Тишайшему и начать поиски моей Сюзанны или той, кем она стала, уже имея на руках полномочия гостя российского государя.
29 марта 1650 г. Вчера ночью я въехал в стольный российский град и остановился в гостинице прямо на его окраине. Хотя мне предоставили самую лучшую комнату за весьма высокую посуточную плату, в ней было душно, темно и сыро. Постель была не первой свежести, а за стеной оставшуюся часть ночи стояли шум и женский плач. Лишь под утро я заснул тревожным сном.
Спросонья поздним утром отведав грубую туземную пищу, застрявшую в горле у меня, я направился в Посольский приказ к окольничему Пушкину. Однако на месте его не оказалось. Как сказал посольский дьяк, барин пожалует на работу к обеду. Но и в обед его не было на месте. Только во второй половине дня он, наконец, заявился. Увидев меня, окольничий несказанно удивился. Его можно было понять: только недавно мы встречались с ним в Стокгольме у королевы Кристины, и вот прошло немного времени, а я уже ожидаю его в Москве. Пушкин поинтересовался, с чем я к ним пожаловал. Мне пришлось легкомысленно ответить, что я решил совершить вояж в Китай через Россию. Однако здешняя жизнь меня заинтересовала и, если не будет к тому препятствий, то я задержусь на время в России. Тут же я показал ему рекомендательное письмо его зятя.
Позже после рассказа о том, при каких обстоятельствах я познакомился с его зятем и дочерью в Копенгагене, я попросил окольничего представить меня царю.
- В каком качестве вы, сеньор де Ларошфуко, желали быть представлены нашему государю?
- В собственном качестве частного лица - принца де Марсильяка, путешествующего по российским землям.
- Можно ли вас спросить, господин принц, а за какой надобностью вы собрались в дорогу в Китай?
- Видите ли, любезный господин окольничий, я занимаюсь философией и науками и имею намерение изучить таковые в Китае и попутно в вашем государстве. Не могу не думать, что у вас есть ученые люди, с которыми мне хотелось бы сойтись и побеседовать на философские темы о природе вещей. Вы не можете не знать их, как человек ученый.
- Куда мне быть ученым. Но у меня есть такие господа на примете. Извольте, я могу вас познакомить с ними. Что касается до аудиенции у батюшки-царя, то при удобном случае попробую вас представить ему. Тем более, я вам обязан спасением жизни и чести моей дочери Елены. А пока, во избежание недоразумения, я выпишу вам дипломатический паспорт, чтобы узаконить ваше пребывание в нашем государстве.
На этом, в общем-то, закончилась наша беседа, если не считать того, что Борис Иванович Пушкин настоял на том, что я, пока нахожусь в Москве, непременно должен жить у него в особняке на Малой Никитской улице. Мне с легким сердцем пришлось с ним согласиться.
3 апреля 1650 г. Вчера имел беседу с монахом Донского монастыря Артемием, с которым меня познакомил толковый сын Бориса Ивановича Никита. Юноша стремится к знаниям и с большим интересом расспрашивал меня о придворной жизни в Лувре. К моему удивлению он сносно говорит по-французски и изрядно начитан в греческой богословской литературе. Обменявшись любезностями через Никиту, выступившего между нами толмачом, мы уединились в монастырский сад. Там мы предались прелести рассуждения на высокие темы. Я спросил отца Артемия, чье изможденное постом лицо с пожелтевшей пергаментной кожей, заставило меня внутренне содрогнуться от представления излишеств монастырского усердия, о том, как он понимает библейское выражение «чаю жизнь будущего века».
- Нет ничего проще, господин хороший, как понимать это крещальное место из Евангелия в собственном смысле слова. Мы верим в то, что жизнь будущего века вечна.
- Но как же так, отец Артемий, вечность и вдруг век как мера времени. Или для вас время и вечность есть одно и то же?
- У вас я нахожу ученую пристрастность, как у одной моей воспитанницы. Никита ее знает.
- Кто она такая, господин Никита?
- Да, это Вера Борисовна Репнина-Оболенская, подруга моей двоюродной сестры.
- Было бы интересно с ней познакомиться и поговорить об этом. И все же, отец Артемий, как понимать это место из Писания? Если будущий век – это и есть Царство Божие, - то оно во времени.
- Может быть, это так для Царства Христова, но Царство Божие от века в вечности.
- Это как «от века»? В каком смысле? В смысле «от начала времен», да?
- Можно и так сказать.
- Но тогда получается, что вечность изначальна, то есть, имеет начало, причем оно заключается не в ней самой, а в том, что является ее началом. То, что она не безначальна, означает, помимо прочего, то, что она и не бесконечна. Возникает вопрос о том, что является началом вечности? Конечно, вечное как сверхсущее, сущностью которого и является вечность. Вечное есть всегда, и есть вечность.
- Перемудрили вы как католик, господин Ларошфуко. У нас, православных, говорится проще и понятнее. Творец вечен как причина, а Спас являет Царство Христа как выходящее из причины следствие человеческого спасения от первородного греха Адама и Евы в вековой человеческой истории.
- Excellеnce, отец Артемий. Только я не вижу противоречия между тем, что говорили вы и я. Проблема в том, что вечность не включает время, а во времени она есть миг как исключение преходящего, точнее, выражение мимолетности временного в качестве прерывания длительности, распадающейся на прошлое «до» и будущее «после».
У меня еще один вопрос о том, как вы в России понимаете вечную жизнь в Боге.
