Есть такой? – попросил, стараясь не глядеть на чучело. Она, не переспрашивая, умело заелозила пальцами с кроваво-красными ногтями по клавишам, и скоро на экране монитора появилась нераженький низкий пирамидальный обелиск из железобетона, увенчанный стандартной красной звездой. Виктор даже обрадовался, сдерживая себя, непритязательности городской памяти о согражданах, отдавших свои жизни, чтобы жили сегодняшние. На передней грани была навинчена металлическая пластина с многочисленными мелко вытравленными именами, расположенными по алфавиту, а позади обелиска высился на высоком пьедестале незабываемый Владимир Ильич с рукой, почему-то вытянутой в сторону. – А есть ли у вас имена ещё живых ветеранов, воевавших на передовой и имеющих настоящие боевые награды? – Он уже решил, на чём построит свой вариант речи мэра. Она снова затюкала коготками по клавишам, высветив длинный список.
- Вот, - повернула к нему хищное лицо, - но те, которые вам нужны, отдельно не указаны, - и тут же успокоила: - Можно попробовать узнать в собесе или в обществе ветеранов.
- Попробуйте, - с надеждой в голосе попросил сочинитель поневоле. Боевые ветераны ему очень были нужны. В собесе таковых, выделенных, не оказалось, а на сайте общества ветеранов, слава интернету, появился длинный список с указанием званий и наград. Виктор облегчённо вздохнул и переписал тех, у кого были, по его мнению, истинно боевые награды. Набралось негусто, всего-то шестеро живых с орденами «Красной Звезды», «Славы» и медалями «За отвагу», и то хорошо для его задумки. – Большое вам спасибо, - поблагодарил адову деву, прихватил с её стола с десяток чистых листов, свободную авторучку и пересел за пустовавший стол в углу комнаты. Освежив в памяти кое-какие полузабытые навыки сочинения адвокатских речей по прежней дурацкой защите мошенников и убийц, принялся за составление чернового скелетного наброска речи.
Для начала мэр должен выразить, обязательно в присутствии рядом стоящих ветеранов с боевыми наградами, отодвинув в тылы свиту, неподдельную скорбь – для этого ему стоило бы потренироваться перед зеркалом – о тех, кто погиб, не дожив до победы, и назвать число таких уроженцев города, перечисленных на обелиске. Естественным будет продолжить скорбеть предложением почтить память отдавших жизнь за то, чтобы жили мы, минутой молчания и выдержать её под тиканье часов в громкой записи. После скорби о солдатах надо ни в коем случае не забыть поскорбеть и о тех, кто ковал победу в тылу: о матерях, жёнах и сёстрах, о подростках и немощных, о тех, кто вкалывал до упаду днём и ночью, еле держась у станков на ногах от усталости и голода, поставляя фронту еду, одежду, боеприпасы и успокаивающие письма в треугольных конвертах, подбадривая отцов, братьев, сестёр. «Наши родные», - напоминает мэр, - «все были в строю вместе с фронтовиками», - и здесь мэру надо назвать некоторые имена из тех, кто был в тыловом строю и дотерпел до наших дней. В общем, стоит побольше поскорбеть о своих горожанах, известных местному народу, а уж в заключение можно и поплакаться за всех вообще, о порушенных городах и сёлах, о несостоявшихся свадьбах, о загубленных детстве и старости, о том, что война затронула каждую семью и до сих пор отзывается на нашей жизни. У всех по-разному, но день этот не только всенародный, а личный день памяти, а уж потом – праздник. Короче, начать за упокой, чтобы разжалобить народ, любящий пускать слезу, а уж потом постепенно переходить к здравию. Виктор и сам, сочиняя, поневоле заскорбел, удивляясь, что получается не просто речь абстрактного мэра неизвестного города, а целый сценарий-шоу. Даже понравилось такое творчество.
