"МАМА".Мистико-эзотерическая роман.(Исключительно для взрослых).

колен  с  золотой  вышивкой  по  краям. В  отличие  от  остальных, что  были  в  красных  воиских  туниках. В  сером, поверх  себя  и  с  рукавами  длинным  узким  кожанным  плащом  пенулой. Застегнутом  тоже  фибулой  на  правом  плече  из  обычной  меди. С  вычеканенной  львиной  головой. И  тоже, подпоясанный, широким  с  металлическими  бляшками  поясом. Стянувшим  его  хорошо  выделяющийся  округлый животик. Лет,  сорокадевяти  уже  поседевшего  головой  мужчины.
  Сразу видно  было, что  этот  человек  был, по проще  в  сравнении  с  другими  конниками. Но  тоже  не  из  бедных.
  Это  был  содержатель  школы  гладиаторов  при  Риме  Хароний  Диспиций Магма.
  Весомая  фигура  в  среде  ланист, как  и  его  школа  гладиаторов. Он  был человек  завидной  справедливости  и  честности. Правда  со  своими интересами  и  грехами  внутри  своей  столь  кристально  чистой  души. Но если  не  брать  это  во  внимание, то  человек  в  отличие  от  многих довольно  порядочный, но  весьма  жесткий, расчетливый  и  порой хладнокровный. И  даже  иногда  циничный. Особенно, когда  касалось споров  на  деньги. И  большие  денежные  ставки.
  У  ланисты  Харония  Магмы  была  отличная  гладиаторская  школа  при  самом  Риме, и  он  как  раз  был  в  поиске. И  ездил  по  своим  делам, чтобы  подыскать  себе  подходящий  товар  для  своей  Олимпии.
- Верно, Германик? – он  обратился  по  имени  к  главному  воину. Оценивая физические  данные  на  вид  и  глаз, стоящего  на краю  Апиевой  дороги  молодого  и  на  вид  очень  здоровго  и  сильного  крестьянского  парня.
– Если  он  немного  и  вправду  не  в  себе – произнес  ланиста  Хароний  Диспиций  Магма -  Я  в  качестве  наказания  за  дезертирство, заберу  этого  крестянского  ублюдка  к  себе  в  гладиаторскую  школу. Мне  не  хватает  сейчас  Ритариев.
  Главный  воин  в  красном  длинном  и  широком  воинском  плаще  с золоченой  пряжкой  фибулой  на  правом  плече, отороченном  по  нижнему краю  золотой  каемкой, посмотрел  одобрительно  на  просьбу  человека  из гражданских.
- Хорошо – произнес  тот, кого  называли  главным  легатом  и  трибуном Германиком  Юлием  Клавдианом - Он  твой, Хароний.
  И  тут  же  обратился  громогласно  к  смотрящему  на  него  напуганными  глупыми  глазами  взрослого  мальчишки  Ганику.
- Слышешь, полоумный! - он  громко  обратился  к  молчавшему, теперь  как рыба  и  напуганному  Ганику – Ты  теперь  его  человек. Раз  он  заступился за  тебя. Не  подведи  его.
  Ганик  тогда  и  знать  не мог, как  его  меняестя  жизнь. Именно  сейчас. И  с  этой  самой  минутой, у  этой  Апиевой  дороги. И  неизвестно, чем  бы  для него  закончилась  эта  встреча. Если  бы  не  этот  его, пока  ему  неизвестный  заступник  из  гражданских. Оказавшийся, наверное, неслучайно  рядом  в  числе  конников  и  военных.
- Прошу  вас, господин! – вдруг  раздался  голос  матери  Ганика. Голос, буквально, напугал  всех  своим  криком. Даже  лошадей. И  те  даже  дернули  поводья  в  руках  конников. И  все  вздрогнули  и  повернули  головы  на  крик  бегущей  по  дороге  от  дома  Сильвии, приемной  матери  Ганика.
- Прошу  вас, господин! - она  кричала  на  бегу, приподымая  подол  своего крестьянского  из  холстины  в  дырах  и  заплатах платья. Она  неслась  сломя  голову босиком  по  выжженной  траве  и  камням  к  Апиевой  дороге. Бежала  от  самой  деревни. И  своего  дома.
  Она  поняла, куда  убежал  ее  Ганик, и  уже  искала  его  и  нашла.
  Подбегая к  стоящим  у  Апиевой  дороги  военным  конникам  легионерам,  она  прокричала – Прошу  вас, господин, не  убивайте  моего  сына! Я  молю вас, господин!
