Полину, а добившись своего (та изъёрзалась, будто ей срочно нужно по-маленькому), спокойным тоном произнесла:
- И давно это у вас, Ивашкевич?
Кровь бросилась ей в лицо. Странно, она не могла не ожидать вопроса. Всё-таки чего-то боится. Вот дура! Не того боится. И не ту.
- Белка! Виновата я, конечно. Давно у нас, давно. И давно надо было тебе сказать. Почему-то я не решалась.
- Неужели тебе могло в голову прийти, что я буду ревновать или протестовать?
- Не знаю… а вдруг… ведь так бывает? Боялась тебя рассердить.
- Ну, да, я ведь такая страшная.
Мы стояли перед её подъездом, не сказать, что было уютно и приятно в этот ноябрьский вечер. Правда, я подготовилась и оделась тепло, а Полина всего лишь накинула пальто на домашний костюм.
- Бел… может, всё-таки в дом пойдём? Холодно тут, - поёжилась Поля.
- А его там нет?
- Нет, что ты. Мы пока вместе не живём… хотя планируем. Скоро поженимся.
- Ясно. Всё равно не хочу идти к тебе. Давай зайдём в подъезд, раз тебе холодно, - великодушно согласилась я.
Теперь мы стояли возле почтовых ящиков в чистеньком и отремонтированном подъезде старого, но ухоженного дома. Пришлось отойти на максимальное расстояние от зорко глядящей на нас из надёжно сколоченной будки пожилой консьержки. Естественно, на её беду, говорили очень тихо.
- Понимаешь, Поля. На Тимура мне, ты даже не представляешь, до какой степени, плевать. Убивает другое.
- Что? – Ивашкевич тревожно вглядывалась в моё лицо. Напрасный труд, Поленька!
- Во-первых, враньё. Я считала тебя близким другом. Зачем же врать?
- Так и я тебя считаю, - торопливо заговорила Полина, - боюсь тебя потерять, потому боялась сказать!
Я поцокала языком, отрицательно мотая головой:
– Не бьётся. Ты избегала меня почти год, не звонила, будто пряталась, не рвалась встречаться. В итоге даже не знаешь, что у меня мама умерла.
- Что? – вскрикнула та. – Когда, Белочка, родная, господи!
- Хорош причитать. Если бы мы общались, друг мой, - последние два слова я особенно подчеркнула голосом, - ты бы уже сто лет как знала об этом.
- Почему ты мне не…
- Я пыталась. Но у тебя был «круглый стол».
Поля отвернулась, чтобы не смотреть на меня.
- Так что, по поводу дружбы – давай не будем. Думаю, дело в другом. В том, что и есть «во-вторых»
- Знаю, что ты имеешь в виду, знаю, - буркнула Полина.
- Неужели?
- Значит, так, - она решилась, собралась с духом и посмотрела прямо мне в глаза. Сейчас, наконец, скажет. И всё встанет на свои места. – Ты считаешь меня предателем, да?
Я удивлённо подняла брови. Молча.
– Предателем идеи? Но, скажи мне, почему за эту идею все годы боролась в кровь только я? За нашу общую идею, которую разделяли и ты, и Маринка, которая вообще уехала, и… все остальные.
- В кровь? – уточнила я.
- Образно, - чуть-чуть смутилась Поля. – Да, вы были у Белого дома тогда, в августе, но на этом ваша борьба закончилась, правда?
- Мы тут при чём?
- Погоди. Ты ж не идиотка, понимаешь, куда ветры дуют. Они дуют на мороз. И партии новые создаются не просто так, и риторика меняется.
- Не слежу за вашей риторикой.
- Вот именно! – Поля повысила голос, консьержка тут же навострила уши и подалась вперёд. – Вот именно, - сбавила тон Ивашкевич. – И всем стало начхать на всё и уже давно. Сунули в зубы колбасу с йогуртом – и довольны!
- Это ты обо мне?
- Это я вообще. Где они – все эти сторонники демократии, которые были десять лет назад? Таким, как ты, всё пофиг, люди попроще вызверились из-за того, что кто-то богатый, а у них на водку не хватает. Кроме того, эта ваша власть напортачила столько, что…
- Наша? – становилось совсем интересно.
