Хроника Апокалипсиса 9. 2014 - 2015. Полтора года до смерти матери.

объективируется — отчуждается — она костенеет и мертвеет, и из самых естественных отношений Жизни и Любви превращается в путы несвободы и цепи рабства. Сила эктропийная — превращается в силу энтропийную; гравитация берёт верх над анти-гравитацией.

"...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений". — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.

Каждый человек и каждая вещь — это совокупность всех человеческих и всех космических отношений, какие только существуют в Мироздании. Каждый человек, каждая вещь, каждая живая клетка и каждый атом — это микрокосм, это фрактал Абсолютной Голограммы, заключающий в себе её всю.

Уже очень мало кто знает и помнит, на какую когда-то очень известную цитату из Маркса я здесь (абзац выше) опираюсь в своих рассуждениях. Порвалась связь времён. И чтобы эту связь восстановить — лучше лишний раз напомнить, откуда это взято. Что я и сделал, найдя и вставив выше данную цитату с точной ссылкой на источник. И да сможет к нему приобщиться каждый!

06.02.15


Пётр и Павел

Только сейчас сообразил: Пётр и Павел — Петропавловская крепость, и Пётр и Павел — Инженерный/Михайловский замок Павла со статуей Петра перед ним. До этого они как-то у меня не накладывались друг на друга — Крепость и Замок... А прежде их всех, конечно: Пётр и Павел — Апостолы Христовы, строители Града Божьего и Вселенской Церкви... Ну, и: Павел и Пётр — это мой дед по матери и его брат. Как всё накладывается!..

То, что произошло со мною 7 августа 1976 года у Инженерного замка, и почти у самого памятника Петру, это — благословение и Петра, и Павла. А, пожалуй, и Михаила Архангела... )))

Сами имена Петра и Павла — надо ещё осмыслять и переосмыслять. И смысл конкретных имён, и смысл Имени как такового. Имяславие — чрезвычайно важное течение в православии, до сих пор почти и неизвестное, и не понятое, и не оценённое.

07.02.15


Мысль священна.

Мышление — это священнодействие и жертвоприношение: расчленение и фрактализация единого Логоса.

Мысль — это мыслящая Воля. И эта Мыслящая Воля выражает себя в Слове.

Мысль — это София и Анастасия, это сила анти-гравитации и эктропии.

+ + +

Цена революции. Революция бесценна. Это была Мировая Революция, и это была глубоко религиозная революция. Это было откровение Бесконечного — в Человеке и в Истории. Бесконечное — священно и божественно.

Черты будущей Русской Революции наметились уже во времена Раскола. Где Истина Божия — у власти или у народа? Вот как стоял вопрос, о чём писал ещё Владимир Соловьёв.

+ + +

==============================================

Душа Петербурга

"Пробудившаяся любовь к былому — великая сила. Она преодолевает всепобеждающее время и ставит нас лицом к лицу с жизнью наших предков.
Наша любовь возрождает прошлое, делает его участником нашей жизни.

Так явственно, из глубины веков,
Пытливый ум готовит к возрождению
Забытый гул погибших городов
И бытия возвратное движение".

(А.А.Блок)

Николай Анциферов "Душа Петербурга"

Я родился и жил всю первую половину своей жизни в «народовольческом квартале»: улицы Халтурина, Желябова, Софьи Перовской. Тут же Спас-на-Крови и мост Гриневицкого. Мемориальная доска на решётке Летнего сада, повествующая о неудачном покушении Каракозова на Александра Второго. В ближайших окрестностях — улицы Пестеля, Герцена, Белинского.

Санкт-Петербург/Петроград/Ленинград — это самый революционный город в мире, это колыбель Мировой Революции, Космической Революции.

Санкт-Петербург — это город «Солнца Земли Русской», святого князя Александра Невского. Имя Солнца тайно закодировано в его названии. Это — тайный Город Солнца. Город — Грядущего Солнца Правды.

Санкт-Петербург — это «Новый Рим», «Северный Рим», как о том торжественно пророчествуют Сумароков, Ломоносов, Державин. А значит — он и наследник Римской Империи, её славы и её миссии. Также ведь Рим — и по сей день — это город Папского Престола и столица всего католического мира.

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет, и стал свет».

Батюшков приводит этот великий библейский стих, размышляя о самом возникновении Петербурга, как из Хаоса возникает Космос. И здесь опять можно вспомнить ещё более ранний миф о битве солнечного Мардука с демоницей водной стихии Тиамат, из трупа которой он потом создал мир; Анциферов вспоминает этот вавилонский миф применительно к Петербургу не один раз, да и до него этот миф вспоминался тоже не раз.

Батюшков наблюдает в Питере «чудесное смешение всех наций». Что это: Новый Вавилон — или грядущее Всемирное Братство? Или — арена борьбы того и другого?

Пушкин — пророк Петербурга и творец Петербургского Мифа. И его «Медный всадник» — это пророчество неисчерпаемой глубины.

О мощный властелин судь6ы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?

Боже мой! В эти строки можно вчитываться, вслушиваться, вдумываться без конца! Только сейчас почувствовал — до какой степени в самом прямом смысле можно — и нужно — понимать эти слова! Пётр действительно совершил грандиозный тектонический сдвиг, и изменил саму топологию пространства-времени России! Он реально приподнял огромную земную, физическую Россию — и заставил её соприкоснутся с Небом, с Царствием Небесным, с Небесной Россией, о которой писал Даниил Андреев в своей «Розе Мира»!

