совершённых мною за свою долгую и весёлую жизнь. И не мучился я сочными грёзами о пленительных соблазнительницах, что вполне естественно для длительного периода безженщинья. Нет, всё было более реально, банально и бестолково. Мерное шарканье резиновых подошв тапочек Фёдорыча и его постоянное, гневное бубнение, вкупе с отвратительным запахом табачного перегара, делало сон таким же невозможным, как сохранение полного спокойствия вокруг обнажённых красоток нудистского пляжа! Я крутился и ворочался в спальнике, как медведь в берлоге на исходе зимы — и спать уже не хочется, и вставать рано.
А все спокойно дрыхли! Что ж, либо у них совесть девственно чиста, либо слух их реагирует только на звуки определённых частот, шум ночной жизнедеятельности Фёдорыча к которым не относится! Тогда я стал мысленно придумывать пытки и казни для невольного (или вольного?) терзателя своего. Когда я несколько раз четвертовал его, утопил в болотах Амазонки и сжёг на пламени вулкана Кракатау, душа моя сделалась лёгкой, и свободно уплыла в мир эфемерных существ и отношений. Но как же всё быстро и коварно закончилось! Да что там закончилось, просто обломалось!!!
— Эй, орлы, подъём! — высокий, но зычный голос разорвал тонкое полотно сновидений и грёз. — Проснись, п…а, нас обокрали! — тут же добавилось коронное выражение Фёдорыча, из чего я, мгновенно проснувшийся, сделал заключение, что настроение у него прекраснейшее.
Я поднёс часы к глазам и глянул на стрелки: одна из них стояла вертикально, символизируя мужчину дееспособного, а вторая полчаса не доползла до той отметки, что намекает о полной потере мужского интереса к женщинам всех возрастов и комплекций.
Рот мой раскрылся, чтобы отблагодарить Фёдорыча в незамысловатых выражениях за преждевременное пробуждение, но из соседней комнаты донёсся голос более значимый, полковничий:
— Слушай, Фёдорыч, если ты сейчас же не заткнёшься, я встану и тебя успокою!
Ха! Да разве же можно такими примитивно-ласковыми словами надавить на величайшего возмутителя спокойствия!
— Давайте, давайте, вставайте! Я уже завтрак приготовил три раза!
Но в этот раз волшебное слово «завтрак» ни на кого не возымело своего магического действия.
Все поплотнее закутались в мешки, пряча уши и глаза от реальности, но Фёдорыч был неутомим в своём желании изломать и извратить наше привычное существование:
— Подъём, подъём! Константин, тебя там машина ждёт!
Спокойный Костик неспешно, но твёрдо проронил:
— А монтировка моя тебя не ждёт?..
Да что там говорить, вы же всё равно не поверите, что мы мирно доспали запланированный час, а Фёдорыч благодушно отстал от нас!
А северная зима совершенно распоясалась! Дошло до того, что серое небо проливало потоки горьких слёз, словно раздосадованное нашим присутствием, и эти потоки превращали снег, и так ноздреватый и сырой, в нечто, совершенно не пригодное для ходьбы.
— Да какой это, на хрен, север! — в который раз бросал ненавидящий взгляд на живописные просторы Серёга. — У нас в Балашове и то холоднее!
— А что, может, к вам махнём? — вяло предлагал я, но лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
Настроение было настолько мерзким, что даже известие о скорой и жестокой собственной казни вряд ли его могло ухудшить!
Мы шли к месту работ от машины, которую вынуждены были бросать там, где дорога кончалась, вернее, это была не дорога и даже не направление, а просто полоска безлесного пространства, по которой наш «газончик» пробирался с глухим воем, словно сетуя на идиотов, ведущих его этим маршрутом! И, в зависимости от того, на каком профиле мы работали, нам нужно было преодолеть от двух до четырёх километров.
