- Дома расскажите. Заходите. Милости прошу, - позвала нас Маша.
- Маша, собирайся. Я снял номера в гостиной.
Тут Петр Андреевич взял меня за руку и шепотом сказал: «Не надо повторять ошибок. Неизвестно, что еще нас ждет на улицах Петрограда». Я не стал упираться и вошел следом за ним в квартиру. На квартире выяснилось, что племянница, оказывается, не такая черствая эгоистка. Со временем она смягчилась и сама предложила нам остаться на ночь.
На следующий день мы отправились на Финляндский вокзал. Когда поезд отходил от перрона, то у меня сжалось сердце от того, что я не скоро увижу свою неприветливую Родину. Под стук колес и монотонный шум раскачивающегося при движении вагона мы въехали в Финляндию. Ночью я проснулся от перестука колес на стыках железнодорожного полотна при повороте. Лежа на спине напротив спящего Петра Андреевича я думал о том, что меня ждет во Франции. Как сложатся мои отношения с Машей и Дашей? С этими мыслями я опять задремал, качаясь вместе с вагоном поезда, мчавшегося на всех парах в Хельсинки.
ЭМИГРАНТСКИЙ ПАРИЖ
Человеческая память избирательная вещь. Вот только меня мучили воспоминания о злосчастном Петрограде. Как тут же я вспомнил утро в парижском борделе "Один-Два-Два". Я лежал на несвежей постели рядом, с кем бы вы думали, с самой Зизи, да той Зизи, что мне встретилась в московском публичном доме мадам Эмилии на Петровской улице. Зизи оказалась не только опытной женщиной в амурных делах, что приличествовало ее неприличной профессии, но и нежной любовницей. Она призналась мне в том, что «положила на меня глаз» еще в Москве. Я был удивлен ее появлению в известном кабаре «Казбек» на Монмартре, куда зашел со своей любовницей Колетт, которую стал звать полным именем «Николетта» на итальянский манер. В этот вечер на сцене выступал известный артист с плаксивым грассирующим голосом, певший о женских пальцах, пахнущих ладаном.
- Дамы и господа! Сегодня пожаловал к нам издалека, из самой кареглазой Польши, наш петербургский любимец, мсье «черный Пьеро», шансонье Александр Вертинский. Прошу любить и жаловать, дамы и господа, - так представил публике заезжую звезду русского шансона известный конферансье Серж Дунайский.
Александр Вертинский спел грустную песню «То, что я должен сказать». После него, как это часто бывает в таких местах, девушки станцевали канкан. Среди них я приметил знакомое лицо. Она потом подошла ко мне, уже переодевшись в приличное платье, когда Николетта ушла в дамскую комнату. Представившись «Зизи», она спросила меня, не помню ли я ее?
- А как же мне вас не помнить? Славное было время. К сожалению, это было в другой жизни.
Я предложил ей присесть рядом за стол. Зизи выглядела даже лучше, чем была, когда мы впервые встретились в Москве.
- У меня вам подарок, - сказала с улыбкой миловидная Зизи. - Наш общий знакомый просил вам передать привет.
- Уж не Николай ли?
- Нет, говорят он где-то в Константинополе. Привет от Михаила.
- Зизи, я такого не знаю.
- Как же, Александр Сергеевич, это тот Михаил, которому вы обещали оказать услугу. Мы может поговорить об этом после, - сказала Зизи и, сунув мне записку в руки, заметила, - вон уже ваша дама идет.
Когда Николетта подошла ко мне, от Зизи остался лишь тонкий аромат цветочных духов.
- Саша, что за женщина с тобой говорила? У нее хороший вкус, - отметила Николетта.
«Как они мне все надоели со своей несносной ревностью», - подумал я про себя. И в самом деле. Почему я завел интрижку с Николеттой? Да потому, что Даша и Маша спелись в том, что извели всех своей ревностью, мучая меня и мучаясь сами. Они подозревали друг друга в желании увести меня из-под носа другой. В этой обоюдной борьбе подруг я был разменной монетой их извечного соперничества.