- Ну, а чья? Демократическая, либеральная! Не ваша, что ли?
- Прости, у меня память что-то… не ты ли три года назад агитировала за Ельцина так, что убить могла? Нет?
- Да! – яростно прошипела Полина. – Я. Потому что ещё верила им, ещё надеялась на… на вас, на других… на народ, в конце концов. Но теперь игра проиграна, всё, приплыли. Грядёт реставрация, ну, или что-то вроде того. Те, кто вхож, уже всё знают. Началась большая подготовка. И, знаешь, что? Я не хочу в одиночестве за всех висеть на столбе или сидеть в тюряге.
- Ого, вопрос даже так стоит?
- А как бывает при реванше – ты историю учила?
- Так, я всё поняла, можешь не продолжать. Ты сделала практический выбор, думала головой, а не сердцем, как нас призывала три года назад.
- Представь, я тоже хочу нормально жить, не бояться завтрашнего дня, завести семью и чтобы мы жили благополучно и безопасно.
- Абсолютно поняла! Но ты мне другое объясни: как тебя, завзятую демократку, вообще близко подпустили к будущей прошлой власти?
- Хорошо сказала, - улыбнулась Поля, - надо запомнить: «будущей прошлой». Сразу видно, насколько ты далека от политики. Я ведь стала заметной фигурой в молодёжном «Яблоке», много где засветилась, выступала – меня заметили…
- И перевербовали! – торжественно закончила я.
- Ну да. Сделали предложение, очень даже заманчивое, с перспективой. Объяснив, что «Яблоко» съедят, даже огрызка не останется. Прочих – тоже.
- И ты вот так сразу и легко согласилась?
- Нет. Я поговорила с Тимуром. У нас уже были подобные разговоры, он предлагал мне работать с ним в КПРФ. Ну и вот… Когда я ему рассказала про предложение, он сказал, что всегда знал, что скоро всё изменится и в правильную сторону. Я говорю: тогда я иду к тебе в КПРФ, зачем мне это непонятное «Единство»? Но Тимур же умный, - ей-богу, она произнесла эти слова с удивительной нежностью! – Он сказал так: глупо складывать все яйца в одну корзину. Понимаешь?
- Класс! – восхитилась я. – Теперь у вас будет семья, где на всякий случай есть оба варианта власти – основной и сервильный! Да вы, ребята, гении! Яйца в полном порядке!
- Судя по всему, ты меня презираешь.
Я промолчала.
- Но ты не ответила, почему я одна должна была бороться за что-то там высокое, пока вы строили семьи, делали карьеры, уезжали в Америки и пальцем не шевелили для того, чтобы ваши идеи победили?
- Ох, ты ж сиротинушка моя! Боролась в одиночестве! Не перетрудилась?
- Зачем ты так? Разве я не права?
- Поля. Знаешь, в чём ужас всей этой ситуации?
- В чём?
- В том, что ты абсолютно права. Мне нечего тебе возразить по существу. Вот вообще слов нет. Тошно до ужаса! От того, насколько ты права! От Тимура, от ваших яиц и от тебя тошно, Полина, - я повернулась и, спокойно, не торопясь, пошла к выходу. Думала, она выпалит мне в спину что-нибудь едкое, но нет. Полина молчала. Взявшись за ручку двери, я обернулась: она стояла столбом и смотрела мне вслед. И тогда я спросила:
- Помнишь нашу любимую «Странную миссис Сэвидж»?
Поля кивнула.
- А такой персонаж миссис Пэдди – помнишь?
Она неуверенно пожала плечами.
- Это та, которая «терпеть не могу всё на свете». «Терпеть не могу всё на свете, а больше всего не могу терпеть плевательницы, драки, лягушек и… политических деятелей». Ох, как же я её понимаю!
Я не отказала себе в удовольствии хлопнуть дверью изо всех сил.
Вот всё и прояснилось. Я шла домой под мерзкой ноябрьской моросью, сощурив глаза, которым было больно от колючих крохотных ледяных капель, и чувствовала дикую злость. На всех этих… и на себя тоже. Потому что Полина права. И всё равно её больше нет в моей жизни. Мне больно? Мне тошно.
