова засмеялся и добавил - Хоть и полудурок, но здоровьем не обижен. На нем пахать можно вместо лошади.
- Простите, господин! - она продолжала рыдать, словно не слыша и не понимая его, и прижиматься седеющей растрепанной на ветру головой к ногам молодого на вид взрослого здорового и сильного парня. Она тряслась вся от страха и боли, и Ганик так и не мог понять, что происходит. Он тоже, упал рядом с матерью на колени. И, уставившись тупо на военных, молчал, обнял свою приемную маму Сильвию.
- Они, наверное, все здесь ненормальные – произнес третий в блестящих на солнце медью доспехах воин и в красном плаще. Центурион по имени Октавий Рудий Мела.
– И мать и ее этот дурак – произнес он – Ты хоть не оставляей без присмотра, этого своего дурака, мать.
Сильвия прижалась к своему приемному сыну, защищая его, как только можно. И обняв его своими женскими руками. Она рыдала навзрыд, и это тронуло и ранило само сердце Ганика. Сейчас что-то произошло. Что-то в его душе и его голове.
Он даже не представлял такой к нему любви. К приемышу и подкидышу. Неизвестно откуда.
Он просто опустил свою с вьющимися русыми волосами голову на плечо матери, потупив с вой взор.
- Подыми мать на ноги, недоумок! – произнес тот, которого называли генерал Гай Семпроний Блез.
- Замолчи, Блез! – произнес, обрывая его, громко и резко главный всадник по имени Германик Юлий Клавдиан, обращаясь к Блезу. И, сверкнув недобрым взглядом серых бесцветных из-под военного шлема с перьями глаз, сказал - Я буду решать и говорить сейчас, как быть дальше, и что делать.
Первый воин в золоченых красивых доспехах и красной военной короткой тоге и красном длинном плаще, подошел к Ганику - Ты знаешь, кто я? - он обратился к поднявшему свою мать с земли Ганику. И, не дожидаясь ответа, произнес - Я командующий императорских легионов Рима Германик Юлий Клавдиан. Я брат самого императора Рима Цезаря Тиберия Клавдия Нерона. Ты, хоть знаешь такого? Кто это? –
Он замолчал ненадолго и смотрел, не отрываясь на уже самого напуганного стоящего с плачущей матерью Ганика.
Ганик напугался не на шутку уже за себя и свою ревущую горькими слезами мать. И, понимал, что дело худо. И, поэтому молчал, считая вообще ничего не говорить теперь. Он, догадывался, кто есть, кто. И до того как Германик назвал свое имя, но промолчал. И хоть он играл с пятнадцатилетними деревенскими мальчишками, он не был дураком. Так как его обозвали, его сильно задело. Хоть, он был еще в душе не погодам выросший во взрослого мужчину. И Сильвия его берегла ото всех и прятала как какую-нибудь драгоценность. И не пускала далеко от своего дома. А он, хоть и покорно слушался ее как приемный сын. Совершенно не переча матери. Все равно убегал из своего дома. И он все прекрасно понимал. И понимал, теперь, что его жизнь должна измениться. И он не хотел быть просто как его приемный отец рыбаком и бедняком. Он понял, что достоин большего. И именно сейчас. Он уже знал, что делать. И ему еще больше захотелось в Рим.
- Ты, видно и впрямь безумный – произнес Германик Юлий Клавдиан.
И, молча, отвернувшись, сел на свою лошадь. За ним последовали остальные двое.
Главный воин, и конник, уже с лошади, дернув красивую золоченую сбрую, посмотрел на Ганика и стоящую и прижатую теперь сильными мускулистыми руками сына его мать. Он одернул свой по сторонам свисающий красный широкий с золотой по краям вышивкой воинский плащ, поправил гладий, висящий на широком воинском с золочеными вычеканенными узорами бляшками поясе и в золоченых ножнах кинжал. И произнес громко, чтобы все слышали – Раз он у тебя полоумный - он обратился к рыдающей от страха за приемного своего сына Сильвии – То, пусть сидит дома и не лезет на проезжую дорогу. Не ровен час, задавят.
И произнес громко своим всадникам - Поехали?!
Он скомандовал остальным, и воины быстро поскакали по Апиевой дороге в сторону Рима. Только один тот, кто ехал сзади, в запыленной дорожной одежде обычного римлянина. На белой в серых пятнах лошади. В серой накидке в виде кожаного плаща пенуле, с седой короткой прямой стрижкой на голове, приостановился и посмотрел еще раз своими маленькими хитрыми зелеными на вылупку глазами. Видимо, запоминая Ганика на лицо и оценивая его со стороны.
Хароний Диспиций Магма.
Он ехал с вотока. Вместе с воинами и все еще пустой. Без своего живого товара. Ему не повезло. Он искал для своей школы рабов, но не нашел никого. И был расстроен своей бесполезной поездкой. Ганик тогда еще не знал, что попадет в его школу гладиаторов. И вся его жизнь перевернется в одночасье.
А Сильвия боялась за сына. Боялась потому, что знала правду. Не всю, но правду. Она встречалась втайне от своего мужа, утонувшего рыбака с одной странной еще довольно на вид молодой женщиной. Женщиной, очень похожей на нищенку или бродяжку. Встретившись с ней не далеко от их дома. Она приходила со стороны Рима в Селенфию по Апиевой дороге. Та женщина, несколько странная с виду и по манере общения, сказала и предупредила о том, чтобы она берегла его как родного сына.
Что он будет таковым, каким сейчас есть. И лучше его, чтобы держали за ненормального. Это будет меньше привлекать к нему внимание, даже соседей. Сильвия не знала, кто эта женщина, но советам вняла.
Но не все было так. Ганик вырос и внимание соседей даже возрасло к практически взрослому уже парню. И Сильвия боялась за него больше, чем даже за своих пятнадцатилетних дочерей.
- Мама - произнес Ганик – Что они говорили про армию? Что такое дезертир? Почему ты так напугалась за меня. И просила их, меня не трогать? Я же им ничего не сделал?
- Глупыш - выплакавшись, она прижала его к себе и прижалась к нему сама.
- Глупыш, ты мой – она повторила, оторвавшись, посмотрела на него, в его взрослого мужчины мальчишеские глаза – Там внизу по дороге вся деревня и все твои мальчишки, Ганик. Я бегала и искала тебя по всей деревне, а нашла здесь вверху по дороге. Не делай так больше. Понимаешь меня? Не расстраивай маму.
Ганик обнял сильными своими молодыми руками, молча, приемную свою мать Сильвию, и они пошли с