  Она, подлетев, упала  на  голые  свои  женщины  колени  в пыль  самой  дороги  перед  всадниками. И  прижалась  к  голым  жилистым ногам  стоящего  Ганика  головой.
- Он  у  меня  единственный  сын! – она  взмолилась  конникам -  Я виновата, что  прятала  его  от  армии! Я  должна  отвечать  за  это! Пощадите  моего ребенка! Он  немного  не  в  себе, господин!
- Нужен  он  кому-то - проговорил, брезгливо, сморщив  свое  лицо, главный  всадник  воин – Ответь  только  мне  женщина – произнес  громко  он – Он  у тебя  от  кого  такой? От  осла  или  козла?
  И  снова  засмеялся  и  добавил - Хоть  и  полудурок, но  здоровьем  не  обижен. На  нем  пахать  можно  вместо  лошади.
- Простите, господин! - она  продолжала  рыдать, словно  не  слыша  и  не понимая  его, и  прижиматься  седеющей  растрепанной  на  ветру  головой  к ногам  молодого  на  вид  взрослого  здорового  и  сильного  парня. Она тряслась  вся  от  страха  и  боли, и  Ганик  так  и  не  мог  понять, что происходит. Он  тоже, упал  рядом  с  матерью  на  колени. И, уставившись тупо  на  военных, молчал, обнял  свою  приемную  маму  Сильвию.
- Они, наверное, все  здесь  ненормальные – произнес  третий  в  блестящих  на  солнце  медью  доспехах  воин  и  в  красном  плаще. Центурион  по имени  Октавий  Рудий  Мела.
– И  мать  и  ее  этот  дурак – произнес  он – Ты  хоть  не  оставляей  без  присмотра, этого  своего  дурака, мать.
  Сильвия  прижалась  к  своему  приемному  сыну, защищая  его, как  только можно. И  обняв  его  своими женскими  руками. Она  рыдала  навзрыд, и  это  тронуло  и  ранило  само  сердце  Ганика. Сейчас  что-то  произошло. Что-то  в  его  душе  и  его  голове.
  Он  даже  не  представлял  такой  к  нему  любви. К  приемышу  и  подкидышу. Неизвестно  откуда. 
  Он  просто  опустил  свою  с  вьющимися  русыми  волосами  голову  на  плечо  матери, потупив  с  вой  взор.
- Подыми  мать  на  ноги, недоумок! – произнес  тот, которого  называли  генерал  Гай  Семпроний  Блез.
- Замолчи, Блез! – произнес, обрывая  его, громко  и  резко  главный  всадник  по  имени  Германик  Юлий  Клавдиан, обращаясь  к  Блезу. И, сверкнув  недобрым  взглядом  серых  бесцветных  из-под  военного  шлема  с  перьями  глаз, сказал - Я  буду  решать  и  говорить  сейчас, как  быть  дальше, и  что делать.
  Первый  воин  в  золоченых  красивых  доспехах  и  красной  военной короткой  тоге  и  красном  длинном  плаще, подошел  к  Ганику - Ты  знаешь, кто  я? - он  обратился  к  поднявшему свою  мать  с  земли  Ганику. И, не  дожидаясь  ответа, произнес - Я  командующий  императорских  легионов Рима  Германик  Юлий  Клавдиан. Я  брат  самого  императора  Рима  Цезаря Тиберия  Клавдия  Нерона. Ты, хоть  знаешь  такого? Кто  это? –
  Он  замолчал  ненадолго  и  смотрел, не  отрываясь  на  уже  самого напуганного  стоящего  с  плачущей  матерью  Ганика.
  Ганик  напугался  не  на  шутку  уже  за  себя  и  свою  ревущую  горькими слезами  мать. И, понимал, что  дело  худо. И, поэтому  молчал, считая вообще  ничего  не  говорить  теперь. Он, догадывался, кто  есть, кто. И  до того  как  Германик  назвал  свое  имя, но  промолчал. И  хоть  он  играл  с  пятнадцатилетними  деревенскими  мальчишками, он  не  был  дураком. Так  как  его  обозвали, его  сильно  задело. Хоть, он  был  еще  в  душе  не  погодам  выросший  во  взрослого  мужчину. И  Сильвия  его  берегла  ото всех  и  прятала  как  какую-нибудь  драгоценность. И  не  пускала  далеко  от своего  дома. А  он, хоть  и  покорно  слушался  ее  как  приемный  сын. Совершенно  не  переча  матери. Все  равно  убегал  из  своего  дома. И  он  все  прекрасно  понимал. И  понимал, теперь, что  его  жизнь  должна  измениться. И  он  не  хотел  быть  просто  как  его  приемный  отец  рыбаком  и  бедняком. Он  понял, что  достоин  большего. И  именно  сейчас. Он  уже  знал, что  делать. И  ему  еще  больше  захотелось  в  Рим.
