подряд несколько ночей. В начале декабря в его семье должно было произойти долгожданное событие – его единственная дочь Наташа, наконец, выходила замуж. Наташе было 28 лет, она считалась старой девой, но, несмотря на это, разборчиво копалась в женихах и никак не могла найти себе достойную партию. Нынешней весной, отправившись в Париж со своей старшей кузиной, тоже девушкой на выданье, она познакомилась там с сыном русского барона – Александром Игельстромом, имевшем шведские, польские и Бог знает какие корни и давно осевшем во Франции. Оба, сын и его отец Густав Андреевич, состояли на дипломатической службе при французском Министерстве иностранных дел. Партия была выгодной, да и сам жених нравился Наташе. Свадьбу хотели устроить еще в июне в Екатеринославе, но тогда ее пришлось отложить из-за «потемкинских» беспорядков и перенести на декабрь.
Обе стороны усиленно готовились к торжеству. Александр из кожи лез, чтобы угодить невесте. Для нее было заказано свадебное платье в лучшем ателье Парижа. Для всех остальных членов семьи тоже были присланы коробки с самой модной одеждой, обувью и головными уборами. В отсутствие главы семьи все только и занимались тем, что говорили о свадьбе и примеряли роскошные наряды.
Наташа, хотя и была уже в возрасте, но за последнее время заметно помолодела и похорошела и ждала только одного – поскорее уехать из России.
Для торжественного обеда арендовали ресторан в отеле «Франция», на который Богданович по совету жены пригласил самых именитых людей в городе. Красочные пригласительные билеты печатались в Яковлевской типографии и давно уже были разосланы по почте и с нарочными.
Венчание должно было проходить 8 декабря в 12 часов дня в Преображенском соборе. Накануне съехались родные из Киева, Харькова и Полтавы, откуда Иван Петрович был родом. Еще раньше прибыли из Парижа жених и барон. Старшему Игельстрому не понравилось, что на улицах города много солдат и казаков.
На второй день его приезда они нанесли визит Нейдгардту, побывали в ресторане, чтобы ознакомиться с меню торжественного обеда и заказанными винами. Хозяин «Франции» Моисей Юдович Карпас принял их в своем кабинете и выслушал всех их пожелания. Богдановичу было неприятно, что Карпас с нескрываемым любопытством рассматривал барона. Больше Густав Андреевич из дома не выходил. Богданович заверил его, что в день свадьбы по всему пути следования молодых и гостей к собору будут расставлены солдаты, и также надежно будет обеспечена охрана самого собора и ресторана.
Будущий родственник смущал полковника своим высокомерием и явным пренебрежением к провинциальному быту их не такого уж роскошного дома и его обитателям – хорошо, что Богданович успел несколько лет назад произвести реконструкцию дома и почти полностью обновить весь его фасад.
По вечерам они вели с бароном долгие беседы на политические темы, и этот человек, который никогда раньше не был в России, имел наглость поучать его, как надо наводить порядок и бороться с революционерами. Однако Иван Петрович выдерживал тактичность и сдержанно намекал ему на то, что вся революционная зараза идет к ним из Европы. Там родился Интернационал, там проходят съезды и конгрессы большевиков и других партий, там находят приют бежавшие из России государственные преступники, а все иностранные правительства спокойно относятся к их сборищам и изданиям опасной литературы.
– Я знаю этих эмигрантов, – говорил в ответ Игельстром на плохом русском языке, – они очень милые, забавные люди, петушатся, кричат и, кроме разговоров, ни к какому делу не способны. По делам министерства я часто бываю в Женеве и знаю некоего господина Ленина, который на велосипеде ездит в библиотеку, а по вечерам вместе с женой катается на велосипедах в виде прогулки по набережной Арвы.
– Этот некий господин шлет из Женевы указания во все города России, как бороться с самодержавием, и призывает рабочих к вооруженному восстанию. Совсем недавно в Лондоне он и его сподвижники на своем очередном съезде приняли программу действий для осуществления этих целей. Большинство нелегальной литературы и листовок печатается в Париже и Женеве и беспрепятственно проникает в Россию. Ленина недавно в Женеве приняли в «Общество любителей чтения», для чего он нашел двух весьма уважаемых поручителей. Один из них – профессор Женевского университета. Этот новоиспеченный член общества читает в библиотеке книги о революциях, баррикадной борьбе и технике наступления, делает в тетрадях записи, чтобы потом их использовать в тактических целях своей организации. Ваши власти не понимают всей опасности, которая исходит от этих, как вы изволили выразиться, милых, забавных людей. Находясь у вас, они вредят не только нашей стране, но и всей Европе, и себя еще покажут.
– Франция – демократическая страна, мы не можем арестовывать людей за то, что они эмигранты и любят много говорить. Когда ваше правительство обращается к нам за помощью, мы арестовываем особо опасных преступников и отправляем их под конвоем в Россию, а тех, кто будоражит умы французских рабочих, высылаем из страны.
– Это бывает крайне редко. Два известных анархиста-грузина у себя в Тифлисе похитили сына богатого армянского купца и взяли с него выкуп в 54 тысячи рублей, после чего скрылись во Франции. Одного из них удалось задержать в Бордо, но ваше правительство отказалось его выдать, не найдя в его действиях политической опасности. Другой его товарищ организовал в Женеве анархистскую группу «Хлеб и воля» и на деньги ограбленного купца издает газету и призывает народные массы к свержению самодержавия в России.