Мишка, шедший сзади всех, тяжело плюхнулся в мокрый снег, настолько пропитанный водой, что, скорее всего, падал он в воду, приправленную снежным крошевом. Я даже не стал оборачиваться, потому что любое резкое движение грозило мне тем же, к тому же, всё, что случилось, я уже слышал. Бодрые, получленораздельные слова Мишки, метко характеризующие не только погодные условия и местный рельеф, но и жизнь страны с её непредсказуемыми правителями и их ближайшими родственниками, ясно долетели до моих ушей. Они были сказаны так красочно, что мне захотелось их запомнить дословно, и я всё же рискнул обернуться. Зря, ведь знал же, что иду по подводному катку.
— Ну, Мишель, зараза, из-за тебя ведь грохнулся! — невольно вырвалось у меня, когда я, торопливо поднимаясь на ноги, начал чувствовать, как противный холод талой воды охлаждает мою перегретую задницу.
Мишка только пожал плечами и невозмутимо бросил, смачно упирая на букву «о»:
— Понятное дело. — И, закинув на плечо канистру с бензином, тяжело пошагал дальше.
Серёга где-то вдалеке пытался догнать Гешу. Его фигура темнела на светло-серой простыне мокрого снега, то и дело прыгая из стороны в сторону — это он пытался сохранить равновесие. Но Гешу догнать мог бы только один человек — сам Геша! Его манера ходьбы всех нас восхищала. Он шёл легко и ходко даже там, где всем нам приходилось ползти, перемежая покрякиванья и оханья словами русскими, жаргонными и просто нечленораздельными! Кстати, вот темка! Почему слова называют нечленораздельными? При чём тут члены и их разделение?!
Сегодня мы шли на самый дальний профиль, и это почему-то не прибавляло оптимизма. Да ещё противный мелкий дождик пакостил по-крупному, превращая почти невесомые зимние наряды наши в неподъёмные космические скафандры. Эх, кто б ещё невесомостью поделился!
На исходе четвёртого километра, когда впередиидущие уже пропали из поля зрения, а сзадиползущий Мишель совсем потерялся, ко мне явилась гостья. Да, это была она, моя прелестная госпожа Безысходность! Раскинув огненные космы, она сверкнула слепящей зеленью глаз и впервые заговорила со мною:
— Остановись, присядь, отдохни! Ты же устал, совсем выбился из сил! Я тебя утешу, убаюкаю, и тебе станет тепло и спокойно!
Я и правда остановился, уставясь на прекраснейшую соблазнительницу. И было же абсолютно ясно, что нету её, что всё это видение, но, чёрт побери, как же видение это было чарующе! Я снял ящик с тахеометром, поставил его на мокрый снег и уселся на пластиковую поверхность, исходящую нежным парком — это тепло моей спины испарялось на прохладном воздухе. Но тут же я вскочил, словно в гладком пластике оказался засушенный побег кактуса. Как же я мог сидеть, если рядом стоит прелестная дама!
А она ласково улыбнулась и что-то негромко, но удивительно мелодично запела. И пение это успокоило бешеный скач моего сердца и уняло дрожь в ногах, вызванные трудной дорогой. Стало спокойно, легко, а веки, отяжелев, прикрылись сами собой. Ещё минута, и я бы окунулся в полное блаженство. Но всё разрушилось по-садистски просто.
— Сергей, ты чего тут разглядываешь? — разорвал нирвану моего состояния прокуренный Мишкин голос.
Я резко распахнул глаза и понял, что имел в виду рабочий: я стоял с протянутыми к пышной ёлочке руками, словно собираясь обнять её, а выражение моей дебильной рожи и представлять не было нужды — оно чётко отразилось в Мишкиных глазищах.
— Да ничего я не разглядываю. Это гимнастика йогов для восстановления сил.
— Покажешь? — мгновенно поверил Мишель в мои бредни, и я понял, что он и сам шагает из последних сил.
— Конечно. Потом, как-нибудь. Ты покурить не хочешь?
Но зря я это спросил — сигарета уже появилась на своём привычном месте, а пальцы заядлого курильщика крутили колёсико зажигалки!
