выходные и каникулярные дни.
После одной из таких свадеб, осталось в школьной столовой на второй день гуляний два ящика водки, так вот мой муженёк с дружком эти ящики решили стибрить. Водка на селе - валюта надёжная. Спрятали они свою добычу под кучей угля, на радостях одну бутылку оприходовав. Утром в школе скандал, вызвали участкового. Он быстро дознался: дружок Феди - личность с тёмным прошлым, опохмеляться пришёл в школьную кочегарку, здесь их и повязали. Дали им три года - групповая кража.
Я с родившейся дочкой лялякалась недолго. Шестимесячную её в ясли отдала и на работу свою удойную вышла, кормить-то не кому. Надо ещё посылочки слать было молодому отцу в колонию. Другому бы, - урок на всю жизнь. А мой Федя из тюрьмы пришёл блатным, нервным, чифирить научённым, до сексу чрезвычайно охочим. Я с работы приплетусь - тогда трёхкратная дойка была, - а ему - дай да дай. Мне бы отоспаться как следует, домашними, не постельными, делами заняться, а Федька лютует. Он с одной работы на другую скачет, нигде ужиться не может, везде права качает, с начальством цапается, словом, в доме я - главный добытчик пропитания, а во всём остальном - распоследняя. И какими словами он только меня не обзывал, и про место у параши каждый раз напоминал, что я уже и со счёту сбилась. "Вот, - думаю,- вот оно, счастье моё, вот моя лучшая доля-то..."
- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Что, так и управу на него не нашла?- возмущается Тамара.
- А какую управу я бы нашла? В партком бежать? Так он беспартийный. Родни нет, некому меня защитить, его поругать и отпор дать. Одна я в селе. На работе долго скрывала, да разве все синяки да ушибы на коров спишешь? Вот отсюда и шрам на носу у меня,- Татьяна поворачивается ко мне,- и вот здесь за ухом. Бабы меня жалели, оставляли у себя, когда он пьяный был, а я с дочкой по деревне бегала – где бы укрыться от домашней грозы. Но однажды дозналось про то и начальство - вызвали его в Профком, пропесочили, пообещали отправить в места ему знакомые за издевательства над передовиком труда. Я к тому времени мастерства набралась, в лучших доярках уже числилась. Да и где, как не в работе, утешения искать?
Федька после того ещё больше озлился, но кулаки распускать остерегаться стал. Зато завёл новую моду - пугать меня своим желанием самоубийства. Как напьётся, так ремень в руки и при мне ладит петлю. Я в ногах у него валяюсь, ремень отбираю, полночи с ним прочухаюсь. Он после таких концертов затихал на месяц - другой. И мне передых.
Старшей дочке двенадцать исполнилось, когда почувствовала я, что вновь затяжелела. Федька обрадовался: "Сын будет". Присмирел. На работу устроился, правда, не на центральной усадьбе, где жили, а на отделении совхоза. Но да три километра - не расстояние.
Родилась дочка. Красивая, как Алёнушка с шоколадной обёртки. Старшая дочка - та мамочки моей копия, тоже красавица, а эта - неизвестно в кого. Будь рядом бы моя бабка Фрося, та бы определила на кого из родни она похожа, а я не смогла. И Федька не смог. Ясное дело, нагуляла я,- решил он и поедом стал изводить меня пуще прежнего. Дошло до того, что я с ним малышку оставлять боялась. И пить стал, как с катушек сорвавшись. Это был самый настоящий ад. Он длился год, пока однажды, вернувшись от соседей поутру (всю ночь у них пережидала пьяный его кураж), не нашла его в петле...
- И на этом вся ваша жизнь закончилась?- спрашиваю я.- Мне думается, что она только начаться была должна...
- Эх, кабы началась... Кому я нужна с двумя детьми? Это деревня, милая. Это не город, где женщина и в тридцать пять ещё молодка. А я давно уже выглядела старше своих лет, такая жизнь с Федькой, явно не омолаживала мой организм. Потом, в деревне - все хорошие, путние мужики при жёнах.
