Мне не хотелось использовать мою хорошую знакомую Марго в качестве посредника в шпионской авантюре, но что делать. Единственно, что можно было сделать, так это действовать весьма деликатно и крайне осторожно еще и потому, что меня, всего скорее, будут проверять и испытывать на верность РОВСу.
И все же мне было стыдно заниматься интригами, используя «в темную» свою знакомую. Нужно попробовать свести к минимуму ее участие в этом злосчастном деле. Для этого я должен уделить больше внимание апологетическому освещению жизни белоэмигрантов в парижской газете «Новое русское слово», в которой я работал в качестве журналиста, ведущего литературно-критическую колонку.
Через две недели стали приходить благодарные отзывы от читателей - недоброжелателей большевиков. Я отметился в качестве газетного адвоката «белого движения» за границей, публикуя памфлеты против советской власти большевиков и воспоминания о жизни в кровавом Петрограде. Прогрессивные журналисты не то, что перестали мне подавать руку, но то, что они начали меня избегать, - это факт.
Прошла еще одна неделя. Я еще раз посетил бордель "Один-Два-Два" на Рю-де-Прованс, мадам которого была Зизи.
Мои встречи с Зизи хоть как то меня отвлекали от навязчивых попыток завести знакомства в белоэмигрантской среде. Теперь Зизи не работала с клиентами. Их ублажали ее подопечные. Но она была еще молода и не растратила своих амурных навыков: умела удовлетворить любой мой каприз с удовольствием для себя. Мне даже стало казаться, что она была увлечена мною. Во всяком случае, я точно ей увлекся. Причем мой интерес был не столько телесный, хотя его было не отнять, сколько душевный. Странное дело, я находил душевный покой в борделе в объятиях бывшей проститутки, подрабатывающей в кабаре в качестве то ли танцовщицы, то ли двойного агента.
Был интересен не только бордель с его комнатами, стилизованными под исторические места, но и ресторан при нем под названием “Le Boeuf à la Ficelle”, посетителями которого были заезжие знаменитости. Пикантность этого ресторана состояла в том, что его посетителей обслуживали полуголые девицы.
Наконец, я вышел через Маргариту на великого князя Николая Николаевича, который уже кое-что знал обо мне по моим публикациям. Выразив желание вступить в РОВС и бороться с большевиками не только словом, но и делом, я отрекомендовал себя, что я к его услугам. Он мне ответил, что подумает, и если во мне будет нужда, то со мной свяжутся его знакомые.
Мне пришлось долго ждать, - целый месяц, - пока со мной не связались офицеры РОВС и не предложили вступить в свой союз. Однако они поставили передо мной условие такого вступления: я должен был лично ликвидировать любого служащего советского посольства в Париже. Я оказался в тупиковой ситуации. Как я мог пойти на такое политическое преступление? Это было выше моих силах. Информацию о кровавом условии вступления в РОВС я передал Зизи.
- Как ты думаешь, за кого меня принимают люди? За убийцу? Я разве могу намеренно быть убийцей?
- Мы что-нибудь придумаем. Я передам информацию Дубову и попрошу его сделать так, чтобы ты избежал подставы. Тебя хотят замазать чужой кровью. Если ты действительно это сделаешь, то всегда будешь на крючке у Михаила. И у него будет повод тебя устранить, как только представится удобный случай.
- Я хотел тебя спросить: ты спишь с Дубовым?
- Саша, ты меня ревнуешь? – с довольной улыбкой спросила меня Зизи, но, не дождавшись ответа, ибо и так все было ясно, сказала, - нет, я не в его вкусе. Он предпочитает не розу, а еще нераскрытый бутон.
- Зизи, почему ты не разрешаешь мне называть тебя Зосей?
- Я привыкла к Зизи. Мне так легче переживать свое состояние. А если ты будешь называть меня Зосей, то я боюсь расклеиться. А мне сейчас ни в коем случае нельзя это делать.
Мои кураторы из ИНО ОГПУ решили инсценировать убийство сотрудника посольства. Для этого мне дали револьвер с двумя холостыми пулями в обойме с боевыми патронами. Я должен был предупредить агентов РОВС о том, что пойду на дело. А они должны были проверить мою решительность в доведении дела до конца. На их глазах я подстрелил одного из служащих посольства недалеко от самого посольства на бульваре Ланн. Инсценировка прошла успешно: у него на левом боку расплылось пятно. На выстрел из-за угла выбежали ряженые полицейские. А по правде, это были агенты Кремля. Сотрудник посольства так же был «своим человеком». Мне и моим контролерам пришлось спешно ретироваться. В итоге, я торжественно был принят в члены РОВСа и стал писать свои правые статьи в «Вестнике РОВС». Впоследствии не без моей помощи был задержан генерал Кутепов. Говорили, что он умер от сердечного удара, случившегося с ним от досады на самого себя из-за того, что попался как солдат-новобранец на уловку большевистских дикарей. Впрочем, я нисколько не жалею его, как и Дубова, который получил пулю в лоб от меткого белогвардейца и подох под забором. Туда этой большевистской сволочи и дорога. Моя помощь советской России была помощью России, а не большевикам и тем более не карателям моего народа.
