меня из машины не выпускает – комары искусают. Окошко марлей затянет, прихлопнув её дверцей машины: «Спи, хозяюшка моя!» Я и отосплюсь от души на вольном воздухе. Ваня и рыбу сам на бережку почистит, требуху обратно в воду - «для прикорма щучиц». Мне только дома ту рыбку жарить да, в который раз, про себя радоваться такому хозяину.
А ещё он очень деликатный был в постели. И не оттого, что слаб был. Нет. В отличие от Федьки – никогда не принуждал. Ласковый был. Я иной раз думала, как он так целомудренно долго без женщины жил? О нём никаких плохих слухов по деревне не ходило. Помню, мы фильм «Москва слезам не верит» смотрели с ним по телевизору. Там героиня Гоше своему ещё говорила: «Как долго я тебя ждала». А Иван вдруг добавляет: «И я тебя». Я прямо чуть не расплакалась, услышав это от своего молчуна… А ещё мы с ним, бывало, не только в поле на сенокосе, но и в постели пели. Был у Ивана голос красивый. Он любил, чтоб я ему вторила. Люди уже спят, наверное, а мы песни поём. Душа этого просила. Очень любили песню «Журавли улетели».
И она тихонько запела первый куплет:
Журавли улетели, журавли улетели,
Опустели поля, разыгрались ветра,
Лишь оставила стая, среди бурь и метели,
Одного с перебитым крылом журавля.
Лицо Татьяны разглаживается от морщин, не смотря на грустный мотив песни. По всему видно, что картина счастливой жизни встаёт перед её глазами.
Помолчав ещё немного, Татьяна заканчивает свой рассказ: « Двадцать лет было в моей жизни счастья. Почти столько же, сколько было несчастья. Так что на Бога роптать не буду…»
- А отчего он умер, Тань?- спрашивает снова Тамара.
- Так отчего у нас умирают больше всего? – и сама себе отвечает,- От онкологии. Уже почти не вставал, а всё обо мне заботился: «Хозяйка, ты там петушков не руби, я, как поднимусь, сам ими займусь»
- А почему он вас, Танечка, всё хозяйкой звал, а не по имени?- решаюсь наконец-таки я спросить рассказчицу.
- Вы точно подметили, все двадцать лет он ко мне так и обращался. И рассказывая обо мне, всегда так и говорил: «Хозяйка моя» Мне вначале в диковину было, а потом привыкла. И только после его смерти я узнала, почему он так ко мне обращался…
Не выдержав долгой паузы, Тамара вопрошает:
- Так почему?
- «Таня», - тихо позвал меня Иван и что-то неразборчиво: «Хоз..а ….. с...ца» Вздохнул и резко выдохнул, вытянулся и умер. Я сокрушаться давай, что не разобрала его последних слов, что желания его последнего не исполнила. А старшая моя дочка, только что укол ему обезболивающий сделавшая, поняла и сказала: « Он тебя хозяйкой своего сердца назвал». Я и упала без памяти… Оказывается, он моей старшей дочери, Наталье, что делала ему уколы, ещё до этого дня за два сказал, показывая глазами на выходящую меня из комнаты: «Хозяйка моего сердца». Я до сих пор удивляюсь его признанию. Молчун ведь был ещё тот...
Знаете, а ведь он меня и ругаться матом как-то незаметно отучил, без долгих разговоров: « Негоже женщине так выражаться», или « Не идёт тебе это», или уж так долго молчал два-три дня, нечаянно услышав вырвавшийся у меня матерок на клевучего петуха. Мы на ферме привыкли покрикивать на норовистых коров забористыми матюками. Первый-то муженёк мой, как только меня не называл. Виртуоз был в этом деле после тюрьмы-то. И я с безопасного расстояния ему в ответ ругань посылать научилась. Чего уж, было дело, было… А от Ивана, что всю свою жизнь с мужиками проработал, никакого худого слова не слыхала…
- Святой человек, - говорит молчавшая до этого Ирина.
- Святой,- подтверждает Татьяна и беззвучно плачет.
