нежное чувство. Разлука только разожгла пламя страсти. Но это стало очевидно не тогда, когда мы были далеки друг от друга, а когда вновь сошлись. Но все же мы еще испытывали друг перед другом смущение в выражении наших новорожденных амурных чувств.
Когда княжна Наталья Куракина покинула меня, я прилег на свою жесткую постель и впервые за последнее время спокойно закрыл глаза. Через мгновение на меня навалилась усталость от пережитых тогда чувств и я заснул. Проснулся я от того, что кто-то присел рядом со мной. Я решил не показывать вида, что проснулся от легкого прикосновения к моей руке и посмотрел сквозь ресницы на виновника своего пробуждения.
- Франсуа, не делай вид, что спишь, - строго сказала княжна Вера Борисовна Репнина-Оболенская голосом моей любимой, от которого затрепетало мое сердце, готовое тут же разорваться.
- Сюзанна! – вскричал я в изумлении от радости, охватившей все мое существо.
- Сюзанна? Какой ты, Франсуа, негодник. Если ты меня принимаешь за Сюзанну, то вспомни, какой сейчас год. У нас он отсчитывается от творения мира. Согласно ему я девочка. Но кого ты видишь?
- Девушку. До приезда в Москву, я был у тебя на родине и разговаривал с тобой, – еще ребенком.
- Неужели расстояние между Гаагой и Москвой растянулось на целых одиннадцать лет?
- Если ты все знаешь, то тогда зачем водила меня за нос все это время?
- Положим, я не все это время знала, кто ты такой. Об этом я узнала только накануне.
- Благодаря кому?
- А то ты сам не знаешь.
- Неужели моей музе, воплощением которой ты стала?
- Ты так называешь ее? Тогда, да. Она представилась мне гением красоты. Я не сразу поверила ей. Сначала она показалась мне дьявольской прелестью. Затем она вкратце рассказала мне о том, о чем ты сейчас поведал. Помнишь, при нашей первой встрече ты назвал меня какой-то Юной. Это кто такая? И почему ты являешься сразу в нескольких временах и заставляешь меня быть в одно и то же время разными женщинами: Сюзанной, Юной и еще своей музой?
Только тогда я понял весь ужас, который должна была испытывать моя любимая, которой открылось, что она одновременно является еще тремя женщинами: собой, княжной Репниной-Оболенской, Сюзанной Гюйгенс и авенлойкой Юной. А между тем они все есть воплощения одной богини – гения женской красоты в перспективе моей судьбы. Я невольно задумался о том, самостоятельны ли они или есть, как сказал бы Картезий, всего лишь переменные функции константы аргумента, воплощения богини красоты: самой Венеры. Так вот кто за всем стоит, - Венера! Какой я дурак! Почему я до этого не додумался раньше? Ведь это так просто. Венера есть сама любовь. Я все это время любил любовь в женском образе.
- Ау, Франсуа! Я вообще-то пришла к тебе, а ты со мной, но мыслями уже с княжной Натальей?
- Да, нет. Хотя ты, Вера, своей холодностью разуверила меня в том, что ты – это ты, и кинула меня.
- Недолго ты покинут был, - утешился с другой.
- Да, нет.
- Вот ты какой: да, нет. Все вы мужчины, тем более иностранцы, одинаковы.
- Вера, позволь задать вопрос: У тебя был опыт знакомства с иностранцами?
- Ага. Вот теперь и у тебя появился опыт ревности. Не мне одной ревновать.
Позже она ушла. Мы помирились. Но Вера не поверила мне, что я люблю только ее. Ей было очевидно, что я увлекся княжной Куракиной. Да, я готов признаться себе, что так оно и есть. Но есть одно большое «но»: я по-прежнему влюблен в ту, которая зовется Верой. Это сама Венера в образе земной женщины. И тут меня взяли сомнения в том, так ли правильно я понимаю ту, в которую влюблен.
Действительно, Венера есть существо-идея такой красоты, которая влечет сама по себе. В этом смысле она вечна, то есть, бессмертна. Тогда как земные женщины в качестве ее воплощений смертны. Но что значит собственно «вечна»? Что такое вечность? И тут мне припомнилась особа из склепа фараона, так похожая на Сюзанну и находившаяся в нетленном, живом виде несколько тысяч лет под чудесным покровом. Именно она заставила меня покинуть мой родной дом и отправиться в «дикий край» к московитам.
Так, вечность, что же это такое? Это то, что никогда не начинается и никогда не заканчивается. Получается, она не имеет измерения. То, что не имеет измерения, относится к вечности. Так отрицательно можно определить ее. Психологически это можно представить в виде сна без сновидения. Но так ли это?
Может быть, и не так. Ведь мое рассуждение абстрактно. Вечность понимается как нечто неподвижное. А вот время подвижно. Оно есть, как сказал Платон, «подвижный образ вечности». У меня налицо их абстрактное противопоставление, даже, пожалуй, их поляризация. Если же следовать мысли Платона, то натыкаешься на противоречие: время есть подвижный образ неподвижности. Но что если время причастно вечности как образ прообразу, тип прототипу, переменная пределу? Не является ли вечность пределом движения, бесконечной скоростью, которая нами воспринимается как нечто неподвижное, неизменное в силу нашей ограниченности, конечности?
Положим, вечность потому нам представляется неизменной и неизмеримой, что она превосходит наши возможности обнаружения ее движения по причине бесконечности и безграничности движения. В этом смысле она и есть предел нашего конечного движения, как в мысли, так и в передвижении и изменении.
