окончательно расстроился, но тут к очереди стали подходить какие-то подозрительные люди и, оглядываясь по сторонам, предлагать билеты на любой спектакль, с переплатой в два раза. Николай, не раздумывая, купил у них билет на свою любимую оперу «Аида» и на следующий день сообщил об этом Лизе.
– Вы помните, о чем мы договаривались? – засияла она от радости.
– Помню, а если Сарра Львовна тоже захочет поехать на эту оперу?
– Тогда мы встретимся в первом антракте. Давайте сейчас договоримся: если увидите меня в ложе с мамой, значит, ничего не вышло и поднимайтесь после первого действия на галерку, а, если я буду с Лялей, мы встретимся в вестибюле и сбежим из театра.
– Лиза, вы – великая заговорщица.
– А что прикажете еще делать?
– Ничего лучшего. Тем более Зинаида вышла из гостиной и все слышала.
Лиза оглянулась назад.
– Не бойтесь, она меня любит и никогда не выдаст.
Гастроли трупы Зимина открывались девятого декабря, а уже седьмого в городе начались массовые беспорядки. Николай как раз в этот день занимался с Анной. Не успел он начать урок, как внизу раздался голос Григория Ароновича, и через какое-то время Зинаида пригласила его пройти в кабинет Фалька. Здесь уже был Лизин учитель музыки Лазарь Соломонович.
Фальк был сильно взволнован. Он рассказал, что днем около здания, где, кроме его мастерской, находятся торговые учреждения, Санкт-Петербургский международный коммерческий банк и страховое общество «Россия», собралась большая толпа. Люди были настроены агрессивно, кидали в окна всех этажей булыжники и пытались ворваться в помещение банка. Вызванная полиция применила оружие, несколько человек убиты. Все это так на него подействовало, что ему стало плохо с сердцем, и он вынужден был уехать домой.
– Господа, – сказал он слабым голосом. – Учитывая недавние события в октябре, я вынужден ограничить выход членов своей семьи из дома. Нет необходимости рисковать и вашими жизнями. Николай Ильич, вы, кажется, в прошлый раз пострадали на пожаре. Я вас освобождаю на все дни беспорядков от занятий с дочерьми, разумеется, с полным сохранением жалованья. Как только все утихомирится, я вам дам знать через Степана. Надеюсь, власти быстро наведут порядок.
Фальк вышел проводить их в коридор. Зинаида подала им пальто, и они вместе с Лазарем Соломоновичем вышли на улицу. К подъезду уже подходил домашний доктор Фальков Земсков. Они учтиво поклонились друг другу, и доктор дернул рукоятку звонка.
Николай отправился к Диме Ковчану. По дороге он заскочил к Зимнему театру. На месте афиши о гастролях московской оперной трупы висело объявление, что они отменяются по причине начавшихся беспорядков. Николай представил расстроенное лицо Лизы, когда родители сообщат им с Анной об их вынужденном затворничестве и отмене гастролей московского театра, и у него от жалости к ней заныло сердце. Вместе с тем ему вдруг со всей ясностью представился весь фарс их намечаемой встречи: тайное свидание на галерке или бегство из театра. Он, взрослый человек, должен играть в детские игры! С «Аидой» он сам, не отдавая себя отчета, пошел на поводу у Лизы. «Впредь этого не повторится», – решил он. И вообще его здорово занесло, поэтому, пока их отношения не зашли слишком далеко, надо подавить свои чувства. Очень кстати начались в городе беспорядки. Теперь он долго не появится у Фальков, а там – и зимние каникулы. И того больше месяца, вполне достаточный срок, чтобы забыть друг друга.
Раньше у него было несколько недолгих связей с женщинами, но он давно их забыл, забудет и Лизу. Николай почувствовал некоторое облегчение от этой мысли, но тут он вспомнил грустный разговор, состоявшийся в мае между ним и его хорошим товарищем по партии Ниной Трофимовой. Нина объяснилась ему в любви. Сделала она это довольно просто: сказала, что давно его любит, ни на что не рассчитывает, но и скрывать больше не может.
