выраженное найденной мною максимой: «Больше всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие». Вот его нам как раз и не хватило. В течение этих трех дней я ненавязчиво, но настойчиво искал встречи с Верой. Я ничего не могу с собой поделать: любовный жар сжигает меня изнутри. Однако я должен быть предусмотрительным, помня о том, что «любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь». Любой промах, любая ошибка грозит мне потерей любимой.
И вот, наконец, сегодня днем мне представился благоприятный случай закрепить свое знакомство с Верой. Я столкнулся с ней в хоромах Пушкина на Малой Никитской. К слову сказать, я стал уже немного понимать русскую речь, с первого дня в России уча русские слова и способы их правильного сочетания.
Для того, чтобы разительно не отличаться от туземцев, я переоделся в их одежду. Надел на себя белоснежную сорочку, серый зипун на подкладке зеленого цвета и красной подпушкой вдоль краев до бедра, а также лиловые порты с чулками. Поверх нижнего белья облекся в красный долгополый распашной кафтан «в рукав» с застежками, украшенными горизонтальными рядами синих шелковых нашивок из плетеной тесьмы с пряденым золотом, и невысоким стоячим воротником. Со шпагой на бирюзовом кожаном поясе с золотой пряжкой и в темно-коричневых кожаных сапогах из телячьей кожи я вышел на улицу. На дворе был солнечный теплый весенний день. Нахлобучив на голову шапку из красного сукна с меховой опушкой, я пошел, куда глядят глаза, в надежде наткнуться на Веру в центре Москвы. Откровенно говоря, надежды было мало. Но что делать? Назойливо напроситься в гости? Нет, сделать это – значило навсегда потерять себя в глазах Веры. Мы не прощаем другим не безразличия, а навязчивости, от которой непроизвольно бежим.
Но сегодня Бог меня не оставил и явил мне свою милость: на Тверской улице меня окликнул родной голос, который заставил встрепенуться мое бедное сердце.
- Ваша светлость, рада вас видеть.
Когда я робко обернулся, то перед собой увидел Веру, облитую солнечным светом. Она сияла своей неземной красотой. Попробую бегло описать ее. Вера была одета в долгополое распашное золотое платье без рукавов, украшенное серебряными вставками. Это платье здесь называют сарафаном. Под платьем сидела верхница - белоснежная сорочка, рукава которой, собранные в складки, выглядывали из сарафана. Светло-русые волосы были заплетены в косу и украшены перевязкой – цветной лентой. Лицо у Веры было продолговатое с тонкими чертами лица и большими глазами голубого цвета, отдававшего в глубине синевой. Губы и брови имели форму вытянутого стрельчатого лука. Под одеждой угадывались контуры стройного тела. Правда, я заметил, что между русских женщин есть заметное различие. В незамужнем, девическом возрасте они, как правило, хрупки и не вызывают обостренного мужского внимания. А вот в замужнем возрасте расцветают и становятся плотски привлекательными и склонными к полноте.
Вера была хрупка, но в ней было что-то еще, нет, не плотское, а нечто иное, еще больше манящее, что выгодно отличало ее от других русских девушек. Таинственное обаяние Веры было не сословным и не народным, а личным достоянием. Я думаю, ее женское обаяние было вызвано чем-то неземным, небесным. Очаровательна была не духовность или плоть Веры, а ее душа. Вера была мудра душой. Душой она была вылитая София. Это вполне в духе преклонения русских перед софийным началом как явлением духа в мире.
Следующая тирада Веры вернула меня на землю, над которой я вознесся в своем незаинтересованном созерцании ее софийной красоты.
- О чем это вы задумались, ваша милость? – спросила меня насмешливо Вера к моему немалому удивлению на чистом французском языке.
- Извините меня, Вера Борисовна, я не мог оторвать глаз от вашей ненаглядной красоты.
- Неужели во мне есть то, что вы не могли разглядеть у ваших дам?
- Мне трудно ответить точно на ваш вопрос, ибо в вас есть то, что не встретишь у земных дам. Это блеск софийного света, которым вы светите изнутри себя. Кстати, Вера Борисовна, пожалуйста, зовите меня проще «Франсуа», мне так будет приятнее вас слушать.
- Извольте, принц, если вам так удобнее, я буду вас звать «Франсуа»… как вас по-батюшки..?
- Простите, не совсем… ах, да, моего отца зовут тоже «Франсуа». Поэтому на русский манер выйдет не совсем благозвучно. Так что лучше вам звать меня просто «Франсуа». К слову сказать, вы, Вера Борисовна, говорите по-французски, как настоящая парижанка. Откуда это?
- У меня хороший учитель, Франсуа Францевич.
- И кто он, Вера Борисовна?
- Один француз-путешественник.
- Мне бы хотелось с ним увидеться. Вы можете нас познакомить?
- Нет, не могу. Это будет преждевременно.
- Вы меня заинтриговали, Вера Борисовна. А как его звать, я могу хотя бы это узнать?
- У него много имен и лиц. Пока, давайте, это оставим в тайне. А, там видно будет.
- Вера Борисовна, вы, наверное, меня разыгрываете. Как у одного человека может быть несколько лиц. Вы в каком смысле так сказали?
- Не беспокойтесь, Франсуа Францевич, я сказала в переносном смысле. Неужели только вы можете являться в разных лицах?
- Дорогая Вера Борисовна, вы обвиняете меня в лицемерии? Но я чист перед вами.
- Так ли, Франсуа де Ларошфуко? Зачем вы приехали в Россию? Может быть, сказать точнее: за кем вы приехали в Россию?
- Я льщу себя надеждой здесь встретить дорогого мне человека, с которым можно было бы прожить всю жизнь.
- И кто этот человек?
- Вера Борисовна, вам лучше знать. Спросите своего француза.
