плюнула ему в лицо, слюна попала на шлем, Майя не понимала, что делает и попыталась толкнуть его. Капитан отошел, и она провалилась вперед, упав на асфальт, поднялась, чуть пошатываясь. Глаза её бегали в разные стороны, с трудом концентрируясь, она потерялась в пространстве, пойдя сначала в другую сторону от машины. Сообразив, она ринулась на капитана, но врезалась в машину, промахнувшись.
– Тебя посадят, посадят, мент, – хрипло смеялась она. – Ты понял, да? Ты меня чуть не убил, ты понял?
– Понял, – капитан дослал патрон и снял предохранитель. Он не целился, рука сама точно определила цель. Доли секунды, когда видишь пистолет, не веришь, потом понимаешь, что он выстрелит, какие-то доли сменяют власть на дикий ужас неминуемой смерти.
Майя не успела дернуться, как пуля влетела ей в голову. Капитан видел, как менялось её лицо, как она увидела, что он это сделает, не веря, не зная, что делать. Он видел, или ему это казалось, как пуля вошла в лобную кость, как разорвалась черепная коробка, отвратительными брызгами, фонтаном накрывая кузов машины… время остановилось, сердце остановилось. Перед ним стояла «зеленая Мамба», на асфальте лежал труп, и больше ничего – пустая дорога, полуденное солнце, и пистолет в его руке. Капитан положил пистолет на асфальт и пошел к мотоциклу. Он бережно снял жилет, ремень с кобурой, регистратор, уложив форму на мотоцикл. Подумав, он выключил телефон. В ушах стоял вой сирены, который его не беспокоил, и всё же капитан отключил её, оставив проблесковые огни. Капитан смотрел на пустую дорогу, не видя ничего, кроме неё, кроме сухого асфальта, ограждения, между полосами. По встречной дороге редко проезжали автомобили, но он их не видел, как не увидел два экипажа, так поздно прибывших на место.
19.
Женя подошла к зеркалу в прихожей и насмешливо посмотрела на себя. Перед ней стояла скромная девочка, одетая в длинную узкую юбку, похожую на те, что носят озабоченные женщины в офисах, белую блузку и пиджак, того же цвета, что и юбка. Она купила этот костюм для экзаменов, но уже несколько раз надевала его в школу, вызывая смех у одноклассников и одобрение со стороны некоторых учителей, которым было не до конца плевать на неё. Женя вспомнила, как остро она восприняла эту похвалу, как слишком сильно радовалась ей, а ведь достаточно было пары слов, чтобы она засияла, одного взгляда, неравнодушного, пускай и строгого. Она закрыла глаза, вспоминая, как она стояла у того памятника, схватив за руку этого мента, а он не сопротивлялся, не оскорблял, не унижал, не принуждал, а слушал её пустые слова, которыми она не могла выразить то, что встрепенулось внутри неё. Женя открыла глаза, с ненавистью глядя на себя, неспособную ни на что, и заморгала, желая сбить не к мест у накатившие слезы. Желая отвлечься, она стала подбирать платок, чтобы подвязать его вместо шарфа, в коробке у зеркала их было много, большая часть её, она заработала на них, как могла, но мать таскала у неё одежду, выбивала деньги, Жене было не жалко.
– Ты куда? – к ней подошла её мать, она была ниже Жени, чуть полнее, но всё же, не смотря на годы, очень худая.
¬– Сама знаешь, –¬ ответила Женя, надев бледно-розовый платок на шею, она завязала его в изящный узел, как учила одна блогерша не многим младше Жени, осталось нанести неброский макияж. Женя взяла в руки помаду, но положила её обратно на полку.
– Давай я тебе глаза подкрашу, а то страшная такая, – предложила мать, но Женя отстранила её руку, потянувшуюся к туши на полке.
– Не надо, я не хочу, – запротестовала Женя.
– А, я поняла. Умно, Женечка, – закивала мать, девочку передернуло от этого «Женечка», это всегда сулило ничего хорошего. – Умно, ты же должна показать, что ты жертва, да? Они должны понять, подумай, может, тебе будут предлагать помощь, так ты не отказывайся.