С другой стороны, - стороны кажущегося нам покоя, - вечность в силу своей уже не максимальной подвижности, для которой наши исторические эпохи есть мгновения, но минимальной, незаметной глазу текучести и в малом бесконечно превосходит наши способности своего реального переживания.
Получается, мы, как существа конечного, прерывного времени, обратно пропорциональны существу непрерывной вечности. Она нам кажется неподвижной, тогда как бесконечно подвижна и в большом, и малом. Мы же для нее представляем собой нечто посредственное, срединное между абсолютным максимумом и абсолютным минимумом, стирающее пики духовной активности вечности.
Однако это срединное положение между полюсами вечности, которые не стоят на месте и не отталкиваются, а взаимно друг друга проницают, не является оптимальным, ибо оно есть упрощение вечной гармонии как представление «вечного покоя», который нам лишь снится, а на самом деле является событием смерти, актом прерывания непрерывного движения, цезурой, рассекающей в представлении и помышлении гармонию и вводящей нас в негативное, ничтожное состояние.
Но тут передо мной встал вопрос: «Присутствует ли хотя бы тень вечности в моих мыслях, чувствах и делах»? Как она может показать себя и что скрывает от нас? Явлением вечности во времени является миг. Что он собой выражает, манифестирует? Он выражает меру присутствия непрерывности в том, что разделено на прошлое и будущее. И само это разделение настоящее, реальное. Реальность этого разделения и есть настоящее.
Выходит так, что непрерывность делится на периоды, отрезки времени того, чего уж нет, и того, чего еще нет. Есть само это деление и оно и есть хронологически настоящее. Вне деления оно есть миг и в этом качестве безмерно. В хронологическом делении оно показывает меру непрерывности в нарезке времени. Эта мера есть предел делимости времени.
Человек живет во времени. Он есть дитя времени, вскормлен им. Он смертное существо. Время его рождает, растит и убивает. Почему? Да, потому что оно само себя пожирает, убивает и вместе с собой пожирает, убивает и человека. Человек делится, плодится. Со временем у него в связи с процессом деления остается мало самого себя, мало и времени на этом свете. Поэтому важно вовремя исполнить свое предназначение, онастоящить, реализовать свои возможности до того, как времени не станет для него.
Но не все существа есть существа времени. Есть еще духи. Так они живут в вечности. Почему же они живут в вечности, а мы нет? Ответ прост: мы онтически индивидуальны, а вот они нет. Духи есть имена многого для одного и того же. Они появляются как различенного единое в отношении к индивидуальным сущим.
Индивидуальное сущее, как человек, есть единство телесного и душевного. Как раз потому что человек есть дихотомическое существо, он смертен. Он не целен, поэтому рождается и умирает, а не живет непрерывно, вечно. Есть момент его творения или рождения и момент смерти как перехода вечной непрерывности в одно из бесконечного множества состояний качественно отделенное от других.
Бессмертно, вечно абсолютное, а вот относительное, как человек, смертно, временно, дано на время исполнения всего того, что в нем заложено и способно это потенциально возможное в себе индивидуально развить и лично усовершенствовать.
Не может не возникнуть вопрос о том, что остается от нас после смерти. На этот вопрос я так ответил себе. Остаюсь я в идее того существа, к которому стремлюсь как к своему идеалу. Что это за существо? Это бог или богиня в зависимости от того, кто к ним влечется и стремится. Так, например, для первых христиан существом как парадигмой или идеалом служения богу был сам Иисус.
К каким же выводам я пришел? Время объемлет трехмерный мир, А вот идея-существо или, то же самое, что дух, уже объемлет душу, выступая пределом вечного приближения смертного существа сквозь время новых рождений и старых смертей, тем самым обращаясь в круг вечности. Множество же идеальных существ наполняет универсальную полноту духа как такового, представляя его инаковость всякий раз особым образом в отдельном случае воплощения.
Последняя мысль, которая меня посетила перед сном, была о том, каким образом живой реликт с лицом Сюзанны под чудесным покровом расписала сценарий всех моих последующих действий. Вероятно, она и есть моя богиня, явившаяся мне в том виде, в каком я мог принять как путеводную нить своей судьбы.
28 июня 1650 г. Я со дня на день жду своего освобождения. И все же, несмотря на это, я полон страхов остаться навеки в темнице. Еще вчера я слышал леденящую душу историю о том, что арестантов царского каземата порой выпускают на волю, но только для того, чтобы поохотиться на них.
Но даже если я освобожусь, то не смогу избавиться от проблем, в которых сам виноват. Как мне дальше строить свои отношения с княжной Верой и княжной Натальей? Само собой понятно, что я не могу отказаться от своей любимой Веры. Но и княжна Куракина вызывает у меня нежные чувства. Положим, я откажусь от нее. Но разве я могу причинить ей сердечную боль своим отказом? Конечно, нет. Однако примет ли меня таким ветреником строгая Вера? Нет. И как быть? Вот незадача.
2 июля 1650 г. Наконец, я на свободе. Хотя мои документы так и не пришли. Как мне хорошо. Нельзя человеку быть в неволе, тем более, летом. Лето – мой самый любимый сезон в году. Особенно мне нравится июль, когда тепло, ясно и на душе светло. И хочется обратно в родные пенаты.
Теперь для меня важно, как можно скорее отбыть из Московии, чтобы никогда больше не сидеть в каменном мешке тюрьмы по царскому капризу. Эта Азия – опасная вещь. Но прежде мне необходимо решить то, ради чего я сюда пожаловал, - уговорить княжну