- Франсуа Францевич, вы говорите загадками.
- Не более чем вы, Вера Борисовна. Так кто такой, ваш тайный учитель?
- Вы о нем узнаете, как только мы с вами познакомимся ближе. Единственное препятствие этому ваше излишнее любопытство.
- Что ж, Вера Борисовна, я постараюсь проявить большую терпеливость. И все же, вы хоть намекните, чтобы я в ожидании имел пищу для размышлений.
- Вы меня, конечно, извините, Франсуа Францевич, с вами интересно, но я спешу по делам, - вдруг свернула наш разговор «моя прелестница».
- Премного вам обязан, Вера Борисовна, что уделили так много своего драгоценного времени моей скромной персоне. Когда я вновь увижу вас? Не то я уже стал отвыкать уже в Москве от родного языка.
- Ваша светлость, принц учтивости, все как раз наоборот. Это я заняла много времени у вас. Что до языка, то ваш товарищ, Никита Борисович Пушкин, вполне сносно говорит на вашем родном языке. Так что, думаю, вам нет нужды в моем обществе.
И тут я не удержался и признался.
- Знаете, Вера Борисовна, за кем я приехал в Москву?
- Нет, не знаю, - нетерпеливо ответила Вера Борисовна.
- За вами.
- Как вас понимать, принц де Марсильяк? – спросила неприятно удивленная Вера Оболенская.
- Буквально. Скажу больше: я уверен, что говорю с тобой… Юна.
- Как вы меня назвали? – с недоумением спросила Вера. И только в уголках ее глаз я увидел тень невольного движения растерянности.
- Вы напомнили мне мою давнюю знакомую.
- Так значит, вы меня с кем-то перепутали? Смею вас заверить, принц, я княжна Вера Борисовна Репнина-Оболенская. Хочу вас предупредить, что у нас, в России, не принято приставать к девушкам с нескромными предложениями. Тем более вы, вероятно, женаты?
- Да, к сожалению. Но я не люблю свою жену. И она меня не любит и живет с другим мужчиной. Юна, может быть, мы прямо, без обиняков, поговорим друг с другом? Твоя легенда меня нисколько не разубедила.
- Так значит, то, что я княжна, - это моя легенда? Принц, вы либо не в себе, уж простите меня на недобром слове, либо ломаете передо мной комедию, назвав меня какой-то Юной.
- Юна – это мой ангел-хранитель.
- Но я Вера Оболенская, а не ваш ангел-хранитель. Я полагаю, наш разговор исчерпан. И, пожалуйста, больше не преследуйте меня.
- Что ж, Вера Оболенская, очень жаль. А между тем мы любили друг друга. Прощайте.
И с этими словами я, резко развернувшись, покинул свою будущую возлюбленную. К сожалению, возлюбленную, но не в этой жизни.
8 апреля 1650 г. Уже второй день я не могу найти себе место. В голову не приходит ни одна спасительная мысль. Остается только вопрошать о том, что я делаю в этой дикой стране.
Вчера, наконец, окольничий Пушкин известил меня об аудиенции у русского царя. Она состоится на следующей неделе, как я понял, пятнадцатого числа месяца апреля. Но теперь меня занимает не это. Я думаю, что означает моя находка прототипа Сюзанны в египетской Долине Царей. Как египтянка, жившая несколько тысяч лет назад, могла оказаться точь в точь похожей на Сюзанну Гюйгенс? Причастны ли к этому Юна и стоящий за ней гений женской красоты? Если Юна причастна к этому, то следовательно она уже заранее знала до моего появления на Авенлое о том, кто я такой. Но если это так, то она приняла вид земной женщины, освободившись из плена пирамиды… Стоп, я совсем не подумал о том, что вряд ли за моей живой чудесной находкой стояла Юна. Моя богиня явилась мне в виде Сюзанны. Только теперь до меня, наконец, дошло то, что превратности времени судьбоносны и для моих взаимоотношений с высшей силой. А, это значит, что то, что произойдет в будущем, уже предопределило то, что случилось в прошлом сообразно хронологии событий. Случился парадокс времени: оно пошло вспять для меня. Нет, точнее, время одновременно пошло в противоположных направлениях. Позже мне надо будет это еще обдумать для прояснения смысла сказанного и записанного.
И еще: как могла такая, живая чудом сохранившаяся находка находиться в тысячелетнем плену пирамиды в Долине Царей? Раз она явилась мне во сне зовущей меня в Россию, значит, она знала о моей любви к Сюзанне, на которую так похожа.
15 апреля 1650 г. Вчера я имел удовольствие явиться на аудиенцию к русскому царю Алексею Михайловичу Романову. Он встретил меня благосклонно и доброжелательно. Царь имеет статную фигуру, несмотря на то, что ему еще двадцать один год. Он царствует уже шестой год. У него круглое румяное лицо с правильными чертами и удивительно голубыми глазами, которые ласково смотрят на собеседника. Но не только внешность располагает собеседника к общению с царем. Этому в немалой степени способствует его манера добродушно общаться и проявлять недюжинные для монарха способности к умственной деятельности. Правителям свойственно принимать решения по тем умозаключениям, что пришли в голову не им, но их хитроумным советникам. Одним из таких советников царя является боярин Борис Иванович Морозов. Этот лукавый царедворец был не так прост, иначе царь давно изобличил бы его. Боярин Морозов был воспитателем царя и ловко этим теперь пользовался. От окольничего Пушкина я слышал сказанную как бы невзначай фразу о том, что царский советник еще больше привязал к себе царя своей брачной интригой, женившись на родной сестре царицы Марии Ильиничны Милославской, которую представил царю на смотре невест, предварительно ославив выбор самого царя в лице несчастной Евфимии Всеволожской.
Мария