- Ты, видно  и  впрямь  безумный – произнес Германик  Юлий  Клавдиан.
  И, молча, отвернувшись, сел  на  свою  лошадь. За  ним  последовали  остальные  двое.
  Главный  воин, и  конник, уже  с  лошади, дернув  красивую  золоченую сбрую, посмотрел  на  Ганика  и  стоящую  и  прижатую  теперь  сильными  мускулистыми  руками  сына  его  мать. Он  одернул  свой  по сторонам  свисающий  красный  широкий  с  золотой  по  краям  вышивкой воинский  плащ, поправил  гладий, висящий  на  широком  воинском  с  золочеными  вычеканенными  узорами  бляшками  поясе  и  в  золоченых  ножнах  кинжал. И  произнес  громко, чтобы  все  слышали – Раз  он  у  тебя  полоумный - он  обратился  к  рыдающей  от  страха  за  приемного  своего  сына  Сильвии – То, пусть  сидит  дома  и  не  лезет  на  проезжую  дорогу. Не  ровен  час, задавят.
  И  произнес  громко  своим  всадникам -  Поехали?! 
  Он  скомандовал  остальным, и  воины  быстро  поскакали  по  Апиевой дороге  в  сторону  Рима. Только  один  тот, кто  ехал  сзади, в  запыленной дорожной  одежде  обычного  римлянина. На  белой  в  серых  пятнах  лошади. В  серой  накидке  в  виде  кожаного  плаща  пенуле, с  седой  короткой  прямой  стрижкой  на  голове, приостановился  и  посмотрел  еще  раз  своими  маленькими  хитрыми  зелеными  на  вылупку  глазами. Видимо, запоминая  Ганика  на  лицо  и  оценивая  его  со  стороны.
  Хароний  Диспиций  Магма.
  Он  ехал  с  вотока. Вместе  с  воинами  и  все  еще  пустой. Без  своего  живого  товара.  Ему  не  повезло. Он  искал  для  своей  школы  рабов, но  не  нашел  никого. И  был  расстроен  своей  бесполезной  поездкой. Ганик  тогда  еще  не  знал, что  попадет  в  его  школу  гладиаторов. И  вся  его  жизнь  перевернется  в  одночасье.
  А  Сильвия  боялась  за  сына. Боялась  потому, что  знала  правду. Не  всю, но правду. Она  встречалась  втайне  от  своего  мужа, утонувшего  рыбака  с одной  странной  еще  довольно  на  вид  молодой  женщиной. Женщиной, очень  похожей  на  нищенку  или  бродяжку. Встретившись  с  ней  не  далеко от  их  дома. Она  приходила  со  стороны  Рима  в  Селенфию  по  Апиевой дороге. Та  женщина, несколько  странная  с  виду  и  по  манере  общения, сказала  и  предупредила  о  том, чтобы  она  берегла  его  как  родного  сына.
  Что  он  будет  таковым, каким  сейчас  есть. И  лучше  его, чтобы  держали за  ненормального. Это  будет  меньше  привлекать  к  нему  внимание, даже соседей. Сильвия  не  знала, кто  эта  женщина, но  советам  вняла.
  Но  не  все  было  так. Ганик  вырос  и  внимание  соседей  даже  возрасло  к  практически  взрослому  уже  парню. И  Сильвия боялась  за  него  больше, чем  даже  за  своих  пятнадцатилетних  дочерей.
- Мама -  произнес  Ганик – Что  они  говорили  про  армию? Что  такое дезертир? Почему  ты  так  напугалась  за  меня. И  просила  их, меня  не трогать? Я  же  им  ничего  не  сделал?
- Глупыш - выплакавшись, она  прижала  его  к  себе  и  прижалась  к  нему сама.
- Глупыш, ты  мой – она  повторила, оторвавшись, посмотрела  на  него, в  его  взрослого  мужчины  мальчишеские  глаза – Там  внизу  по  дороге  вся  деревня  и  все  твои  мальчишки, Ганик. Я  бегала  и  искала  тебя  по всей  деревне, а  нашла  здесь  вверху  по  дороге. Не  делай  так  больше. Понимаешь меня? Не  расстраивай  маму.
  Ганик  обнял сильными  своими  молодыми  руками, молча, приемную  свою мать  Сильвию, и  они  пошли  с