– Замолчи, – прошептала Женя. –¬ Я не жертва понятно тебе?
Женя взяла сумку, проверила, свидетельство о рождении она положила, копия паспорта матери, телефон, вибрировавший от входящих сообщений, ключи от дома. Она захотела выбросить их, дурная мысль вспыхнула в её голове и угасла, не найдя поддержки.
– Ты не пойдешь со мной, мамочка? –¬ ехидно спросила Женя.
– Нет, ты же знаешь, у меня сегодня важное собеседование, – быстро ответила женщина. ¬ Ты сама справишься, а мне лишний раз слушать про всё это не хочется, я и так вся изнервничалась.
– Ага, вижу, как ты вся изнервничалась, – повторила Женя, пародируя её голос.
– Ты что думаешь, я тебя совсем не люблю? – взорвалась мать, замахнувшись для удара, но вовремя одернула руку, увидев, что дочь презрительно смотрит на неё, даже не стараясь защищаться, как раньше.
– Может только совсем чуть-чуть любишь, самую малость, – ответила Женя. – Я и не жду от тебя большего, ничего не жду.
Мать хотела ей что-то сказать, но Женя, не взглянув на неё, вышла из квартиры, тихо затворив дверь. Женя вдруг поняла, что ей очень захотелось, чтобы её никто сейчас не видел, не замечал. Она спустилась пешком с пятнадцатого этажа, долго ждала, пока из подъезда уйдут, а потом вышла, улица была пустынна, в дальнем углу двора кто-то неумело парковался, и больше никого. Она пошла к автобусной остановке, смотря себе под ноги. Спина согнулась от груза мыслей, с каждым шагом она проворачивала в голове, в сердце свою недолгую жизнь, находя нужные определения, которые она нахватала из статей про проституцию, монографий психиатров про детей, которые сознательно идут на занятие проституцией. Она читала каждый день, прилежно выписывая те слова, которые не понимала, а их было много. Впервые Женя поняла, насколько она глупая, и от этого стало горько и обидно, что её никто не заставил, не наставил на другой путь, а называли её будущей спортсменкой, чемпионкой, гордясь никчемными результатами на районных соревнованиях. Наташа сбросила ей статьи про «белого пони», Женя нашла их оригиналы на немецком, не те выжимки, которые перепечатывались в российской прессе, а полные статьи, переведенные на шесть языков, в том числе и русский
Женя не спала уже третью ночь, под утро проваливаясь в короткий болезненный сон. Она почти ничего не ела, ноги подкашивались, а в глазах мутнело, хотелось и пить, и есть, а ещё больше нарастало другое чувство,¬ её тошнило. Какой-то мальчишка, вроде он был из их школы, она видела его среди мелюзги, вечно путавшейся у них под ногами, сунул ей в руку шоколадный батончик и протянул пустую на половину бутылку колы.
¬ – Спасибо, ¬– прошептала Женя и залпом выпила колу. Она обняла мальчика и поцеловала, заставив мальчишку всего покраснеть. – Не смущайся, тебя ещё девочки не целовали?
– Нет, – замотал головой мальчишка. – Женя, ты заболела?
– Ты знаешь, как меня зовут? –¬ удивилась Женя.
– Знаю, –¬ пожал плечами мальчишка. – ¬ Да все знают. Ты же как-то выступала от нашей школы на соревнованиях, я тогда в первый класс пошел, а меня сестра потащила, она тоже на художку ходит. Мы тогда всем классом ходили, ты была лучше всех, моя сестренка до сих пор на тебя равняется, говорит, что тебе всё легко дается, а она как деревянная.
Женя часто заморгала и заплакала, резко вытирая слезы ладонью.
– Тебе плохо? Может скорую вызвать? – забеспокоился мальчик.
– Не надо, не надо, – она ещё раз обняла его и поцеловала. – Передай сестре, чтобы никогда больше на меня не равнялась, никогда, понял?
– Понял, – с сомнением ответил мальчик.
– Иди, спасибо за батончик, – Женя несильно подтолкнула его, мальчишка, смущенный, но счастливый, побежал в глубь квартала, на ходу повернулся и помахал ей, Женя помахала в ответ.