ОККУПИРОВАННЫЙ ПАРИЖ
Шли годы. Мне перевалило за 40. Я уже свыкся с мыслью о том, что никогда не вернусь в свое время в том возрасте, в котором я выпал из него. Всего скорее, я не доживу до него. У меня подросли дети от Даши, Маши, Колетт. К сожалению, детей у Зизи не могло быть. На невозможности их иметь сказалось ее прошлое занятие проституцией. Постепенно я охладел ко всем своим женщинам. Ближе всего мне была Даша. Накануне войны я отправил Дашу с детьми и престарелым Петром Андреевичем за океан. Пришла пора отправить туда же и Машу с пятилетней дочкой. Однако я не успел отправить ее в безопасное место. Началась «странная война». От лица профашистской части РОВСа я тайно выезжал в Германию для налаживания контактов с НСДАП, пытаясь держать под контролем связи белоэмигрантов с врагами Советского Союза. Вместе с тем мы у себя, в Париже, подбирали надежных людей, которые в случае поражения Франции в войне с Германией, должны были организоваться в подпольную ячейку и бороться против немецких оккупантов и коллаборационистов.
Когда странная война закончилась поражением Франции и немецкие войска победно вошли в Париж, я был один из немногих в РОВСе, кто открыто приветствовал оккупацию Франции, в то же время тайно участвуя в организации движения сопротивления, получившее название «маки». Начиная с 1941 г. я работал тайным агентом петеновской «Милиции», которая сотрудничала с гестапо. В компетенцию «Милиции» входила борьба с сопротивленцами-антифашистами, розыск евреев, цыган, коммунистов, лиц левых убеждений и помощь гестапо в отправке их в концлагеря. Я старался своевременно сообщать заинтересованным лицам о готовящихся облавах, о дислокации войск гитлеровцев в северной Франции, в частности в Париже и его окрестностях.
Мне с трудом удавалось не затыкать уши, когда из репродукторов звучал гимн в честь маршала Петена “Maréchal, nous voilà”!
Маша, не зная о моей действительной роли в организации и участии в движении Сопротивления, разорвала со мной всяческие отношения, презирая меня за мой мнимый коллаборационизм. Потом через наших общих друзей я узнал, что она расклеивала антивишистские и антигитлеровские листовки на афишных тумбах, досках объявлений, киосках и стенах домов ночного Парижа. В листовках речь шла о том, что «нужно нападать на врага повсюду, где он находится». По этому поводу у меня состоялся серьезный разговор с Машей. В то время она проживала на бульваре Сен-Мишель недалеко от Люксембургского дворца. Когда я пришел к ней, то она не хотела меня пускать на порог. Я постучал в дверь.
- Кто там?
- Маша, пожалуйста, открой дверь.
- Уходи, я не хочу тебя видеть.
- Нам надо поговорить. Я не уйду, пока мы не поговорим.
Но Маша мне не ответила. Она просто ушла к себе в комнату. Тогда я стал звонить, долго звонить. Но никто не подходил к двери. Я взял свой ключ и открыл дверь. Необходимо было рассказать всю правду Маше, иначе я навсегда потеряю ее.
Зайдя к ней в спальню, я увидел Машу лежащей на постели и отвернувшейся от меня к стенке. Как только я с ней заговорил, она заткнула уши, чтобы меня не слушать. Я подошел к кровати и хотел спокойно поговорить с Машей о том, кем на самом деле являюсь, но она встала и уже хотела выбежать из спальни. Я схватил ее за руку и просто сказал: «Маша, я двойной агент и работаю на большевиков». Маша остановилась и внимательно посмотрела на меня, а потом отрывисто сказала: «Я тебе не верю»!
- Ты можешь мне не верить, но должна выслушать меня, хотя бы для того, чтобы больше к этому не возвращаться. Я уже больше пятнадцати лет являюсь агентом Кремля. Для этого я и вступил в РОВС. А теперь веду подрывную работу против нацистов. Именно в целях такой борьбы я и состою в «Милиции». У меня есть группа верных товарищей. Кстати, они поддерживают связь с другой группой сопротивления, по заданию которой ты расклеиваешь антифашистские листовки. Если ты мне не веришь, то можешь принять участие в одной из акций нашей группы. Завтра мои товарищи отправляют одного еврея, нужного Советам, в Швейцарию для того, чтобы он перебрался через посольство в Россию. Я буду сопровождать его по договоренности с советскими разведчиками до Берна, в котором у меня будет встреча с фашистами из местных русских для прикрытия успешной переправы. От нее зависит не только судьба многих людей, но и будущее мира. Ты это понимаешь? Излишне говорить, что я не имел права об этом тебе говорить. Ты меня вынудила все тебе рассказать.
- Саша, ты говоришь мне правду?
- Неужели ты мне не веришь?
- Но это так неожиданно для меня, что я не знаю, как мне…
- Тогда поцелуй меня, как было раньше.
Мы обнялись и поцеловались. И тут я заметил, что Маша стала намного бледнее, чем была прежде.
- Маша, ты плохо выглядишь. Тебе надо чаще быть на свежем