Часть вторая, постновогодняя, оптимистичная более чем.
Возвращение в Вис не предполагалось, поэтому оно и произошло!
Мы с Серёгой ещё не отошли от путешествия, совершённого перед Новым Годом. Тогда мы мчали из ненавистного Виса, полные энтузиазма и радости, зная наверняка, что обратно не вернёмся ни за какие сокровища! И даже Саня, увязавшийся с нами, был бодр в нашем ледяном домике на колёсах — печка приказала долго жить ещё в районе Нюксеницы. Но юнкер не унывал и не мёрз в тёплом спальнике, лишь каждый раз, при остановках для еды, его приходилось оттуда выковыривать уговорами и даже угрозами. Но он всё же остался доволен двухсуточным путешествием, правда, теперь с нами поехать не рискнул, предпочтя романтике автопробега рутинную обыденность плацкартного вагона.
А у нас выбора не было, вернее, выбор был, но не очень большой — мы могли ехать быстро или очень быстро, но только на машине.
И снова вначале мы проезжали мимо незаснеженных полей, и чистые струйки дождя омывали ветровое стекло. И снова за Вологдой встретились первые снежные пятна, постепенно перешедшие в сплошное белое покрывало.
— Ну вот, последний рывок, теперь уже недалеко! — стряхнул с себя хлебные крошки Серёга.
Мы остановились немного перекусить перед самой трудной частью пути — впереди был лесной отрезок зимника. Но настроение на высшем уровне. Ведь мы приехали даже быстрее запланированного, да ещё умудрились закупить в Сосногорске почти всё, что было нужно, и теперь вполне успеем до полуночи — это в самом пиковом случае! — прибыть в Вис, где нас уже ждут друзья и коллеги!
Когда самое гиблое место — незамерзающий ручей — было с лёгкостью преодолено, Серёга довольно выдохнул:
— Ну вот, ещё часик — и всё!
— Точно, — легкомысленно улыбнулся я, представив, что скоро смогу наконец-то вылезти из надоевшей хуже гробового ящика кабины «газончика» и прилечь на настоящую мягкую кровать!
— Что-то снегу прибавилось основательно! — заметил Серега.
— Да, тут зима времени даром не теряла, поработала. Да и морозец около двадцатки.
— Вот и хорошо, а то надоело по воде ползать! Походим хоть на лыжах, зря, что ли, их с собою всё время возим!
И машина наша, утробно рыкнув, медленно поползла на небольшой, но затяжной подъём. Яркий свет фар высвечивал изумительные картины. Ели и сосны, фасонно нацепив пышно-белое одеяние, горделиво выпячивались перед голыми берёзами и осинами, лишь едва заметно припорошенными искрящейся бахромой изморози. А снегу действительно было так много, что отвалы дороги, недавно кем-то прочищенной, иногда возвышались до дверцы автомобиля.
Навстречу кто-то ехал — далёкий свет вначале робко проскочил по макушкам дальних ёлок, а потом, вынырнув из-за поворота, беззастенчиво брызнул нам в глаза.
— Какая-то мелочь едет, — благодушно улыбнулся Серёга. — Нужно уступить дорогу.
Руки его резко крутанули руль, и машина, взревев, вонзилась в снеговой бруствер.
— Нет, мало будет, не разъедемся.
Машина сдала назад, и ещё раз, с наскока, прыгнула вправо. Но опять Серёгу это не удовлетворило:
— Нет, всё равно мало!
— Да хватит, разъедемся, — прикинул я расстояние, но было уже поздно. Третий прыжок получился самым удачным — мы засели прочно, как самая глупая мысль в уме придурка!
Звук мотора «Нивы» давно уже затих, а мы всё ещё не могли поверить, что всё произошло на самом деле. А случилась банальная вещь — машина наша повисла на спрессованном ею же самой снежном настиле, и съехать с него могла лишь в том случае, если этот настил подкопать.
Лопата, конечно, у нас оказалась на месте, но её габариты очень обрадовали бы пятилетнего карапуза в
