Милославская, несмотря на то, что была в положении, выглядела свежо и лицом приятна. Особенно привлекательны были ее живые карие глаза. Она стала меня расспрашивать о жизни во Франции и о наших, в частности моих, вкусах. Когда я, между прочим, заметил, что увлекаюсь письмом и музыкой, царица предложила мне сыграть на видавшем виды чембало, стоявшем в углу залы приемов послов и заморских гостей. Я от души поблагодарил ее за предложение. Как я и предполагал, чембало оказалось расстроенным. Кое-как, на скорую руку настроив его, я сыграл одну из собственных сюит, которая особенно мне нравилась, ибо навевала на меня приятные воспоминания о моей былой влюбленности. Как ни странно моя игра на клавесине приятно удивила многих присутствующих господ и особенно царицу с небольшим штатом фрейлин. Но не более. Царица от всей души поблагодарила меня за игру. Остальные вслед за царем ограничились скупыми аплодисментами. К сожалению, я приметил, что для многих игра на чембало была чем-то чуждым, точнее, экзотичным, во всяком случае, непривычным для варварского уха. Вдруг краем глаза я уловил знакомые черты любимого лица Веры Борисовны Оболенской. Но как только я остановил на ней свой взгляд, она тут же отвела от меня свой взгляд. Однако ей не удалось скрыть тень невольной радости на лице, которую вызвали аккорды клавесина.
Но тут ядовитое замечание «дядьки» царя, боярина Морозова отвлекло меня от любовных чувств.
- Довольно потешная, суетная музыка, господин иностранец. Но мало в ней духа православия.
Выслушав это неприязненное замечание лукавого царедворца, я с каменным лицом ему ответил: «Так получилось, что мы не ангелы, но и не звери, и имеем свободу выбора согласно слову древних отцов церкви. Есть разная музыка, не только церковная. Например, та, которую я исполнил, есть музыка не для увеселений, а для размышлений и выражений человеческой души».
Морозов на миг смешался, но тут же нашелся, напомнив царю, что пора отправиться на богомолье. Как только он напомнил царю о вере, так тот мигом забыл обо мне и о моей Франции, озаботившись более важной миссией спасения своей души. На этом прием к немалому неудовольствию царицы закончился. Когда я уже уходил из Грановитой Палаты Московского Кремля, меня остановила, извинившись, молодая прелестница, сообщившая, что царица хотела бы продолжить нашу беседу про Францию. В ответ я попросил фрейлину царицы передать мою искреннюю благодарность за предложение, и что я готов, предстать перед очами ее госпожи, как только она того пожелает. Вдобавок, я спросил фрейлину, как ее зовут.
- Княжна Наталья Федоровна Куракина, - коротко ответила мне красавица, лукаво улыбнувшись.
- Вы мне не поверите, госпожа Наталья Федоровна Куракина, но предложение ее величества вдвойне приятно, ибо передано вылитой красавицей.
От моего комплимента щеки юной девы зарделись румянцем, и она весело засмеявшись, шурша шелковым сарафаном, отвернулась, а я увидел у нее за спиной мою ненаглядную Веру Борисовну. Однако то, как она посмотрела на меня, гневно сверкнув глазами, повергло все мое существо в неописуемый ужас. Я уже собрался к ней обратиться с виноватым видом, но она, оскорбленная, пренебрежительно фыркнув, не удостоила меня своего высокого внимания и вышла из зала для приема заморских гостей.
Я недолго терялся в догадках относительно странного поведения княжны Оболенской. Мне было понятно, что она обиделась, приревновав меня к посланнице царицы, с которой я «посмел» флиртовать. Одно было хорошо, что я не безразличен ей. Но как Вера Борисовна мне ответит? Ответным флиртом, например, с Никитой Пушкиным? Такое предположение было для меня, как нож в сердце. И тут я поймал себя на мысли, что в чувствах веду себя как ребенок, безусый юноша, влюбленный воздыхатель. Конечно, я понимал, что в любви главное ощущение власти над предметом страсти, чувство обладания его телом и, по возможности, душой. Но не это влекло теперь меня в моих любимых. Мне они были важны как воплощения моей музы – богини как женского прототипа. Богиня как идеальная женщина меня влекла к себе. А земные женщины держали при себе и не давали расслабиться своими причудами и капризами, вызванными их легко ранимым естеством, склонном к искаженному восприятию и неверному истолкованию. Мужчины, как и женщины, любят только первый попавшийся объект интереса, а потом они, в отличие от женщин, любят уже не саму любовь, а ее идеал в женском первообразе.
20 апреля 1650 г. Как я и предполагал, Вера Оболенская перестала замечать меня. Но не так было с Никитой Пушкиным, которому она охотно дарит знаки внимания. Никиту это забавляет, ибо он, как я заметил втайне от всех «сохнет» по царице. Но Вера этого не знает, как, впрочем, и сама царица, может только чувствует некоторую неловкость в присутствии Никиты. Она ведь слывет идеальной супругой, верной русскому государю.
Я беру уроки русского у фрейлин царицы и в знак оказанной мне милости благодарю их уроками игры на лютне и клавесине.
Пока ко мне благосклонно относятся при дворе. Но я думаю, что эта благосклонность тут же сменится опалой, как только я сделаю один неверный шаг. Трудно его не сделать, если имеешь дело с варварами, не зная всех «подводных камней» их неписанных правил.
