возвращаться ни с чем. Но Хароний Диспиций Магма присмотрел себе уже одного воина. Присмотрел нового гладиатора для своей школы. Но, пока молчал об этом, делая равнодушный вид на все вопросы Сивиллы, которая плавала теперь с ним в его бассейне голой. Блистая перед ним красивым молодым мулатки женским телом.
- Что-то ты молчишь, совсем любимый, и не говоришь, как были твои дела, там, в дальней поездке - произнесла Сивилла, подплывая к Харонию и прижимаясь к ланисте Олимпии.
- О чем хвастаться - произнес в ответ ланиста - Пока нет нужного мне товара в тех кровавых и жестоких варварских землях. Попадались одни недокормыши и дохляки, а сильных всех побили. Дохляков смысл брать, не доедут даже до Рима. Передохнут по дороге.
Слуги в коротких туниках и служанки, поднесли фрукты и вина, и Хароний выпил и обнял Сивиллу.
- Ну и чем, будем заниматься сегодня ночью? - произнес он Сивилле - Я так долго устал от воздержания. Ты тут без меня, я знаю, не особо скучала.
- Может и так, любимый - произнесла Сивилла и запрыгнула сверху на его торчащий вверх и уже готовый к соитию член. Разгоряченный, и возбужденный видами голой мокрой в воде Сивиллы и водой самого бассейна. Насаживаясь своим под волосатым черным лобком мокрым от половых выделений раскрывшимся черными половыми губами влагалищем. На него, расставив вширь полные крутыми бедрами свои женские смуглые красивые, как она сама ноги рабыни алжирки. Вцепившись своими женскими рабыни мулатки руками в голую мужскую грудь Харония.
- Ну и что - произнесла ему в ответ ни сколько, не смущаясь и не обижаясь Сивилла - Я тебя все равно сегодня хочу, Хароний –
И она приклеилась своими полненькими алыми губками рабыни алжирки к тонким губам своего хозяина. К губам уже не молодого сорока девятилетнего седого и уже лысеющего и с округлым небольшим пузиком ланисты Харония Диспиция Магмы.
***
Ганику снился опять этот сон. Опять тоже самое, и эта женщина. Женщина, называющая его своим сыном. Этот сон, стал более частым сейчас, чем раньше. Он стал его видеть, чуть ли не каждую ночь.
Сон помогал ему взрослеть. Он общался с той женщиной, и она ему, рассказывала об его Отце Боге, и Рае. Пока у них было время общаться.
Она вообще ему говорила, что он оттуда с Небес, а не с земли. Что он принадлежит Богу как и она. И самое главное она называла себя его мамой. Его Ганика мамой. Ее это не стареющее еще молодое женское лицо. Во снах. Но почему-то? Седина в волосах ее. Она раньше была моложе. Он хотел задать ей этот вопрос, но чувствовал, что неудобно. Но это как-то связано и с ним. Что, вероятно они одно целое. Она будто поддерживает его в этом мире. Поддерживает собой, отдавая ему частью себя.
Этот сон. Сон без конца и начала. С грудного возраста. Все пять лет.
Пять лет, за которые он вырос во взрослого мужчину. Но в душе остался еще ребенком. Женщина, говорила с ним о Небесном Рае. Об его Отце Боге и о Небесном золотом Троне. И вела его по пустыне, куда-то вдаль и открывала, прямо в воздухе какие-то двери. И в этот момент появлялись снова они. Появлялись преследователи их. Их обоих, и молодая русоволосая женщина, буквально за руку его за собой выводила из того мира, как бы в этот мир. И растворялась в воздухе, как бы Ганик не просил с ним остаться.
Она говорила ему, что будет с ним всегда рядом. И будет охранять его и поддерживать как может. А он, должен жить ради нее. И когда-нибудь они вознесутся на Небеса. После прощения.
Какого такого прощения?
Ганик понятия не имел. И этот навязчивый преследующий его постоянно очень реалистичный сон изматывал его психологически своими непонятными действиями. А главное, он не знал точно, кто эта женщина. Женщина, зовущаяся его матерью. Женщина, у которой были светящиеся крылья, и она летела рядом с ним. Он ее не видел никогда.
Лишь слабо помнил некое женское молодое над собой лицо. Лицо, склоненное к нему и что-то говорящее о любви и Небесах. Еще говорящее о том, чтобы он помнил его, то лицо с невероятно красивыми синими женскими глазами. И помнил яркий свет над собой. И то лицо в том свете. И как оно превратилось в лицо женщины. И потом лицо исчезло, оставив что-то в его маленькой Ганика тогда сжатой младенца руке. Он помнил эти капельки слез в руке младенца.
Он хотел, получше, расспросить приемную свою маму Сильвию о той женщине, о которой говорила она ему одному и в тайне. И куда она делась. Но не решался как-то. Не мог понять почему. И что у него было в его детской тогда руке. Какие-то блестящие красивые, похожие на бриллианты капельки.
- Это слезы - сказала ему приемная мама Сильвия – Слезы твоей настоящей матери, Ганик. Береги их.
Он понятия не имел, что эти слезы были реальны и что Сильвия припятала эту о т него драгоценность.
Сильвия положила их в маленький тряпичный сшитый ею на завязочке мешочек и спрятала.