Через несколько лет перестройка по мне, как и по всем нам, проехала, как говорится: «Худое – охапками, хорошее – щепотью». Слава Богу, старшая окончила медицинское училище, у нас на ФАПе устроилась, замуж вышла за местного хорошего парня, со мной в квартире жила. А моей младшей только девять исполнилось. Учить надо, выживать надо при отсутствии зарплаты. То хорошо, что успела я получить квартиру хорошую - своим горбом заработанную и ничем дурным не напоминающую мне прежнюю жизнь.
Своим хозяйством держалась постсоветская деревня, вот и мы так выживали: гуси, куры, порося и корова с приплодом на дворе. Ни о чём постороннем я не думала, только и жалела иногда, что так мне Бог хозяина и не дал, всё одна и одна верчусь.
Но небесная канцелярия послала и мне кусочек счастья.
***
Недалеко от нашего села, всего в шестнадцати километрах, в Красногвардейском, проживал Иван Строев со своею матерью. Совхоз тот был уже в Казахстане. Раньше, при Союзе, кто те границы различал? А вот при разделении СССР жизнь в республиках поначалу отличалась от жизни в России, в ещё худшую сторону.
Ивану Строеву было сорок четыре года, когда матери его не стало. С год он бобыльничал.
Говорят, в молодости он был женат, но не поладила жена с матерью Ивана, бросила его и уехала в неизвестном направлении. Детей у них не было, а то бы Иван не дал ей уехать. Он побоялся второй раз испытывать судьбу, так и прожил с матушкой все свои лучшие годы. Где-то в то время с ним и другая беда приключилась – ремонтировали они трактор на поле, да что-то не так пошло, ему в глаз влетела какая-то железяка, глаз потом и вытек. Районные врачи глаз не спасли, а в Алма- Ату ( тогдашнюю столицу Казахстана) Иван не поехал. Мужик хороший, честный, уважаемый в селе – бригадиром тракторной бригады работал.
Озадачилась родня его судьбой, решили мужику помочь. В Красногвардейском русских уже осталось к тому времени мало, не казашку же сватать.
Со мной на ферме одна доярка была, что в молодости дружила с его двоюродной сестрой. Она ей и присоветуй меня – мол, женщина надёжная, хозяйственная, лиха в жизни хватившая.
Вот иду я как-то раз с работы, а на лавочке у моего дома мужчина сидит. Присмотрелась я – красивый, однако, но одноглазый. «Что он тут делает?»- думаю про себя. А он меня по имени-отчеству величает и просит воды дать напиться. Я пригласила в дом, воды почерпнула в бокал: « Пожалуйста». Тут гости на пороге – его сестра с мужем да та её подружка - доярочка – заходят, и давай меня сватать по всем правилам. Мне-то всё впервые, первый раз я замуж как выходила – расписались в загсе и все дела. И так они меня нахваливают, так нахваливают, что даже неудобно стало. Дочки во все глаза гостя рассматривают. А родня и ему хвалу поёт. Тот тоже смущается. Я девчат своих спрашиваю, что, мол, скажете, а старшая в ответ: «Если он такой, как говорят о нём, то – выходи, мамочка». Было мне в ту пору сорок лет, а ему сорок пять.
Одно условие только поставил Иван – к нему переезжать, не может могилу матери одну оставить и работу хорошую терять.
Я младшую дочь, чтоб школу не менять, решила со старшей оставить, а на каникулы к себе забирать.
Приехала я в Красногвардейское.
Дом у Ивана свой, справный, из бруса. Хозяйства полон двор. Мне в радость такое хозяйство увидеть. Думаю: «Будет чем заняться».
Работы в совхозе для меня – русской - нет. В Казахстане в те годы национализм хвост вовсю распустил. За Ивановой спиной стоял его стаж и уважение за его умную голову – лучше местного инженера - казаха во всём разбирался. А ко мне какое уважение? Одна досада, что пришлой бабе такой мужик хороший достался. В доме – достаток, «Жигулёнок» в гараже почти новенький, в хлеву полно всякой скотины. Вроде, живи да радуйся. Но тосковала я по дочкам, по коровкам моим удойным, по подружкам. Приду, бывало, в их магазин, а там казашки товар хороший меж собой делят, а на меня – ноль внимания. Почему-то все вдруг стали плохо понимать русский язык. Иван - тот их язык знал, правда, не говорил на нём, но понимать - понимал.
Привезли мы в первые каникулы младшую мою шоколадку-Алёнку, а той и поговорить не с кем. Казахская молодёжь своим табором табунятся, моя - дичкой к ограде прилипла. Одна только соседская девчонка, и та – помладше Алёнки – с ней позже подружилась. Не понравились моей девчонке такие порядки. Жалеет меня: «Трудно тебе тут, мамочка». Так, понятное дело, кому такие обычаи понравятся. Но молчу. Отвезли обратно дочку, а тоска пуще прежнего подступает. Вот она, Россия – рядом, двадцати километров нет, а я на чужбине маюсь. Два годика так промыкалась я.
Иван всё видит, но тоже молчит. Однажды я не выдержала:
- Давай расходиться, Ваня!
- Почему расходиться, мы даже не ссорились ни разу?
- Не ссорились, да. Но расходиться надо.
- Это почему же?
- А устала я от такой жизни. Сердце моё на две части разрывается. Ты - мужик хороший, но дочки мои одни живут. Внучок, что у старшей родился, - меня по красным дням календаря видит. Я тут волчицей вою. С тобою много ли разговоров? Тебе и говорить ничего не надо, всё видишь, всё подмечаешь. Я о таком, как ты, хозяине всю жизнь мечтала, но не могу больше терпеть такую жизнь. Уеду на Родину, к своим.
Он смолчал.
Первый раз легли раздельно. Слышу – всю ночь не спал, ворочался в комнате, где его мать при жизни обреталась. Мне тоже не спалось: « Что же мне за доля досталась? Вечные проблемы».
Утром Иван, выйдя к завтраку, сказал примирительно:
- Ну что ж, хозяйка, ты права – так жить нельзя, коли сердце разрывается. Уезжать надо.
Пристально так на меня посмотрел. Прямо до самой печёнки, кажется, пробуравил. Увидел, что я нахмурила лоб, засветился лицом-то и твёрдо добавил:
– Но уезжать будем вместе. Твои дочки – мои дочки.
А и правда, моя младшая сразу меня тогда ещё после сватания спросила: «Мама, а как мне его называть? Дядей Ваней или папой?». Услышав это, тот заулыбался и вперёд меня ответил: «Лучше – папой». Старшая-то не сразу его отцом назвала, поначалу как-то безымянно обращалась, а потом вместе уже с зятем стали батей звать.
В первый год, как мы с Иваном сошлись, я забеременела, но была та беременность внематочной. К слову сказать, меня Иван в Свободное на машине доставил, чтоб уже наши русские врачи спасали свою гражданку. Но, видать, не судьба была нам ребёнка общего иметь. Потому и крепко он к девчонкам моим привязался. Вроде никогда их расспросами не донимал, что, мол, нужно, а, как к ним поедем, или когда они к нам, - у него подарки загодя приготовлены и на деньги был скор. Зятю баню сладить помог. Так незаметно и стал им отцом.
- Могилку матери буду уже оттуда доглядывать,- припечатывает Ваня своё решение.
Переехали мы через полгода. Пока дом разбирали, с огородом управились, с хозяйством определились: что взять, что – продать, осень настала.
У нас в Свободном, неподалёку от дома старшей дочки, землю нам дали, мы фундамент залили и брус положили. Следующей весной дом наш полностью собрали. Иван здесь устроился – мужик непьющий, рукастый, везде дело найдёт. Я обратно к своим коровкам вернулась. Дочка с нами, другая - рядом. Красота, а не жизнь!
Бывало, мой Ваня с поля вернётся, из сидорка своего мне букетик полевых ромашек иль васильков подаст. Сам в сторону глядит – стесняется своей нежности. Ещё он рыбачить любил. Я иной раз с ним напрошусь – речным воздухом надышаться. Так он