Наша женская компания начинает успокаивать расстроенную Татьяну, кто как может: кто воды предлагает, кто валерьянки. Сгрудились вокруг неё, боимся, чтоб приступ не разыгрался. И вдруг, по какому-то наитию, не сговариваясь, обнимаем её и друг друга, и тихо стоим так минуту-другую рядом с нею. Вошедшие медсестра с дежурным врачом, увидевшие картину ну только что не футбольного братания, отправляют нас по своим местам. Пожелав спокойной ночи, я ухожу в свою палату.
Моя соседка Валя опять слушала концерт по телефону.
- Это становится доброй традицией, - говорю я.
Валентина смеётся и, дослушав звучавшую песню, просто просит своего знакомого меломана опять поставить Александра Серова. Звучит волнующий голос. Но мне сегодня не спится. Я мысленно прокручиваю в голове услышанную историю Тани и, в который раз, удивляюсь разнообразию жизненных коллизий.
***
А завтра в столовой мы видим преображённую Надежду. Она сидит невдалеке от нас, за одним из столов их кардиологического отделения, которые расположены параллельно нашему ряду. Надежда поменяла причёску. Нет, она не подстриглась, но волосы уложены на косой пробор. Коса её богатых чёрных волос брошена на левое плечо. Спортивный костюм сменен на бежевые брюки и ярко-зелёную трикотажную кофточку. На лице неброский макияж. От таких внешних перемен она помолодела и она - прекрасна. Это понимают все, кто видел её прежде. Она и сама начинает догадываться, что перемены пошли ей на пользу. Приветливо помахав нам рукой, она продолжает тихо беседовать со своими соседками по столу. Мы наблюдаем, как бросает взгляд на неё мужчина богатырского телосложения, сидящего за другим столом. Мы знаем этого мужчину. Мы знаем, что он живёт один. Это выяснилось случайно из обмолвки его друга. Он приходит к нему в наше отделение. Они – военные в отставке. Он поступил в реабилитационный центр недавно, уже после отъезда Нади. И вот теперь она вернулась.
Позднее мы видим их уже вместе у физиокабинета. Они о чём-то тихо беседуют. Наша «Зажигалочка» излучает какое-то сияние. Она обворожительна. « Должно быть, такой её и увидел Павел Вольный»,- думаю я. Ирина мне шепчет:
- Увидел бы её сейчас Николай.
- Удивился бы, но не думаю, что изменил бы своим принципам,- отвечаю я ей так же шёпотом.
- Вот что значит – подчеркнуть свою красоту,- шепчет Ирина с чуть заметной ревностью в голосе.
- Дело не только в умении подчеркнуть свои достоинства. Дело в том, что она сияет. Она уже не громкая, призывающая. Она – притягивающая.
Ирина согласно кивает. А я думаю о том, какие мы – женщины - противоречивые. Ещё вчера мы готовы в лепёшку расшибиться за подругу, а уже сегодня ревнуем к её успеху.
Не знаю, есть ли такое в мужской натуре? Возможно, что есть.
Следующий день принёс новые известия о нашей Надежде.
Утром, за завтраком, мы увидели, как ее препроводит к столу тот же самый здоровяк. Отодвинув стул, он усаживает Надежду за её стол и идёт к своему. Надежда издалека нам подмигивает: « Что, мол, съели?» Мы разом улыбаемся и переглядываемся.
Она - неотразима. Какая-то вся розовая – со сна ли, от нежной расцветки халата ли, что в розовый цветочек, от розового ли перламутра помады на губах, а, быть может, от розовых своих мечтаний.
Мужчины имеют удивительное свойство – чем больше нравится какая-то женщина многим, тем желанней она для каждого из них.
Мы замечаем их быстрые взгляды в сторону нашей «Зажигалки».
Это замечает даже Валентина. Я удыбаюсь её её видеотчёту, но, он объективен, это точно.
Вечером Юрий приводит на игру своего нового палатного соседа. Неизвестно почему, но он не понравился нам. Игра как-то не задалась. Я, сославшись на необходимость позвонить, улизнула в свою комнату.