Странно! Но он помнил все это! Странно! И опять этот сон. Сон, и она, та женщина, что называет себя его матерью.
Ганик знал, что он подкидыш. И возможно, она на самом деле его мама. Но где она. И кто та женщина, о которой рассказывала ему в тайне, от утопленника отца его приемная мама Сильвия. Та странная, очень красивая молодая женщина, открыла опять те Небесные двери. И они опять, устремились куда-то вниз на огромной скорости. И в этом месте Ганик проснулся.
Он всегда просыпался в этом месте. Всегда прерывался его этот странный непрекращающийся уже все пять лет сон. Сон с самого практически рождения. Ганик повернулся на бок к лежащим рядом своим двадцатилетним сводным сестренкам. Они все время спали вместе. Просто у всех была одна большая широкая деревянная и уже старая, как и сам старый дом, скрипящая крестьянская кровать. Кровать, наполненная соломой. И накрытая старой льняной тканью. С такими же старыми потрепанными одеялами из козьих шкур.
Ганик лежал по одну сторону кровати, его приемная мама Сильвия по другую. И сестренки, лет двадцати Камила и Урсула посередине. Сильвия спала. Она обняла лежащую под ее боком Урсулу. Ганик обнял и прижал к себе Камилу. Он прижался к чернявой кучерявой ее девичьей молодой головке своей русоволосой, тоже кучерявой головой.
Ганик не спал. Он думал о своем этом постоянно преследующим его сне и о случае на дороге. Приемная мама Сильвия защитила его. Защитила как своего ребенка. Она была хорошая мама. Хоть Ганику и не родная, но любила его и девчонок его приемных сестренок, как никто другой.
- Мама – очень тихо, шепотом, глядя через сестренок на Сильвию, произнес Ганик - Мама. Я люблю вас. Что я только могу для вас сделать? Сделать и изменить, хоть как-то вашу жизнь? Мама.
Он думал сейчас, что сделать, чтобы стало им лучше. Он думал о дальнейшей жизни и уже не как совсем ребенок. Сейчас после того у дороги случая, что-то внутри Ганика сработало. Что-то сработало в его сердце и душе. И он, почему-то смотрел уже на жизнь по-другому и уже как взрослый мужчина. Что-то произошло, там у дороги. Он стал меняться, а может время подошло ему взрослеть. И Ганик уже не думал как ребенок. Он вдруг отбросил вмиг все игры с мальчишками. И решил, занялся хозяйством и рыбалкой как его приемный и покойный утопленник отец Митрий Пул. Он решил ловить рыбу и мечтал о Риме. Он хотел торговать той пойманной рыбой в Тибре. На рынке Рима. И еще он хотел увидеть бои. Бои гладиаторов, о которых так говорили деревенские мальчишки. И он хотел их сам своими глазами увидеть.
Все изменилось за эту ночь. После того как он проснулся. Его детский отстающий от взрослого тела возраст догнал его тело. Он и сам был удивлен, когда начал рассуждать как взрослый мужчина. Сам с собой и лежа ночью в постели.
Кто он? И что с ним происходит? Может, он напугался у той тогда дороги, и что-то сработало в нем в его странном отстающем друг от друга раздвоенном организме. Он первый раз тогда почувствовал на себе опасность. Опасность за себя и за Сильвию, приемную свою маму. Он смотрел на Сильвию и не мог отвести глаза. Он думал о ней. И о погибшем приемном отце Митрии Пуле, которого он не очень хорошо помнил, потому, как тот утонул, когда Ганик еще был совсем маленьким. И Сильвия растила их троих, вот так одна и на том, что у них было с Митрием нажито за годы совместной крестьянской жизни. Это старая уже Коза в старом таком же амбаре, рядом с домом и огород. Да еще рыба, которую Ганик теперь сам собирался ловить и приносить вместо отца в дом. А еще, он вдруг задумался о девушках. Да, о девушках. Вдруг вот так, открыв глаза и прижавшись лицом к сестренке Камиле. Вдыхая запах девичьего молодого тела. Раньше, он и не думал о них. О женщинах. Он был как просто малолетний мальчишка. Он избегал деревенских на выдане девиц. Да и они на него смотрели, как на недоделанного. Хотя его тело их прельщало. И они пытались овладеть Гаником, но как-то у них это слабо получалось. Вернее, Ганик от них просто убегал, слыша в спину их издевательскую ругань и смех. Но вдруг, что-то случилось, когда он открыл глаза. Как-то удивительно и странно, но Ганик перестал за одну ночь быть ребенком. И это его тоже напугало. Напугало самого. Он обнял маму и обеих сестренок и прижался к ним.
- Мама – он снова прошептал Сильвии, и закрыл свои глаза – Я люблю тебя, мама.
***
Хароний ехал по Апиевой дороге в направлении деревни Селенфии и дома Ганика. Его цель была найти этого присмотренного им для своей школы будущего молодого и сильного гладиатора. Найти и приобрести любой ценой.
Он Хароний Диспиций Магма, только об этом и дума л всю дорогу. Он ехал верхом на лошади и вторую вел за собой на привязи. С ним ехали еще двое на лошадях из его дома. Сам эфиоп и учитель гладиаторов негр Ардад и галл по происхождению Мисма Магоний, один из лучших гладиаторов самой школы