И в этот самый миг нашей беседы я услышал за своей спиной женский голос, который заставил меня встрепенуться, ибо он мог принадлежать только Сюзанне. Я невольно обернулся, боясь обмануться в своих ожиданиях. Но, о Небо, передо мной действительно стояла живая Сюзанна в русской одежде, говоря что-то на русском языке. Это был не призрак. Однако она смотрела на меня не как на любимого, а, как я с огорчением почувствовал, на незнакомого человека, к тому же чуждого ей иностранца. Никита любезно перевел мне на мой язык то, что сказала русская девушка, так удивительно похожая на мою Сюзанну, когда я вопросительно на него посмотрел с ожиданием пояснения. Вот что сказал двойник Сюзанны: «Извините меня господа. Я невольно стала свидетелем вашего разговора. Можно к вам присоединиться на правах воспитанницы отца Артемия и знакомой Никиты Борисовича Пушкина». Я про себя отметил ироническую улыбку, промелькнувшую на ее губах при самоаттестации в конце тирады.
Мои собеседники нас представили друг другу. Уже тогда я заметил не ускользнувшую от моего ревнивого глаза ласку в отношениях между Верой и Никитой, что меня порядком растревожило. Я увидел, что в глазах Веры я был диковинным зверем, к которому она ничего не испытывает, кроме чувства еле скрываемого пренебрежительного любопытства. Я стал думать не столько над тем, что мне говорить отцу Артемию, сколько над тем, как мне завоевать доверие своенравной Веры и вызвать в ней симпатию к своей «скромной особе». И все же я краем уха дослушал ответ Артемия. Он оказался таким, как я и предполагал, - догматическим отъобъяснением.
- Мы понимаем так, как говорят наши святые отцы. Все, что мы говорим о Боге и вечной жизни в нем, является приблизительным представлением того, что есть. В наших словах о вечной жизни мы должны быть наименее несхожими с тем, что говорится о ней в Святом Писании и в творениях отцов церкви. Вероятно, вы со мной не согласитесь, но я скажу так: в этом мы следуем правилу: важно думать только о том, что способствует спасению в вечной жизни здесь и сейчас, - Божьим Заповедям. Важно поступать по Закону Бога, делая сообразное ему с верой, надеждой и любовью. А вот, что нас там ждет, окажется тем, что мы заслужили. Воздастся нам по вере нашей.
- Я так понимаю, вы говорите от лица вашей церкви, служителем которой являетесь. Но вы не сказали, что сами думаете об этом. Или вы думаете только то и том, что и о чем думали теологи времен первых соборов?
- Разве не может быть так, что личное мнение совпадает с правильным мнением (ортодоксией) авторитетов веры?
- Может быть и так, но тогда это говорит не только о совпадении мнений, но и о сомнительности существования у вас своего собственного мнения. И еще: совпадение мнений не является признанием истинного знания и гарантией от возможной ошибки и заблуждения.
- Вы что, сеньор Ларошфуко, сомневаетесь в истинности суждений святых отцов?
- Как говорили древние: “Errare humanum est”. Святые – люди и могут заблуждаться в толковании трудных для человеческого разумения мест Писания.
- Неужели соборный опыт церкви не может быть подтверждением положений творений отцов церкви?
- Как всякий человеческий опыт он не застрахован от неверного или неточного толкования. Это ведь очевидно: человек – не Бог. Вот вы, отец Артемий, сами же сказали о том, что представление духовной реальности должно следовать правилу: думать о наименее несхожем с тем, что говорится в Святом Писании.
- Если так обстоит дело, как вы говорите, то творения отцов церкви есть следствие соборного опыта церкви или его причина?
И тут неожиданно в спор вступила воспитанница отца Артемия. С волнением в голосе она спросила меня: «Неужели и так непонятно, что святые отцы, водимые Святым Духом, явились выразителями голоса церкви, ее опыта жизни под Богом»?
- Я вот поэтому и спрашиваю вас, любезные россияне, отцы церкви есть медиумы спирита или его коллеги?
- Если я правильно вас понял, то вы спрашиваете нас о нашем понимании роли святых в качестве пассивных исполнителей Воли Божьей или они активные Ея служители? – лукаво переспросил меня отец Артемий.
- Нет, это вы сказали. Я спросил о другом: ваши святые есть рабы Божьи или они помощники Бога в деле творения человеческой жизни в этом мире?
- Как бы ты ответила на этот иезуитский вопрос, дочь моя? – обратился хитроумный монах к Вере Репниной.
- Наши святые как рабы Божьи есть Его помощники в деле спасения грешников в миру.
- Хорошо. Спасение от греха в раю?
- Разумеется.
- А что такое рай? Это место или что-то еще, а может быть нечто иное?
- Я могу сказать только свое мнение. По-моему, это место, которому соответствует такое состояние души, которое безгрешно.
- Спасибо, Вера Борисовна за то, что расставили все по своим местам. Не зря у вас такой находчивый учитель, как отец Артемий.
На этом, в общем-то, беседа и закончилась. Только напоследок княжна Вера мне с легким укором сказала: «Знаете, господин Ларошфуко, нельзя не заметить того, что вы не можете скрыть снисходительного пренебрежения к нам как к каким-то варварам. Да, у нас другие нравы и обычаи с представлениями. Однако они заслуживают уважения, если к ним заранее не подходить с чувством превосходства».
- Обещаю, милая княжна, обязательно подумать над вашими словами и сделать для себя необходимые выводы, - деликатно ответил я с некоторым чувством неловкости за свое предубеждение к русским и их ценностям.
6 апреля 1650 г. Наша беседа третьего дня подтвердила мое заключение,