– Вы сами виноваты, что даете возможность преступникам бежать за границу. В России нет сильной руки. Николай II и правительство слишком либеральничают и не могут справиться с бунтовщиками.
– Батенька вы мой, – хотел закричать на весь кабинет Богданович, но сдержался, чтобы лишний раз не напугать барона, и спокойно сказал, – вы живете в цивилизованной стране, а здесь настоящий вулкан, который с каждым днем все больше разгорается, и потушить его невозможно. Сегодня мы не знаем, что будет завтра.
В подтверждение этих слов днем 7 декабря поступила телеграмма из Департамента полиции, что в Петербурге и Москве началась всеобщая забастовка. Этой же ночью один из его секретных осведомителей явился к нему прямо домой, что разрешалось делать в самых крайних случаях, и сообщил об образовании городскими партиями Боевого стачечного комитета и принятом ими решении начать 8 декабря забастовку в Екатеринославе.
После его ухода Богданович остался сидеть в кабинете, раздумывая, стоит ли ему позвонить Нейдгардту прямо сейчас или дождаться утра, и как сообщить об этой ужасной новости Игельстромам и всем своим родным, собравшимся на торжество.
В 6 часов раздался телефонный звонок от губернатора, который уже был в курсе событий и срочно собирал у себя всех подчиненных.
Богданович положил трубку и тяжело опустился в кресло. Из спальни прибежала жена и стала расспрашивать, что случилось.
– Что еще может случиться? – раздраженно сказал он. – Опять началась забастовка. И заметь: не вчера, и не через неделю, а именно сегодня, в день свадьбы нашей дочери.
– Что же ты на меня cердишься, я в этом не виновата.
– И где вы только выискали этого Игельстрома с сыном, он мне теперь всю душу вымотает.
Почувствовав что-то неладное, в кабинет прибежала Наташа.
– Папочка, неужели опять забастовка, и свадьба сорвется. Я этого не вынесу.
– А я вынесу? – опять повысил голос Богданович и тут же взял себя в руки. – Ничего страшного, подождете еще месяц или уезжайте в Париж, и там все проводите.
– Как же в Париж, – сдерживая слезы, сказала жена, – столько денег отдали за ресторан, обед, цветы, экипажи, музыку. У нас почти ничего не осталось.
– Зато у барона есть. Пусть теперь он этим занимается.
– Наташенька, – Богданович поднялся с кресла и обнял плачущую дочь, – я поговорю с бароном, вам действительно лучше уехать в Париж. Свадьбу проведете без нас, а мы с матерью туда приедем, как только здесь все кончится. И расходы барона по возможности возместим. Все, девочка, уладится. Мне так будет спокойней. Я сейчас еду к губернатору, потом в управление и оттуда пошлю кого-нибудь за билетами в Вену, пока железная дорога не забастовала, а вы собирайте вещи.
Жена и дочь ушли. Богданович позвал своего слугу, приказал подать ему кофе и, пока тот будил кухарку, написал барону длинное письмо, изложив ему сложившуюся ситуацию. Разговаривать с ним тет-а-тет у него не было никакого желания.
Когда он через час появился у Нейдгардта, там уже были вице-губернатор Лопухин, начальник гарнизона генерал Кузнецов, председатель Городской думы Толстиков, полицмейстер Машевский, чиновники разных ведомств. Все сгрудились около стола и карты Екатеринослава.
Кузнецов, используя «Приказ по гарнизону о приведении войск в боевую готовность для подавления революционного движения», принятый в начале недавних октябрьских событий его предшественником генерал-лейтенантом Сандецким, уверенно докладывал: «Для предупреждения и прекращения могущих быть в городе беспорядков и волнений устанавливаю ежедневный наряд в 134-м пехотном Феодосийском полку и в 278-м Бердянском полку по одной дежурной роте. Эти роты должны находиться в своих казармах в полной готовности к немедленному выступлению по требованию гражданских властей или на основании параграфов 7 и 8 «Правил для содействия гражданским властям».
О вызове дежурной части командир отдельной части тотчас же доносит мне, независимо от донесений, установленных положением о внесрочных донесениях. Дальнейший вызов войск может быть сделан не иначе, как по моему распоряжению».
Кузнецов стал подробно перечислять границы участков по улицам и переулкам, закрепленные за ними роты и ответственных командиров.
Все согласились, что такой план охраны города надо оставить в том же порядке, а, если будет необходимость, срочно отозвать из Севастополя Симферопольский полк, который был туда направлен в ноябре в связи с восстанием на Черноморском флоте.
– У меня есть предложение, – сказал Толстиков, – усилить войсками районы, где в прошлый раз проходили погромы.
– Хорошо, – кивнул головой Нейдгардт и поручил Кузнецову внести в план необходимые для этого корректировки.
Нейдгардт пододвинул к себе лежавшую сбоку от него папку.
– Из Петербурга каждый час поступают телеграммы о положении в столице и Москве. На этот раз забастовки приняли всеобщий размах. В Москве большевики поставили цель перевести их в вооруженное восстание и захватить власть в свои руки. В связи с этим Департамент дает нам полное право самим всем распоряжаться, ни перед чем не останавливаясь, а вот что пишет Дурново: «В случае возникновения беспорядков безотлагательно принимать самые энергичные и решительные меры к их подавлению, не жалея жертв. Зачинщиков явных беспорядков подвергать личному задержанию…».
Не успел он дочитать до конца, как в дверь просунулось испуганное лицо дежурного жандарма:
– Ваше сиятельство, к вам депутация рабочих,