Я стал замечать за самим собой некоторое своеволие и беспринципность, которые были мне не свойственны в бытность простым советским интеллигентом, Мое обращение во времени, в котором было нечто от «нечистого», стало портить меня, как будто я безнаказанно играл чужую роль, несвойственную моему характеру.
Итак, я ввязался опять в очередную авантюру, но теперь она была уже не моя, а чужая, служебная и даже враждебная моей природе. Меня беспокоил вопрос о том, как Михаил Дубов отыскал меня? Вероятно, Зизи его агент. Она, наверное, и в публичном доме Эмилии Хатунцевой работала на царскую охранку, а потом тайную полицию Временного правительства. А теперь является большевистским шпионом. Но что ей мешало и тогда работать на революционеров и быть двойным агентом? Что они хотят от меня? Я явно тяготился своим словом, данным кровавому большевику Михаилу Дубову. Я не чувствовал себя теперь свободным и предполагал, что он начнет использовать меня в качестве пособника в своих шпионских играх против парижских белоэмигрантов.
Все это я вспомнил, когда лежал рядом лицом к лицу с Зизи. Она мирно спала. В этот момент она была похожа на невинного ребенка. Вообще ее внешний вид был весьма противоречив. В зависимости от обстоятельств она то казалась прелестной девушкой, этакой наядой, то являлась вакханкой, то выглядела ходячим воплощением роковой женщины. У меня возникло невольное желание поцеловать ее в чистый лоб. Когда я притронулся сухими губами к ее теплой коже, то она вдруг вытянулась и выгнулась как дикая кошка. Открыв глаза, она стыдливо махнула на меня рукой, смущенно сказав: «Не смотри так на меня, Саша, - сглазишь». За окном поднималась заря, и комната в борделе осветилась бледно-желтым светом нарождающегося дня.
- Как то все это не вяжется с тем, к чему ты меня склоняешь. Что у тебя общего с большевиками, у которых руки по локоть в крови? – не мог я не спросить Зизи.
- Саша, ты будто не знаешь, что у белогвардейцев руки то же запачканы и явно не вареньем?
- Зизи, ты разве разделяешь их убеждения? Или у них есть для тебя крючок?
- А ты сам то, как думаешь? Конечно, я давно уже на крючке у проклятых. Сначала это были жандармы, позже чекисты. Саша, я совсем не хотела тебя вовлекать в это дело. Когда мне показали, с кем я должна связаться, я подумала, что, может быть, помогу тебе, если не сорваться с крючка, то хотя бы сделать его для тебя менее болезненным.
С другой стороны, у нас нет другой реальной Родины, кроме той, которая осталась за границей. Это Россия с большевикам. Здесь живут русские люди без Родины воспоминаниями о прошлом, которого уже не вернуть. В этом нет смысла, если не принимать то место, где ты теперь живешь, за свое, родное. Тогда есть будущее. В этом случае твои обязательства перед кем бы то ни было теряют силу при условии, что ты их дал под давлением обстоятельств. Но если ты не можешь здесь прижиться, то работой на свою Родину, от которой ты необдуманно или из-за страха отказался. В таком случае ты пойдешь на встречу с Михаилом, каким бы кровавым он тебе не показался.
Я в душе согласился с разумными доводами Зизи. Она умела уговаривать людей, ибо не просто была хорошо подготовлена, но и от природы умна, а это нечасто встречается не только среди женщин, но и среди мужчин. И все же я колебался, так как важно было для меня и то, и другое. Обстоятельно подумав, я согласился на встречу. Мы договорились о том, где я встречусь с Михаилом. Развлекшись на прощание с Зизи, я покинул бордель.
