поэтического цеха.
Надо заметить, что в стихах я мало что понимаю. Некому было в детстве привить, объяснить, надоумить. Понятное дело, школьная программа на такие пустяки, как привитие интереса к поэзии, рассчитана не была (школьные программы вообще не ориентированы на привитие интереса к чему-либо), так что больше всего я боялся чтения стихов, после чего надо было выражать восторги и говорить умные фразы по поводу интонационной мелодики заявленной строфы. То есть рецензировать стихи за деньги я бы, пожалуй, смог, но врать, глядя в глаза и без того ушибленному талантом и отравленному напрасными надеждами человеку – нет.
Четвертый буркнул:
- Алексей… Крухмалев.
Отзнакомившись, вернулись к прерванному делу. Спорили о политике. Кажется, об отношении к государствам СНГ. Возражал Чугуев.
- Что вы все «политика, политика»? Она только с Западом проводится, и занимаются ею обычные дипломаты. А с бывшими друзьями, какая дипломатия? Вот и строились отношения по понятиям. Дружим – я тебе что-то подешевле подбрасываю, поссорились – я тебе «стрелку» забил. Кремлевские ребята ведь из начала 90-х годов. Практика в те времена была специфическая, вредная для здоровья. Приобретенные тогда рефлексы еще долго будут срабатывать. Думаете, легко было пережить своих конкурентов? Отсюда их религиозность. Снятся ведь, да и свой страх не отошел… Ночью - разборка, утром - к попу на «Мерседесе». А тот ласково: «Бог простит…». На душе легче, и снова в бой. Только раньше делили городские рынки, а теперь мировой… Но сейчас они меняются, цивилизуются, но дров, конечно, успели наломать. На то они и дрова… Да и соседи хороши. Как пожрать-попить, так с нами. Как счет оплатить, так задом к нам и в туалет, чтоб слинять…
Про политику рассуждать я не любил, специфические мнения низов о верхах меня никогда не интересовали, потому не стал задерживаться, а направился в соседнюю комнату к Разуваеву, который заинтересованно рассматривал книжные полки.
- Откуда их знаешь?
- Это мои просители… Работники школ, колледжей профессионального образования, кружков, секций и прочее. Приходили по разным своим надобностям. Так и познакомились.
- Понятно. А у других начальников отделов другие просители и другой круг знакомых?
- Угадал.
- Значит у тебя в знакомых все интеллектуально-юродивые города?
- Ты говоришь так, будто владеешь ночным клубом.
- Да я больше над собой подхихикиваю.
- Крепись. Скоро ставки вашему брату поднимут. Бескормица закончится. Вновь вернется самоуважение.
Я благодарно приник к плечу Ивана.
- Спасибо, государев человек, на добром слове. Экономика должна быть экономной, но не до такой же степени! В советское время было ясно со статусным положением. Если человек кандидат наук, то это говорило о том, что он не лыком шит. А сейчас звание «кандидат наук» ни о чем не говорит. Парень с рынка богаче и влиятельнее. Поэтому, чтобы понять статус другого, спрашивают: «Ты - крутой?» Если не крутой, то будь хоть доктором наук, уважения не дождешься.
- Давай грант добывай. Может, тоже крутым станешь. Кстати, как тебе журналистка? Она сейчас тоже подойдет.
- Это хорошо. Я бы не прочь побольше узнать о мере ее таланта.
- Все вы, мужики, одинаковые, - проворчал Иван с женской интонацией в голосе.
- А может, у меня честные намерения?
А может, и нет, - согласился Иван. – Командировка у нее кончается через десять дней. Так что не суетись… Или, наоборот, подсуетись.
Я рассеянно достал альбом живописи.
- Заметь, - начал я философствовать, листая страницы, - сколько обнаженной натуры. Совести у художников нет. Зачем им нудизм был нужен? Ведь что-то за этим кроется, больше, чем интерес к красоте тела, тем более что красивых тел тут не так уж и много.
- У тебя есть какие-то мысли по этому поводу?