Пора мэру переходить к торжественной памяти о тех, кого давно уж нет, и кто ещё остался редким валящимся строем с громадными проломами. И здесь Виктор заготовил оратору самую главную изюминку речи, заставив его допрежь обновить зачуханный памятник, воздвигнув помассивнее и покрасивее, уж как придумают городские архитекторы, а перед ним разместить, как и подобает приличному городу, Вечный Огонь, Огонь памяти и торжества Победы. До праздника ещё три недели, захочет – успеют. Подчеркнуть, что это будет и его торжеством, как мэра, не впустую сообщившим горожанам, что город воистину свято чтит павших, и память о них никогда не иссякнет у сограждан, а чтобы её укрепить ещё больше, решено было мэрией зажечь Вечный Огонь. Благодетель спустится с трибуны, расталкивая свиту, вместе с живыми ветеранами сдёрнет полотнище в триколорной расцветке с готового монумента и самолично подожжёт газ, вырывающийся из выпуклой медной звезды. Можно в это время и садануть в небо китайскими ракетами, народу понравится и памятник, и жидкий салют, и мэр. Надо будет предложить, чтобы не забыли разместить на площади побольше простейших однодневок со всякой снедью, сдобренной победным пальмовым маслом.
После торжественного зажжения огня – хорошо бы в безветренную погоду – когда общая экспрессия несколько спадёт, мэр снова взберётся на шаткую деревянную трибуну и продолжит призывать к памяти всех и обо всём и при этом озвучит несколько выдающихся городских имён, которые Виктор с помощью Ады найдёт в обществе ветеранов и запишет в речь, чтобы мэр не забыл. И всячески пусть подчёркивает и напоминает, что это наша Победа, что наш народ почти в одиночку одолел гидру фашизма, обещавшую нам смерть и рабство, и теперь, памятуя об этом, не надо расслабляться, а как тогда стоять единым фронтом, выдерживая натиск санкционных подлых атак бывших союзников.
Но не всю, же речь мэру скорбеть и чтить, пора и воспрянуть, а то народ устанет и потеряет связь с оратором, пора его расшевелить и провозгласить славу всем, кто водрузил знамя Победы над логовом фашистской заразы и кто помогал донести победное Знамя от наших, напрягшихся в трудовой битве, городов и сёл до рейховских мрачных гнёзд. «Слава героям, павшим в смертных боях», - звучно провозгласит мэр, - «слава тыловым трудягам, обеспечившим победу, слава дедам, отцам, братьям и сёстрам, отдавшим жизнь за Родину и за нашу жизнь, слав всем трудящимся!», - к которым мэр причисляет и себя. И все, у кого рты не забиты хот-догами, гамбургерами и другими фастфудами нынешнего второго фронта, дружно завопят «Ура!», радуясь, что оратор оторался, коммунисты победно помашут красными флагами и полотнищами с выцветшими призывами прежних времён, которые и тогда, и тем более теперь, никто не читал, митинг, слава богу, закончился, и можно всласть пожрать и как следует выпить.
Виктору потребовалось ещё пару часов, чтобы обрастить скелет выдающейся речи мускулами скорби, памяти и славы и, облегчённо вздохнув с почему-то просветлёнными мозгами и душевной радостью и удовлетворением, снова подсесть к Аде, продиктовать торжественный опус и получить его в печатном виде для заключительного вылизывания. Речуга получилась, конечно, далёкой от ораторского искусства, но более доходчивой и простой для восприятия, чем сухое сочинение усатого. Ему и самому понравилась своя стряпня экспромтом, особенно не мороча голову. Он вдруг понял, что ему нравится всовывать свои мысли в чужие мозги, не жалея, что свои становятся чужими.
- У нас нет такого памятника, - скромно заметила Ада.
- Нет, так будет, - уверенно произнёс авантюрист.