На следующий день я встретился с дубовым в доме одного из советских нелегалов в «Медоне» - пригороде Парижа. В этот раз он был весьма деликатен со мной. Видимо, я был очень нужен ему. Только в качестве кого? Об этом я узнал позже, когда мы стали прощаться.
- Дорогой, Александр Сергеевич, мы с вами будем поддерживать связь через кокотку Зизи. Она надежный человек и, как я понял, неравнодушна к вам. А это полезно для дела. Я прошу вас проявить интерес к деятельности РОВСа, и лично к особе генерала Александра Петровича Кутепова и его покровителя великого князя Николая Николаевича.
- Милейший Михаил Сергеевич, и как это мне удастся? Я ведь не князь и даже не граф, и не член Русского Обще-Воинского Союза.
- Вы забыли, Александр Сергеевич, о тетушке вашей хорошей знакомой Колетт де Шевре, о мадам де Келюс, с которой, кстати, вы тоже дружите, но лишь как друг. Вот она водит дружбу с супругой Николая Николаевича и поэтому принимает их у себя во дворце в Париже. Там вы и можете познакомиться с великим князем. А через него выйти на самого генерала Кутепова.
- Михаил Сергеевич, вам, что делать нечего, как интересоваться моей личной жизнью, знать с кем я сплю, с кем дружу?
- Александр Сергеевич, такая у меня работа. В ней нет ничего личного. И еще: все, что я вам говорю о вас, останется между нами. Я даю ход только тому, что затрагивает интересы моей Родины. Надеюсь, судьба Родины вам не безразлична?
- Вы прекрасно знаете, почему я эмигрировал. А судьба Родины мне небезразлична. Хорошо, что зависит от меня, я постараюсь сделать. И как долго я буду на вас работать?
- Не на меня, а на безопасность нашей Родины, к которой наши соотечественники относятся как к своей мачехе. Их надо поставить на свое место. Ведь они занимаются на территории СССР террором.
- Но заметьте. Михаил Сергеевич, вы по отношению к ним занимались тем же. Как говорят у нас в народе: «Как аукнется, так и откликнется».
- Я это понимаю. Но время взаимных обид прошло. Пора нам переходить на мирное взаимное существование. Вы как полагаете, уже пора?
- Было пора намного раньше. Но что говорить. История не ведает сослагательного наклонения.
- Тут вы, Александр Сергеевич, правы.
- А что будет с самим генералом Кутеповым, если он окажется в ваших руках?
- Александр Сергеевич, мы надеемся, что наш разговор с вами останется между нами. Нам бы не хотелось вовлекать в это дело ваших близких. Вы сами знаете, как мы умеем работать с теми, кто не понимает последствий того, что они делают. А что до генерала Кутепова, то вам то какая разница? Идет борьба. Такие политики, как он, заслуживают публичного разоблачения. Если он согласится на это, то его ждет наказание. Если окажет сопротивление, то пусть пеняет на себя, Александр Сергеевич. Такие люди должны знать, на что они идут, когда борются с целым народом.
- Ну, положим не с целым народом, а с вашей партией.
- Наша партия теперь объективно защищает интересы большинства народа. Я, почему так откровенно говорю с вами, Александр Сергеевич? Как вы думаете?
- Полагаю, потому, что рассчитываете на мое благоразумие.
- Совершенно верно. И еще: вы же фаталист, ясновидящий.
- Знаю я, как вы относитесь к моим предсказаниям.
- Как здравомыслящий человек. И последнее, Александр Сергеевич, было бы хорошо вам вступить в РОВС, так как иначе вам трудно будет нам помочь, – защитить Россию от ретивых защитников старого режима.
На этом, в общем, мы и закончили нашу беседу. Итак, я должен был разведать о планах руководителей белоэмигрантов, раздобыть конкретную информацию о деятельности РОВСа. Я не хотел вступать ни в какой РОВС и вовсе не желал вести подрывную деятельность против белоэмигрантов. Какой я