Каким же краем Пётр заставил Россию соприкоснуться с Небом? Конечно, тем самым, где он построил свой волшебный и священный город! И вместе с этим краем земным — поднялись кверху и силы бездны! Смог ли Пётр их одолеть, не дать им вырваться из подземного плена? Отчасти — смог, а отчасти — нет. Вырвалось наружу в наш земной мир огромное количество этих сил бездны — и, прежде всего, через самого Петра, через его одержимость далеко не только самыми светлыми и созидательными силами.

Да, Пётр был настоящим титаном. И его Стольный Город, и его Империя были и остаются настоящими творениями титана. И это титаническое начало — он смог пробудить — хоть до какой-то степени — и в самом народе, и в самой биосфере нашей огромнейшей страны.

И под конём Петра — Змей! Пётр — Герой-Змееборец, новый Георгий Победоносец! Анненский считал, что Пётр не одолел Змея. Нет — одолел! Даже и ценой своей гибели!


«Русь! Русь!.. Какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?..
Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда сама ты без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая чудная, незнакомая земле даль — Русь!»
(Н.В.Гоголь)


У поэта Михаила Дмитриева потонувший Петербург превратился в легенду. Китеж и Атлантида должны тут вспоминаться невольно, и вспоминались уже не один раз, раскрывая, хоть ещё и не намного, бездонный смысл Петербургского Мифа.

Герцен пишет о картине Брюллова «Гибель Помпеи»:

«Художник, развивавшийся в Петербурге, избрал для своей кисти страшный образ дикой, неразумной силы, губящей людей в Помпее. Это — вдохновение Петербурга!»

Да, это вдохновение и наитие Петербурга! Только долго поживший в Петербурге — может почувствовать и оценить то глубочайшее родство этих стихий: что создала Петербург — и что уничтожила Помпею!

И Герцен пишет:

«В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное. Это любимое дитя северного великана, гиганта, в котором сосредоточена была энергия и жестокость Конвента 93 года и революционная сила его, любимое дитя царя, отрекшегося от своей страны для ее пользы и угнетавшего ее во имя европеизма и цивилизации».

И Анциферов к этому добавляет:

В образе Медного Всадника, этого духа города, слились воедино и вселенское начало Петербурга, и его деспотизм. Образ Великого Императора-революционера еще реет над городом.

Пророческие видения Григоровича о замерзающем Петербурге. Это — и блокада, и многое другое. И память о бывшем здесь сотни тысяч лет Великом Леднике. И это — мои сны. До сих пор я бегаю в своих снах по пустынному, ночному, холодному, промёрзшему Петербургу, по снегу и наледям, по насквозь холодному асфальту и гранитным плитам... И мне — не холодно! Я полон огромных внутренних огненных сил, которые преисполняют меня и требуют выхода. И хочется бегать и бегать!..

Строящийся подневольными людьми Петербург, тысячи и тысячи которых буквально легли костьми в его основание, это — Петровский Гулаг, матрица Сталинского Гулага. И как из первого — вознёсся к небесам гордый и тонкий шпиль Петропавловской колокольни, так из второго — взлетел к звёздам космический корабль Сергея Королёва, ведомый Юрием Гагариным.

У Белинского вера в Петербург неразрывно связана с верою в Россию и в русский народ, в их будущее, в их великое Предназначение:

«Казалось, судьба хотела, чтобы спавший дотоле непробудным сном русский народ кровавым потом и отчаянной борьбой выработал свое будущее, ибо прочны только тяжким трудом одержанные победы, только страданиями и кровью стяжанные завоевания»!

Анциферов добавляет:

Петербург Белинского — дитя великого народа, стремящегося к возрождению. Город, знаменующий отречение от старого, отрицание во имя обновления; город напряженного труда и великой борьбы. Словом, город бурно рождающейся новой жизни. Его пафос — грядущий день.

Гаршин пишет, что Петербург — это единственный город, способный стать духовной родиной уроженца чужих краёв.

«Болеет и радуется за всю Россию один только Петербург. Потому-то и жить в нем трудно».

«Ибо жить в нем труднее, чем где-нибудь, не по внешним условиям жизни, а по тому нравственному состоянию, которое охватывает каждого думающего человека, попавшего в этот большой город».

Юный В.Г.Короленко о своей встрече с Петербургом:

«…Сердце у меня затрепетало от радости. Петербург! Здесь сосредоточено было все, что я считал лучшим в жизни, потому что отсюда исходила вся русская литература, настоящая родина моей души…»

«Это, конечно, Невский… Вот, значит, где гулял когда-то гоголевский поручик Пирогов… А где-то еще, в этой спутанной громаде домов, жил Белинский, думал и работал Добролюбов. Здесь коченеющей рукой он написал: «Милый друг, я умираю оттого, что был я честен…» Здесь и теперь живет Некрасов, и, значит, я дышу с ним одним воздухом…»


Аполлон Григорьев:

Да, я люблю его, громадный гордый град.
Но не за то, за что другие;
Не здания его, не пышный блеск палат
И не граниты вековые
Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой
Я прозираю в нем иное
Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное.


Достоевский:

«Несчастье обитать в Петербурге, самом отвлеченном и самом умышленном городе в мире».


Зинаида Гиппиус:

Нет, ты утонешь в тине черной,
Проклятый город, Божий враг.
И червь болотный, червь упорный
Изъест твой каменный костяк.


Блок пишет о своей Снежной Деве:

И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной