«Дурак был». Оказывается, нелегко давать нужные тебе интервью.
Я вернулся с подносом, обслужил гостью, после чего пошел «конем».
- Скажите, а вы сами откуда? Чудится мне – не местная.
- Я из областной газеты. Здесь прохожу стажировку в качестве заведующего отдела, пока настоящий зав. в отпуске. У нас скоро начнет выходить новая газета, нужен человек, знающий редакторскую работу.
- Так вас прочат в главные редакторы?
- Не обязательно главредом, место зама меня вполне устроит. Пока.
Последнее слово было сказано тише и вскользь, но имеющий уши, да услышит. Учитывая возраст и внешние данные, у нее явно был любовник из людей с положением, иначе кто бы ее прочил на завидную должность. В этой ситуации играть второй вариант – этакого местного разбитного Пашу Колокольникова – значило выбрать заведомо провальный вариант. Впрочем, и отягощенный высшим разумом индивид, не имеющий даже машины, ее тоже вряд ли прельстит. Нет, не того мы формата для этой девушки. Я сразу расслабился. Нет, так нет.
- А в нашей газете вам интересно, или так себе?
- Интересно… Давайте поговорим о вашей теме.
Я ковырнул ложечкой бисквит…
- Если честно, то говорить на тему заявки неохота. Тема мутная и смутная, шансов, что ее примут немного. Почему господин Разуваев о ней так беспокоится – не знаю. Но внимание, мне оказанное, ценю. Вам нужно материал написать к какому сроку и в каком объеме?
Ирина отставила чашечку и сказала:
- Сроки не поджимают. Это не редакционное задание. Просто в город… и в область… впервые пришло предложение на грант. Это тянет на заметку. Строк на двадцать-тридцать.
Я лихорадочно пытался сообразить. Сам же Ивану предложил сделать рекламу, а когда он все устроил, я осознал, что не все так просто. А что именно «не просто» сам себе не мог объяснить. Пришлось нести что на ум взбрело.
- Честно говоря, меня беспокоит возможность провала. Стану знаменитым прежде времени, а заявку отвергнут – приятного, согласитесь, мало. Как быть?
Ирина поразмышляла чуток и предложила.
- Тогда пусть пройдет заседание кафедр, после чего можно будет написать. Я попрошусь на заседание… Но тогда у меня времени будет точно в обрез. Как в песне поется: «утром в куплете - вечером в газете». Жанр того требует. Расскажите хоть в чем суть предполагаемой темы. Как она называется? Какой проблеме посвящена ваша работа?
- Да как вам сказать. Тема - в двух словах не расскажешь.
- Тогда можно сделать проще: вы дадите мне вашу работу на один день. Я прочитаю, что-нибудь да пойму. Для заметки хватит.
Я нервно помешал ложечкой в горячем вареве.
«У меня один экземпляр. А если у Ивана нет запасного? Потеряет – что будем делать?» Пришлось говорить, как есть.
- К сожалению, у меня один экземпляр.
- Разве вы печатали не на компьютере?
- Это давняя работа. Еще докомпьютерной эры.
Тут она могла бы сострить: «Вы так долго живете?» Хотя, кажется, насчет возраста в состоянии шутить только мужчины. Она же задумчиво позвякивала ложечкой в чашечке. Вот, собственно говоря, для чего нужен кофе при встречах.
- Я могу предложить следующий вариант. Вам все равно сдавать на кафедру несколько экземпляров. Давайте я под расписку возьму вашу работу и за день перепечатаю на компьютере, размножу и переплету. В редакции работает очень хорошая машинистка. Я буду диктовать, а она - печатать. Управимся быстро.
Отнекиваться не было смысла. Да еще после слов: «возьму под расписку…».
Я поймал частника, и мы за несколько минут докатили до моего дома.
- Одну минуту. Я сейчас, - сказал водителю и Ирине и бросился в подъезд…
3
- Ты чего сдрейфил – не дал интервью? – спросил Иван вечером по телефону.