Валентина не ждала меня так рано. Она не просто слушала привычный концерт, а ворковала с тем самым Витей – её диджеем. Я уж, было, засобиралась в холл посмотреть новостную программу, но Валентина быстро закончила разговор и, счастливая, повернулась ко мне:
- Из обрывков разговоров с вашими приятельницами я узнала, что вы собираете женские истории.
- Не только женские. Просто мужчины не так открыты, чтоб делиться своими воспоминаниями. Поэтому истории о них доходят в женском пересказе.
- А хотите, я вам расскажу?
- А почему нет?
- Я редко открываюсь людям, но вы как-то располагаете к себе. Кто знает, может, и моя «love story» станет ярким примером, что невозможное - возможно.
Я была единственным и поздним ребёнком в семье. Надо ли говорить, что я купалась в родительской любви. После моего рождения мать не работала, полностью посвятив себя моему воспитанию. Папа был начальником в стройтресте. Сами понимаете, что семья не нуждалась ни в чём. Летом меня вывозили на Чёрное или Азовское моря для оздоровления. Я была болезненным ребёнком. Моя жизнь была спланирована на годы вперёд: где мне учиться после школы, когда выходить замуж и где работать.
И как-то так получилось, что уже все мои бывшие сокурсницы выскочили замуж, а некоторые успели и развестись, а я всё в статусе только дочки хожу. Работа хорошая – всё в том же стройтресте, неплохая зарплата. Отдельная квартира маячила на горизонте, а с кем мне там жить – вилами на воде писано. И не то, чтобы я не знакомилась с ребятами или им не нравилась, нет. Просто все они выбраковывались уже после первого посещения нашей квартиры: этот - неказист, тот говорлив, третий - франт, а этот – дамский угодник, - звучал вердикт моих родных. Мамочка и папочка желали видеть рядом со мной идеального парня – умного, красивого, решительного и самостоятельного. Мне уже двадцать пять исполнилось. Родители старели, хотели дождаться внуков, но не от святого же духа рожать?
Тут мамочка и возьми это дело в свои руки: тщательно были отсеяны все кандидаты из семей знакомых, знакомых наших знакомых. Выбор пал на семью друзей юности моего отца - Калашниковых. Представьте себе, оказывается, у них та же самая проблема – сыну двадцать восемь лет, инженер на заводе, есть однокомнатная квартира, выделенная как молодому специалисту, а борщи варит приходящая к нему мама.
Состоялись смотрины, завуалированные под встречу старых друзей.
Сергей Калашников мне понравился – стройный атлет, с тёмно-каштановыми волосами, скромный. Я ещё подумала «Наверное, у такого уже давно девушка есть?»
Не знаю, что подумал он, но и я не оставила его равнодушным. Последовало приглашение в кино и т.д. по ходу действия цветочно-букетного периода отношений. Он приглашал меня и в ресторан «Маяк», что у речного вокзала расположен. Было так романтично – уютный столик, а за окном – панорама реки. Плывут пароходы – привет Валентине! Летят, чуть касаясь воды, речные «ракеты» - привет Валентине! Гукнут нагруженные баржи – привет Валентине! Это всё Сергей мне на ушко шепчет. Мне и щекотно, и приятно одновременно. С каждым новым бокалом всё интересней и интересней. Я ведь, по сути, домашняя девочка была – какие там кафе и рестораны.
Через три месяца пышную свадьбу сыграли в нашем любимом ресторане.
А через девять месяцев поехала я рожать. У меня узкий таз. Плод был большой, а дежурный гинеколог неопытный. Ребёнка не спасли и я чуть за ним не ушла. Знаете, кто этого не пережил, тот вряд ли поймёт всю горечь от несостоявшегося материнства. Плод по частям из меня доставали, я уже под наркозом была. Так и не увидела, каким был мой первый мальчик.
Если бы не мама моя, не знаю, разговаривала ли я бы сейчас с вами.
А мой