С того дня я, конечно, вовсю следила за политическими событиями – опомнилась! И ужаснулась происходящему. Понеслась на декабрьские выборы, как ужаленная, без всякой агитации, чтобы правильно проголосовать. Толку-то. Поздно и бессмысленно.
И снова, как в истории с превращением Тимура, я пыталась разобраться, что же произошло с Полиной. Ведь случилось колдунство не менее, а, может, и более мощное, чем с моим бывшим. Она-то как попала под этот летящий вперёд паровоз?
И чем больше я размышляла на эту тему, тем яснее понимала, что с самого начала и очень долго не видела в упор очевидного. То есть, видела, но отбрасывала от себя, от своего сознания, потому что оно могло мне помешать наслаждаться жизнью, любовью и дружбой.
Помните, я писала про самое начало моей студенческой жизни, когда Полина пригляделась ко мне потому, что моя персона заинтересовала Тимура? Так я думала когда-то и в тогдашней ситуации остановилась на этой мысли, дальше не пошла. Теперь же до меня дошло, что я оказалась немного третьей лишней. Хотя сам Тимур об этом понятия не имел, но, очевидно, Полине он нравился, очень нравился! Она постоянно была рядом с ним и не думаю, что только в качестве второго лидера. Но, к её горести и удивлению, выяснилось, что Кондратьев по никому неведомой причине положил глаз на меня.
Полина – умная и гордая. Она сроду не показала бы всему миру своих горечи и растерянности. Зато сделала невероятное для обычного человека: подружилась со мной. Вовсе не для каких-то далеко идущих подлых целей, а… чтобы себя переломить, чтобы принять обидную ситуацию лицом к лицу, стать ещё сильнее и не позволить бабскому взять верх над её достоинством. И ведь у неё получилось!
Она не вмешивалась в наши отношения, никогда не интриговала и не пользовалась моментом. Она просто с нами дружила и была рядом. Искренне полюбила меня в точности так же, как и я её.
Напоминаю, что всё это моя личная реконструкция событий, но, как мне кажется, довольно убедительная и логичная.
Думаю, когда Тимур обратился в чудище, а я ещё ничего не знала, она тяжело переживала эту историю. И именно поэтому в тот период вдруг пропала с моих радаров. А ведь у неё был великолепный шанс разбить нашу пару: просто всё мне рассказать. Но Поля, повторяю, гордая девушка и на гадкие бабские уловки не шла. Кроме того, случившееся с Тимуром её тоже испугало и расстроило. Поэтому она просто отошла в сторону – и от меня, и от него.
Что же случилось потом? Вот дальше мне понять намного сложнее, ситуация непостижимая какая-то! Хотя… возможно, всё просто, как дважды два: Полина начала уставать от своей вечной борьбы, не приносящей лично ей никаких заметных дивидендов. Её партия явно теряла силу и отходила на второй-третий-десятый план – что одна, первая партия, что другая. Хорошо, если их вообще не запретят в условиях начинающегося реванша! А Поле уже двадцать шесть лет – ни семьи, ни любимого человека. Я вспомнила, как однажды она рассказывала мне про Тимура: щёки висят, пиджак трещит, облысел… Были ли в её голосе сожаление и горечь? Вроде, нет. А насмешка? Не помню. Может, она вообще это выдумала зачем-то?
Ведь через некоторое время та же Поля вдруг сообщила, что Тимур похудел, хорошо выглядит, «ты упустила перспективного мужика – не пожалеешь?». Может, как раз тогда в её сознании происходил переломный момент? Полина медленно и мучительно принимала решение? А какое?
Вот такое, к примеру: остаться в политике, но перестать быть среди лузеров, влиться в «ряды», которые побеждают. Тогда и на Тимура она посмотрела другими глазами – взглядом заинтересованной женщины: он ей приятен – как был, так и остался, у них очень много общего (для обоих политика – дело жизни), он разведён и свободен (видит бог, она тут ни при чём). Ну, и понеслось.
Единственное, что она не учла – это мою реакцию, причём, не на её связь с Тимуром, а на отступничество от убеждений, на, в каком-то смысле, предательство. Может, Полина думала, что я к этому отнесусь куда проще? А нет… она ведь до последнего скрывала, пряталась, опасалась. Прекрасно