- Откуда мне знать, что отвечать?
- Вот те раз. Ты же историк, а она журналист общего профиля. Чего бы ей ни наговорил, - все сошло бы за откровение. Постеснялся тебя инструктировать, и вот расплата за интеллигентность.
- Будем считать этот блин комом, - бодро повинился я. – Согласен, надо привыкать к вниманию прессы.
И вправду, чего это я? У меня Ангел в квартире сидит, а я боюсь на библейские темы распространяться.
- Я думал перед заседанием кафедр артподготовку провести, - продолжал Иван. – Теперь не знаю…
- Я ей работу отдал. Распечатать. У тебя, надеюсь, второй экземпляр есть?
- На случай, если она себе присвоит? Есть… кажется. Должен быть черновик.
Я испытал облегчение. А то мало ли что…
- Ну, слава богу!
- Да, ему слава. Сколько людей, благодаря Ему, кормятся, - проговорил Иван.
Я не сразу понял, что он имеет в виду. Хотя и то верно: есть Он или нет, но жернова духовных мельниц вовсю работают благодаря энергии Его образа. А людям нужна невидимая, не улавливаемая приборами энергия. К примеру, есть времена, когда происходит непонятный взлет культуры, экономики, государственности. Можно сколько угодно гадать, из каких источников берется энергия взлета, но то, что она есть - факт! Так почему бы не от Силы, которую мы называем коротким словом – Бог?
4
Насчет необъяснимой энергии взлета…
Моей любимой эпохой были 1960-е годы. Правда, мой сознательный возраст начался в 70-е, но затем прошедшее время я «догнал». В то великое десятилетие песни значили много больше, чем просто песни, фильмы – больше, чем просто фильмы. А люди их делавшие - больше, чем просто певцы или кинорежиссеры. Ежегодно появлялось что-то необычайно новое, свежее: музыка, книги, а с ними имена новых гениев. Многие из них не имели профильного образования, а делали такое, что профессионалам оставалось лишь скрежетать зубами от зависти. Казалось, на глазах рождается новый мир. Омоложенный, динамичный, не обремененный догмами, веселый и, в то же время, способный быть глубоким. Это было время Творцов! Они появлялись легко, будто дыхание, и казалось, что отныне так и будет. Свершилось! «Праздник, который никогда не кончается». Музыка стала идеологией молодежи, а некоторые пытались сделать ее и религией. Появились даже свои святые – прежде всего из погибших артистов… И куда затем все подевалось? Взлет сменился самоумерщвлением душ. Затем этому нашли научное название – постмодернизм. Специальное всеобъясняющее название, которое ничего не объясняло, но примиряло с бесплодием. Но момент творения был, и мы были тому свидетелями! С таким воспоминанием можно жить долго. Очень долго. Целое поколение! Мы и жили. А профессионалы, приспособившись, тоже зажили в полную силу. Перелицовывали найденное любителями в десятках версий и вариантах. И чтобы плагиат выглядел достойным, ввели много красивых слов – римейк, каверн-версия, сиквел, приквел, тыквел… Дух божьего творчества отлетел, а плодоносные дерева остались и приносили очередные плоды, пусть и скромнее весом, но зато урожай можно было снимать индустриально-поточным методом.
В 60-е попытались вновь жить идеей. Духом! Сколько сил на это затратил тот же Тарковский, однако надорвался и умер до срока. Как и те, что пошли по его пути – Солоницын, Кайдановский… А ведь 60-е годы, - время, когда казалось, что справедливый, светлый мир может быть построен. Многие интеллектуалы мечтали об обществе с высочайшими требованиями к человеку. А сейчас искусство занято совсем иным – максимальным понижением требований к человеку. И, кажется, это уже необратимо. В 60-е годы наши художники соприкоснулись с духовностью. В 70-е годы, словно испугавшись, ушли в социальную проблематику. Ну а после обретения катастроечной «свободы» занялись телесным. С тех пор где-то между ног и пребывают. Культивируют по мере своих слабых сил эстетику дерьма, кивая на гигантов, вроде Набокова с его «Лолитой». Тарковский ныне безвозвратно ушел в тень. Нашей стремительно стареющей цивилизации под силу объять только сказки. Что и производится в огромных количествах на бумаге и экране. Шестидесятые же – время, когда общество еще было молодо и казалось, что «физики» и «лирики» соединятся в гармоничном единстве. И хотя поэт скокетничал, написав: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне», но если б он ведал, что наступит время, когда в загоне будут и те и другие, а их место займет шоумен. Но тогда, как раз физики учили стихи, в актеры шли в инженеры и архитекторы. «Физики» вместе с «лириками» открывали молодежные театры. Почти все известные барды – из технарей. А затем в фильме «Сталкер» мы увидели, как оказалось, будущее: постаревшего «физика» и изношенного «лирика». Ученый и Писатель уже глухи к красотам природы. Их чувства заблокированы позитивизмом. Писатель, былой успешный «созидатель духа», глаголет: «Дорогая моя, мир непроходимо скучен. Мир управляется чугунными законами, и это невыносимо скучно, и законы эти, увы, не нарушаются, они не умеют нарушаться». В 60-е так не считали. Наоборот, были уверены, что смогут изменить течение времени, сделать его «осевым» и шагнуть в Прекрасное Будущее…«Физики» увлеченно ходили в байдарочные походы, увлекались альпинизмом, и Высоцкий гордо пел: «Лучше гор могу быть только горы». А потом… бэм-с… струна лопнула, И мир стал миром Зоны, где одинокие сталкеры водят туристов смотреть на обломки неведомой цивилизации в тщетной надежде на понимание…
Чтобы поставить такие фильмы, как «Весна на Заречной улице», «Летят журавли», «Когда деревья были большими» нужно быть гуманистом, нужно быть добрым. А сейчас все добренькие – к ублюдкам, извращенцам, жулью, мерзавцам. Какая уж тут «доброта» к нормальным людям? Вот и идет череда чернушного кино и немыслимо снять картину прежнего уровня. А ведь казалось, после «Битлз» мир изменился навсегда. Однако теперь полные стадионы собирают группы, у которых одна мелодия на десять композиций. И народ, стоя плотными рядами, под никакой музон дисциплинированно азартно машет руками над головой. Как пели в «Машине времени»: «Каждый идиот имеет право на то, что слева и то, что справа».
Шестидесятые годы – время кумиров. И сейчас есть кумиры. И много. Но только поддельные, сотворенные маркитологами. Моцартовская четверка из Ливерпуля, не знавшая нотной грамоты, посрамляла толпы Сальери с консерваторским образованием, проведших долгие годы, пытаясь познать тайны сочинения музыки. Неужто их талант был случайностью природы? И они, не гоняя годами гаммы, не мучась над задачами из сольдфеджио, играючи овладели тайнами музыки? Или феномен музыки 60-х – прямое доказательство того, что Небо реализует себя через выбранных медиумов? Или вот «Абба». Несколько лет выдавали первоклассные песни. А потом ангел отлетел и… им пришлось расстаться – больше ничего путного не сочинялось.
И еще я думал о судьбах – битлов. Маккартни твердо стоял на земле и проживал хорошую успешную жизнь. Причем, «землестояние» не помешало ему написать массу прекрасных песен. Леннон в своих исканиях перепробовал все виды социальной активности. И пассивности заодно (те же наркотики). А в конце жизни вернулся к банальному - превратился в добропорядочного отца семейства, кем Маккартни был в своей супружеской жизни. Получается, Пол знал рецепт нормальной жизни с самого начала.? А Харрисон витал в заоблачных высях, искал глубинные истины и умер от рака, не дожив до шестидесяти. Религия и медитация не помогли. В одной песне Джордж писал: «Отправь меня в плавание на серебряном солнце. Туда, где я буду знать, что