Она с интересом посмотрела на него, даже ощерилась в сомневающейся улыбке, но не стала мылиться попусту. По тому же поводу выразил недоумение и Череп, бегло прочитав по диагонали ещё не отшлифованную речь уважаемого главы города, не сделав никаких замечаний по содержанию и стилю и никак не выразив своего законченного отношения к конкуренту. Зато - ну, разве не умница! – пообещал в ближайшем выпуске газеты в рубрике «Разное» сообщить читателям, что в городе появились слухи о якобы возведении нового памятника, но из мэрии никаких подтверждений не поступало. И то – хлеб: наш народец ушлый и сообразительный, он хорошо знает, что если есть слухи и опровержение, то что-то затевается, и, скорее всего, новому памятнику быть. Некоторые, на всякий случай, даже поспешат увидеть его уже сейчас воочию. И значит, мэру никак не отвертеться.
- Это ты хорошо придумал, - дружески похвалил старший младшего. – Памятник давно надо менять. – Повернулся к Семёну, стоящему рядом и с завистью глядящему на отпечатанные листки в руках шефа. – Семён, ты на тачке? – и, не ожидая подтверждения, предложил: - Отвези его к мэру, пусть сам проталкивает своё шедевральё. Заодно и мой вариант отдашь, какой выберет, такому и быть реализованным, - мужественно согласился на равные условия, хотя мог попросту турнуть конкурента вместе с его выдумкой. То ли надеялся на свой профессионализм и опыт, то ли… «А Голова – дядька ништяк», - подумалось Виктору, - «справедливый и не завистливый, что редкость среди пишущей братии».
- А ты ему показался, - подметил Сёма, когда они двинулись на мэровский суд, - и писанина твоя понравилась, только сознаваться не захотел, гонор помешал. Вали к нам – возьмёт, вместе будем добывать и перелопачивать информацию.
Виктор отрицательно покачал головой.
- Ну, уж нет, - улыбнулся раздумчиво, - не хочу мотаться по командировкам, я – чин сократовского типа.
Сёма улыбнулся, может быть, порадовавшись, что не будет у него чересчур успешного конкурента.
Секретарша мэра, то ли ещё девица, то ли уже дама, с огромными то ли синими, то ли серыми глазищами в чёрных обоймах ресниц и век, прилизанная и выхолощенная голодовками под барбинский ходячий скелет, узнав, что заявились корреспонденты, изобразила на кукольной морде, ещё более неприятной, чем у Ады, дежурную улыбку и, спросив по внутренней связи разрешение, впустила симпатичных парней к шефу, старательно мотая костистым задом. Мэр громоздился за массивным столом, почти утонув плотным жирным телом в мягком подвижном кресле с удобным подзатыльником, под пристальным взглядом стерегущего каждое его движение и каждое слово президента, висящего сзади на стене. Главтуша не соизволила ни подняться, ни подать длань мелкоте, а только указала перстом на приставной стол, определяя место для беспокоящей прессы, кормящейся из его благодетельных рук. Виктор прошёл, прочно сел поближе к массе, а Семён, махнув для ободрения рукой, исчез.
- Чем могу? – буркнул большой нач, снисходительно поглядывая заплывшими ранним жирком зоркими глазками неопределённого цвета на вольно расположившегося так близко СМИшкарика.
Виктор подал ему обе речи.
- Вот, ознакомьтесь, выберете, какая вам подойдёт.
Мэр сначала просмотрел ковыльный вариант главреда, не выразив на малоподвижном лице никакого впечатления, отложил в сторону и с явным интересом, весело засверкав глазками и задвигав мощными челюстями, вчитался в сочинение Виктора.
- Твоё? – спросил, догадываясь, метнув острый заинтересованный взгляд на автора. Виктор промолчал, давая этим понять, что заказчик не ошибся. – За горло берёшь? – прогундосил мэр, но без враждебности, а даже с симпатией, имея в виду новый памятник.
- Нисколько, - отказался шантажист. – Думаю, вы и без моей хватки понимаете, что городу нужен более презентабельный памятник, время для замены самое подходящее, и вам – в