– Глупо, – добавила она, отворачиваясь в сторону и смахивая с ресниц слезы. – Все думают, что я железный человек, могу работать день и ночь и выполнить любое ответственное задание, а я вот, как девчонка, влюбилась в тебя и не могу ничего с собой поделать.
Николай растерялся, не зная, как поступить и что сказать этой хорошей, милой девушке.
– Только, пожалуйста, не утешай меня и ничего не говори, – твердо сказала она, взяв Николая за руку. – Это так, минутная слабость.
Теперь мне стало легче.
При встречах Нина вела себя с ним, как и раньше, ничем не выдавая своих чувств, а он, наоборот, испытывал смущение и неловкость.
Николай так задумался, что не заметил, как из-за угла вышли трое людей, остановились и стали ждать его.
– Даниленко? – спросил человек в теплой меховой шапке, и по голосу
Николай узнал профессора их училища Терпигорева. Рядом с ним стояли Нина Трофимова и незнакомый ему человек.
– Я, Александр Митрофанович.
– Идете, никого не замечаете. Вы получили от нас записку?
– Я был на занятиях со своей ученицей, домой не заходил.
– Тогда присоединяйтесь к нам встречать товарищей из Москвы.
Трамвая долго не было, и они взяли до вокзала извозчика. По дороге Терпигорев рассказал ему, что в Питере и Москве началась всеобщая политическая стачка. Члены Московского Совета рабочих депутатов, которых они едут встречать, сейчас ездят по стране и призывают всех к ним присоединиться. Но Екатеринославский комитет РСДРП и Совет депутатов уже сами решили начать в городе всеобщую забастовку с завтрашнего дня. Их поддержали другие партии. Создан единый коалиционный центр – Боевой стачечный комитет, который будет всем руководить и издавать свой «Бюллетень». Николаю поручено выпускать этот «Бюллетень» и отвечать за все работы в типографии Яковлева: об этом есть договоренность с ее рабочими.
Терпигорев представил третьего спутника – Виктора Ратькова, вошедшего в БСК от забастовочного комитета железной дороги. Николай его лично не знал, но фамилию слышал еще по октябрьским событиям. Это был один из тех товарищей, которые в те дни захватили паровоз и разъезжали на нем по всей дороге, призывая железнодорожников и население губернии присоединяться к бастовавшим рабочим Екатеринослава. По его же инициативе было создано Делегацкое собрание рабочих и мелких служащих Екатерининской железной дороги – тот же Совет рабочих депутатов.
Ратьков оказался совсем юным, лет 20, серьезный и молчаливый. За всю дорогу он не произнес ни слова, зато по-джентельменски подал руку Нине, когда они выходили из экипажа.
В здание вокзала заходить не стали. Ратьков повел их в железнодорожные мастерские, и оттуда по путям они вышли к перрону.
Через полчаса прибыл небольшой состав с пустыми вагонами, минуту постоял и медленно тронулся. Встречавшие недоуменно переглянулись, но тут паровоз, вдруг спохватившись, дал длинный, сердитый гудок и выпустил пар, закрывший всю платформу. Когда пар рассеялся, они увидели трех людей в пальто и каракулевых пирожках. Терпигорев поднял руку и двинулся им навстречу. После крепких рукопожатий один из товарищей зябко повел плечами:
– Никак не ожидали, что у вас тут такие морозы, холодней, чем в Москве.
– Это еще что, - сказал Терпигорев, - а вот когда с Днепра задуют ветры, самая теплая шуба не спасет. Да и год на год не приходится, иногда в это время идет теплый дождь и все тает.
– Надеюсь, морозы не помешают нашему общему делу. Где мы сможем поговорить?