Улица снова опустела, Женя на ходу разворачивала батончик, с жадностью вгрызаясь в него. Вскоре она уже была на автобусной остановке, не заметив, что рядом с ней стоит синий Солярис, будто ждет кого-то. Женя доела батончик, в голове прояснилось, но обертку не стала выкидывать, а убрала в карман пиджака. Солярис подъехал к ней, пассажирская дверь открылась, Женя увидела в машине Катю, помощницу тренера.
– Женечка, привет! Я думаю, ты это или не ты, так изменилась, что это ты на себя напялила? – спросила Катя сладким голосом, от которого Женю затошнило, от её голоса, от её лица, раскрашенного яркой помадой и густо закрашенными веками и ресницами.
– Я на автобусе, – махнула ей рукой Женя.
– Да ладно, я тебя за пару минут до метро доброшу, – настаивала Катя. –¬ Ты что, обиделась на меня? Что случилось? –¬ фальшиво удивлялась Катя.
¬– Кать, пошла ты на… – Женя не успела договорить, как её кто-то взял под руки, грубо втолкнув на пассажирской сиденье. Она успела вскрикнуть, но мокрая тряпка забила ей рот, нос, два вздоха, и она поняла, что теряет сознание. Руки, ослабевшие, не стали отбиваться, безвольно опустившись на тело. Она сделала вид, что отключилась, хлопнула дверь, кто-то что-то говорил, кто-то знакомый, но не Катя, Женя не разобрала. Машина тронулась, резко набирая ход, водитель спешил. Женя с трудом, боясь, что не успеет, достала телефон из сумочки, полуслепым взглядом ткнула пальцем в нужный контакт, она его вывела главным, ни разу не звонив до этого. Номер стал набираться, рука подломилась, телефон упал под водительское кресло.
– Ты что, не вырубил её? – с ожесточением спросила Катя.
– Да в отрубе она, –¬ ответил мужчина с маленькими черными глазами. – Ты давай веди, а то рядом ляжешь, поняла?
¬– А я здесь причем? – визгливо вскрикнула Катя.
– Заткнись, – прошипел мужчина. – Сбавь, не хватало ещё на посту засветиться.
Он повернулся к заднему сиденью и набросил на девочку съехавший плед, накрыв её с головой.
В комнате было пусто, кто-то уже пошел на обед, большинство же было в местных командировках. Петр Ильич сидел за своим столом, обложенный кучей бумаг, иногда он с тоской поглядывал на пустой стол Дениса, на который Вова уже положил свои папки, также, как и он, закопавшись в отчетах. На один запрос следовало потом написать до десяти объяснительных, так реализовывался метод перекрестного контроля, получая в ворохе ненужной документации одно и то же, написанное одним и тем же лицом. Лишний раз подумаешь, а стоит ли вообще что-либо делать. Вошел Вова, держа в руках два стакана с кофе и пачки с печеньем. Поставив стакан и положив одну пачку Петру Ильичу, он сел за свой стол, отодвинул от себя бумаги и клавиатуру.
– Прекрасный день, сейчас бы в лес, погулять, – мечтательно сказал Вова, принимаясь за кофе.
– Не в этой жизни, – буркнул Петр Ильич, разворачивая пачку печенья. Он взял одну и стал медленно её жевать, тупо глядя в монитор.
– Да бросьте вы это, никуда от нас это не денется, – сказал Вова. – Князь же что сказал, а? Главное – это работа, а бумаги потом.
– Мало ли что князь сказал, его тоже вздернут, если эти сраные бумажки не окажутся у кого надо и когда надо, – ответил Петр Ильич, залпом выпив полстакана горячего кофе.
В комнату вошли Наташа и Зара, серьезные, строгие, но всё же в них чувствовалась весна, в незаметных штрихах неброского макияжа, в кокетливо повязанных на шее платках, остром фруктовом запахе летних духов. Наташа выглядела лучше, она начала улыбаться, но не стала красить волосы, просто убрав их в хвост, не стыдясь внезапно появившейся седины, которую надо было бы ещё суметь разглядеть. Зара была как всегда строга и прекрасна, в