- Это отход от животного мира. Ведь для животных нет понятия обнаженного тела и стыда, соответственно. Кстати, читывал недавно одну книгу по этологии. Там автор старался выяснить, какие программы поведения идут от животных. Даже совесть попытался вывести… По-моему, это грубый материализм.
- И как по-твоему у людей совесть сформировалась?
Я с готовностью поделился своими умозаключениями.
- Мне видится так. Совесть – это эмоциональное переживание по поводу совершенных поступков. Например, во время охоты некто мог испугаться и спрятаться, тогда как соплеменники героически воевали с мамонтом. И его друг погиб. И вот этот прачеловек, понимая, что совершил нехороший поступок, начал переживать за содеянное. Это переживание – пролог к тому, что потом философы обозначили понятием «совесть», а затем включили в систему отбора положительных норм, названную «мораль». А вот как появилось у людей чувство стыда – понять не могу. Переживания близкие к совести у животных еще можно найти. Собака, сделав лужу в доме хозяина, переживает, а вот стыдиться она никогда не будет. И в Ветхом Завете честно писано: Бог Адаму и Еве чувство стыда не прививал. Стыдом они прониклись, когда вкусили запретный плод, и прикрыли свою наготу. Показательно, что Бог понял о совершенном, узрев их стыдливость. Спрашивается: почему Бог не считал нужным, чтобы люди знали стыд? Тогда правы нудисты. Раз стыд – плод «запретного плода», то долой стыд, как искусственно привнесенное, чуть ли не дьяволом!
- М-да, проблемка. Золотая тема для схоласта. Тебе и карты в руки… Хотя, погоди. Пожалуй, ты не зря зацепился за этот сюжетец. Получается, это от Бога как раз животная природа досталась? Адам и Ева ходили по раю, словно детишки трех лет, и повзрослели, лишь вкусив запретный плод. Значит, человеческая цивилизация есть отход от божественного и наращивание сугубо своего, независимого от божьего замысла. А это меняет всю перспективу. Тем более что намеки даны в самом Писании. Остается нам думать…
Тут вошел хозяин дома.
- Интересуетесь?
- Книги у тебя знатные, - согласился Иван. – Сколько бываю, столько раз и любуюсь. Жалко, что не хватит жизни, чтобы усвоить все, что мне интересно.
- Остается вспомнить афоризм Козьмы Пруткова: «Нельзя объять необъятное», - вставил я мудрое замечание.
- Но стремиться к этому надо. В этом суть человека и человечества. Все ему мало, - возразил Вадим Семенович. - Благодаря этому мир такой, какой есть, а не такой, какой он у племен Амазонии.
Мне оставалось согласиться и отбыть обратно в зал. Компания уже распалась на пары. На балконе кто-то из курильщиков вещал:
- Я интернационалист, но все равно обидно, что Ельцин, гад, раздал русские нефтепромыслы израильтянам и мусульманам. И Аэрофлот, и телевидение. Хоть бы что-нибудь православным на корм дал.
- Ну почему, - возражал какой-то правдолюбец. - Потанину Норильск подарил. Тот, наверняка, тоже теперь в церкви верующего изображает.
- И почему мы дали себя облапошить? - не унимался первый. – Вроде бы, все понимаем, когда вот так разговариваем, а как приходит время голосовать, так будто идем задницу лизать. Инстинкт, что ли?...
Я раздумал выходить на балкон. Впрочем, оставшиеся в комнате занимались не лучшим делом - к ночи поминали Чубайса. Все эти речи меня не вдохновляли. Итак понятно, что человек человеку волк, свинья и баран.
-…Почему Чубайса никто не может переспорить? Потому что глаголит правильные вещи. Он говорит: «Раньше не было колбасы, зато были очереди. Даже водка с мылом исчезли. А сейчас всего навалом, да еще всех желающих за границу стали выпускать. Плохо, что ли?» И возразить нечего. Конечно, хорошо. Выпил, закусил культурно и поехал на иномарке по своим делам. А Чубайс продолжает: «Вот как о вас нынешние владельцы заводов и рудников заботятся, а то, что старые фонды поизносились, так для этого нужны частные инвестиции. А кто вложит в то, что принадлежит государству? Никто. Значит, надо и дальше все приватизировать». И опять вам возразить нечего. Чувствуете, что вас дурят, а как и на чем понять не можете. Чтобы суметь отгадать фокус, надо самому быть немного фокусником…
Я направил стопы дальше и оказался на кухне, где застал хозяйку дома и… Ирину. Судя по полным кастрюлям и шипящей сковороде, они заканчивали приготовление к трапезе.
- Можно к вам, или вы о мужчинах секретничаете?
- Садитесь, - пригласила Екатерина Павловна. – А вы почему в политических диспутах участия не принимаете?
- Подожду, когда к футболу перейдут. Что я Чубайсу, что мне Чубайс?
- А я бы послушала, - сказала Ирина. - Как журналисту мне интересно мнение народа. Но еда на данный момент важнее. Может, вы мне осветите вопрос о бывшем главном реформаторе?
- Пожалуйста. Только я популярно объясню. Образно.
- Согласна.
- Как известно, население в своей массе делится на овец и волков. Когда грянула эра разрушительных, но кое для кого высокодоходных реформ, объявили: теперь овцы и волки могут жить свободно. Овцы, естественно, обрадовались. Ведь им теперь тоже можно становиться волками. Началась свободная жизнь с ее радостями и огорчениями. Вопрос: а какую роль стал выполнять Чубайс?
- Стал вожаком волков! – выпалила Екатерина Павловна, подобно примерной ученице в классе.
Я отрицательно покачал головой.
- Не прочь бы, но у него другая роль. Это роль…
- Пастуха? – предположила Ирина.
- Нет, для этого есть другие фигуры.
- Квалифицированного стригаля?
- Вот это в точку. Но, кроме того, он сыграл роль разводящего. Волки поначалу очумели от свободы и резали овец без разбора, а заодно и друг друга. Он же попытался упорядочить процесс. Поначалу волки ополчились на него. Но когда в разборках погибло достаточное число волчар, самые умные из них поняли роль разводящего в эпоху абсолютных свобод. Должен был появиться тот, кто не лез в вожаки, не был бы из овец, и мог регулировать процесс естественного отбора и естественного убоя с объективистских позиций. Чтобы…
-..и волки были сыты, и овцы целы, - хором закончили женщины.
- Совершенно верно.
- Теперь вижу, зря я сомневалась в том, что работа про Библию ваша, - вдруг объявила Екатерина Павловна.
Я напрягся.
- А кто, по-вашему, мог бы ее написать? Студент-заочник пятого курса?
Екатерина Павловна спохватилась.
- Не обижайтесь, но я от Ивана когда-то рассуждения на эту тему слышала, потому и удивилась: почему не он написал?
«Ну, Иван… Вот так и разоблачают шпионов иностранных разведок».
- Я делился с Иваном, он – с вами, так идеи становятся достоянием масс.
- А вы к кому себя относите - к волкам или овцам? – спросила Ирина, нарезая огурчики.
- Точно не к волкам, но и, надеюсь, не к овцам. Впрочем, все овцы на это надеются.
А про себя подумал, что, пожалуй, отношусь к чеховскому персонажу «Вишневого сада», выгнанному из усадьбы. И сам же отверг такой вариант: никогда не любил проболтавших свою жизнь героев чеховских поместий.
- Тогда вам особенно трудно.
- Что? А… С волками жить не особенно трудно, хотя и опасно. Правила игры ясны, надо лишь принять меры предосторожности. Ужасно, когда овцы начинают подражать волкам. Тут уж правил не дождешься. А баран может боднуть под дых и когда сыт.
- Время волковатых баранов? И как жить в таком времени?
- А как жила интеллигенция в годы доктора Живаго и сестер Алексея Толстого? Выживала и пережидала, пока все не образуется. Уверен, как историк: со временем все утрясется, будет накатана новая колея, мы впишемся в нее и…
- Вы смирились?
-