3 мая 1650 г. К моему невероятному удивлению, я невольно начинаю привыкать к московской жизни. Возможно, этому способствуют мои успехи в туземном наречии. Я начинаю понимать смысл здешней жизни, и мне он становится близок. Это несмотря на то, что та, ради которой я пожаловал в столь далекие для цивилизованного человека места, совсем не замечает меня. Благодаря этому я вижу, что московские барышни имеют немалые достоинства по сравнению с опытными парижанками. Конечно, здесь женщины не так просвещены, как у нас во Франции, точнее, в Париже, да и манеры у них не такие утонченные, как у наших прелестниц. Но эту туземную неловкость искупает их наивность и природная грация. И потом я нигде не видел такого разнообразия красивых женских лиц от европейского до азиатского «покроя».
Ко мне явно благоволит княжна Наталья Куракина. Я уже писал, что она вылитая красавица. Не знаю даже, как лучше описать ее. Ростом она выше среднего. Блондинка с высоким чистым лбом, бархатными светло каштановыми бровями и удивительно прозрачными серо-зелеными глазами, распахнутыми в мир. У нее утонченный пропорционально сложенный нос, который редко можно встретить в русских лицах. Губы прекрасно гармонируют с умеренно округлым подбородком, придавая лицу искомую законченность округлых линий. У нее горделивая осанка. Однако она проста в отношениях с людьми. Грациозная фигура княжны напоминает мне статуэтку, которая стоит на моем письменном столе в родовом замке. Она была случайно найдена мною в первом путешествии в подвале палаццо Медичи под Флоренцией и, вероятно, принадлежит резцу неизвестного латинского ваятеля эпохи Траяна.
Если бы не сходство Веры с Сюзанной, я не смог бы устоять перед соблазнительным очарованием княжны Куракиной. Как только я это понял, так меня тут же осенила догадка, что странным образом - от противного - княжна напомнила молодую женщину со страшным шрамом во все лицо на Авенлое, приказавшая мне беречь Юну. И само это напоминание пронзило меня ужасным открытием: травмированной авенлойкой была Кайрилет. Что с ней произошло на обратном пути на Авенлою? Она попала в аварию? Каким образом она так страшно изменилась? Вероятно, продолжая любить меня, она была вынуждена казаться безучастной, чтобы не стеснять меня жалким сочувствием ее горю. Я прекрасно понимал, что для женщины, пускай даже искусственной, очень важно выглядеть красивой в глазах своего любимого мужчины. Мне стало так горько на душе, что я, естественно, расплакался от мысли о моей несчастной Кайрилет. Я чувствовал острую необходимость в том, чтобы отыскать ее в будущем и поддержать своей любовью.
8 мая 1650 г. Сегодня днем я имел странную и вместе с тем откровенную беседу с княжной Натальей. В ее обществе я нашел утешение от мук ревности, виновником которых была «неверная» Вера Борисовна. Она стала меня расспрашивать о том, что связывает меня с Верой Оболенской.
- Господин Франсуа, что вы нашли в такой гордячке, как Вера Оболенская? Она не обращает на вас никакого внимания.
- На ваш вопрос мне трудно ответить, милая Наталья Федоровна.
- Уж не влюблены ли вы в нее? – спросила с нескрываемым любопытством княжна.
- Неужели вы полагаете, что все так просто? – ответил я и тут же замолчал, встретившись с испытующим взглядом княжны, пронизывающим меня всего насквозь.
- Не смотрите вы на меня так, Наталья Федоровна.
- Как так?
- Княжна Наталья, вам никто еще не говорил, что вы похожи на настоящую колдунью. Вот у вас и глаза такие, прямо как чистые изумруды.
- Какой вы, господин Франсуа, выдумщик. Я только вслух подумала, а вы уже делаете выводы. Мне кажется, что вы нашли в княжне Репниной не ту, которую искали. Ведь вы за этим пожаловали сюда.
Как только я услышал от княжны Натальи то, что тщательно скрывал от всех, то тут же невольно уставился на нее с нескрываемым удивлением.
- Откуда вы это узнали? – сорвалось с моих уст, вопреки моему желанию.
Наталья Федоровна слегка усмехнулась и, наклонив к левому плечу голову, пожала плечами.
- Так кого именно я разыскиваю?
- Вам лучше знать, - уклончиво ответила княжна.
- Не мучайте меня, Наталья Федоровна,– взмолился я, - скажите, на милость!
- Странное дело. Вы ищете того, кого сами не знаете. И за советом обращаетесь ко мне? Откуда мне это знать?
- Я, положим, знаю.
- Но тогда зачем меня спрашиваете?
- Вдруг я ошибаюсь. Неужели вы мне не можете помочь.
- Господин принц учтивости, знаете, что я скажу вам?
- Я весь во внимании.
- Вы не умеете просить так, чтобы вам уступили.
- Так научите меня этому.
- Мне что самой себя просить? Нет, увольте. Если вам надо, то сами постарайтесь научиться.
- Наталья Федоровна, а вы мне подскажите, с чего начать, ведь у меня не было учителей прошения.
- Так и быть, подскажу вам. Вы понаблюдайте за нами, как мы просим у тех, от кого зависит наша жизнь.
- Наталья Федоровна, я готов встать перед вами на колени.
- Так за чем же дело стало?
Тогда я преклонил пред ней колено.
- Нет, мой господин, вы сделали полдела.
В ответ я полностью встал перед ней на колени, повесив голову на плечи.
- Так, господин Франсуа, вы прошли первое испытание, не без изъяна.
- И чем я вам не угодил на этот раз, мой безжалостный судья?
- Вы преклонили колена и склонили голову как побежденный. Я ждала от вас победы над самим собой. Между тем вы уступили тому, что посчитали капризом взбалмошной негодницы. Признаетесь, сударь, это так.
- Нет, не так. Я готов и не то вытерпеть, чтобы добиться от вас признания.
- Хорошо. О втором испытании вы узнаете в свой черед.
- Это когда же?
- Когда я придумаю испытание. Знаете, я не такая умная, как ваша княжна Репнина.
- Что вас так злит в княжне?