Ратьков снова повел всех в мастерские, где их уже ждали люди. На столе появились жестяной чайник с кипятком, две буханки хлеба и кольцо колбасы.
Гости пили чай и рассказывали о забастовке в Москве и своей поездке по городам. Народ их везде горячо поддерживает. Другие товарищи отправились на Урал и Кавказ. В дальние районы разосланы телеграммы, откуда поступают положительные ответы. Так что в самое ближайшее время по всей стране вспыхнет новая мощная волна всеобщей стачки.
– Мы думали, что после октября народ скис, – говорил один из товарищей, грея руки о стакан с чаем, –- однако везде, где мы побывали, как будто только и ждали нашего сигнала. Ленин просил передать вам большой привет, он считает, что ваши баррикады в Чечелевке найдут сейчас многих последователей. Вы правильно сделали, что образовали коалиционный комитет, только смотрите, чтобы меньшевики не подбили на преждевременную капитуляцию. В этот раз надо обязательно перевести забастовку в вооруженное восстание.
– Комитет намерен всю власть в городе взять в свои руки, – сказал Терпигорев. – Подготовлены приказы ко всем войскам и полицейским участкам, чтобы подчинялись только распоряжениям БСК. За порядком на улицах будут следить рабочие дружины. Погромов мы не допустим.
– Как вам известно, Петербургский совет депутатов 3 декабря арестован, но перед этим он призвал рабочих не платить налоги и забирать деньги из банков, чтобы дезорганизовать финансовую систему России. Многими его решениями вы тоже можете воспользоваться.
– Мы об этом знаем и кое-что уже включили в свои распоряжения.
– А как у вас с оружием?
– Средне. С винтовками и патронами помогли солдаты из нашего гарнизона. Бомбы заготовили заранее, но их недостаточно. Сейчас организовано несколько мастерских. Они будут работать круглосуточно. Для этого есть специально обученные люди. Ноябрь прошел не зря, кое-что мы успели сделать.
– Теперь понятно, за что вас любит Владимир Ильич. И мы на вас очень рассчитываем.
Московские товарищи высказали пожелание остаться на вокзале до утра и выступить перед рабочими. Дальше их путь лежал в Юзовку.
Николай со всеми распрощался, сказав, что ему надо идти в типографию. Нина взяла его за руку:
– Пойдем вместе.
Ратьков попросил какого-то рабочего вывести их к вокзалу, и тот повел их другим путем, не так, как они шли сюда, а вдоль длинного забора, по скользкой, давно нечищеной дорожке. Нина несколько раз споткнулась, Николай взял ее под руку, и она с благодарностью прижалась к его плечу. Забор кончился, вдали показалось здание вокзала, и товарищ, пожав им крепко руки, пошел той же дорогой обратно.
– Я тебя провожу до дома, – сказал Николай, – одной сейчас опасно.
Нина промолчала. Завтра начинались такие большие события, а они ни разу не обмолвились за весь путь: ни о московских гостях, ни о планах боевого комитета. Николай осторожно взглянул на свою спутницу. Нина задумчиво смотрела на дорогу и нервно кусала губы. На углу ее улицы они остановились. Нина высвободила из-под его локтя руку.
– Дальше не ходи, там около каждого дерева по филеру.
– Нина, прости меня.
– За что? – она подняла на него печальные глаза.
– За то, что я причиняю тебе боль.
– Ничего ты мне не причиняешь. Забудь обо всем, что я тебе говорила.
Она протянула ему руку. Он крепко сжал ее пальцы в перчатках и долго смотрел, как она шла по улице в каракулевом полупальто с маленькой сумочкой в руках: молоденькая учительница или курсистка.
Оттуда он направился в Яковлевскую типографию, и уже к десяти часам следующего дня на улицах и предприятиях появились листовки о начавшейся в Екатеринославе всеобщей политической забастовке и первых распоряжениях Боевого стачечного комитета.
ГЛАВА 4
Полковник Богданович не спал
