что дарникцев не больше полуторы-двух сотен.
Ну что ж, на случай подобной ночной рукопашной у дарникцев имелись белые ленты на шее и плечах и короткие копья-рогатины, которые столь отлично проявили себя в схватке с мечниками арсов, надо было только покрепче взять их в две руки и плечом к плечу со своим напарником вперед. Тут главное было уловить нужный момент, чтобы не было слишком поздно. И когда за телегами скопилось не меньше семи десятков булгарских мечников Рыбья Кровь дал отмашку Меченому. «Репами» по телегам ударили одновременно все двенадцать камнеметов, в три залпа превратив булгарское защитное укрепление в груду обломков. Следом полетели «яблоки» и сулицы. После чего колесницы откатились вглубь стана, а в образовавшиеся прогалины на ошеломленного камнепадом противника с копьями на перевес бросилось сто пятьдесят бортичей. За ними чуть погодя быстрянцы с жураньцами. Завершил же могучую вылазку воевода со своими арсами и Меченый со своими камнеметчиками – им тоже помахаться было в охотку.
Вспоминая потом этот ночной бой, Дарник всячески корил себя за безумную опрометчивость, ведь стоило Завиле чуть придержать при себе одну из своих сотен и расклад сражения был бы совсем иной. Но случилось так как случилось. Копейная атака, тем более с горки вниз совершенно опрокинула скопление булгар, передние, падая, сметали вторых, а отскоки вторых заставляли делать шаг назад третьих. Когда из стана выскочили арсы, булгары уже побежали, камнеметчикам и вовсе потрудить ноги пришлось больше чем руки в погоне хоть за одним пленным.
Летний предутренний свет озарил не поле боя, а поле резни, особенно удручающе выглядели десятки лошадей, привязанных к деревьям, хозяевам которых не суждено было до них добраться. Тела булгар покрывали все подножие взгорка, десятки тяжелораненых еще стонали и шевелились, но лишь для того, чтобы через несколько движений окончательно испустить дух. Оба булгарских лекаря уже приступили к делу, стараясь помочь тем, кому еще можно было помочь. Сотские доложили воеводе о собственных потерях, убиты были одиннадцать ратников, сущий пустяк по сравнению с двустами трупов противника. Из сотских пострадал Журань, получив удар копьем в живот, от смертельной раны умирал и второй воеводский оруженосец Терех.
Ратники, уже немного охладев, деловито занимались сбором трофейного оружия, весело показывая друг другу особенно интересные находки. Помимо блестящей победы, им довелось познать плечо боевого напарника и правильность своей выучки. Кто-то подвергся большей опасности, кто-то меньшей, но никто уже не делился на отважных и отсидевшихся в стороне. Конники больше не заносились перед пешцами, арсы перед конниками, камнеметчики перед арсами. Не дожидаясь команды, выбирали лучшего бойца в каждой ватаге и лучшего воина всего сражения.
Если до сих пор Дарнику приходилось удивляться только самому себе, то сейчас он почти с ужасом смотрел на своих гридей – каких чудовищ он выпестовал! Неужели прав Фемел и когда-нибудь ему придется уйти в пустынь замаливать свое человекоубийство? Ему вдруг представилось, что все обиженные им в прежних сражениях будут снова и снова собираться, чтобы наказать его, а ему вновь и вновь придется доказывать им свое превосходство и заново побеждать их. Чем такая доля лучше судьбы смерда, из года в год вынужденного ковырять землю, или раба, зависимого от воли хозяина? Вспомнилось пренебрежительное отношение ромеев к своим блистательным воинам. Все правильно: разбоем проживешь лет десять, но тысячу лет не проживешь никогда. Ужасно хотелось придумать нечто такое, что прославило бы его больше военных побед, но что именно это может быть Рыбья Кровь не мог себе даже смутно представить.
Пленных было больше сотни, и они еще прибавлялись за счет легкораненых и пойманных беглецов. Если еще вчера они могли быть условием для переговоров, то что с ними делать сейчас. Хоть ты отпускай их на все четыре стороны. Булгарских коней и вовсе было под три сотни, среди них сотня вьючных. К разочарованию обыскивающих две сотни вьюков арсов войсковой казны там не нашлось (коноводы тоже люди, чтобы оставлять серебро врагу), зато полно было целых снопов стрел, веревок и цепей для дарникцев, попон, подков, одеял, медных котлов, полдюжины бочонков с хмельным медом. Нашелся и подарок для воеводы: расшитый прямо ханский шатер Завилы.
Не успел Дарник полюбоваться на красивую тонкую материю, как Селезень доложил, что нашли самого Завилу, он оказался среди приведенных жураньцами беглецов. Зоркие глаза, морщинистое голое лицо, сухое сутулое тело, под золочеными доспехами рубашка из шелка-сырца. По рассказам такая рубашка вминалась в тело вместе с наконечником прилетевшей стрелы и потом так же осторожно вместе со стрелой вытаскивалась, не давая ране загноиться. Завила, бестрастно глядя в сторону, хранил упорное молчание. Да и о чем с ним сейчас было говорить? Только увести с глаз прочь под отдельную охрану.
Если с погрузкой на повозки новой добычи и раненых справиться было не сложно, то сожжение двухсот тел на сырых дровах потребовало гораздо больших усилий. Отдельно были сожжены собственные убитые, включая умерших Жураня и Тереха. Тризну справляли трофейным медом и немеренным количеством жареной конины.
Когда дошло дело до награждения, выяснилось, что запаса фалер на всех не хватает, ведь наград достойны были больше чем каждый десятый. Рыбья Кровь под смех ратников тут же стал диктовать писарю, кому и за что выдадут фалеры уже в Липове. Правда, оставались еще три серебряные фалеры, одну из которых воевода собирался вручить Белогубу за его арсов, но потом все же удержался, более того, отозвав Меченого и Бортя в сторонку, объяснил им, что они оба достойны серебряной фалеры, но чтобы ценность награды не уменьшалась, он намерен вручить ее одному Бортю. Тростенцы не возражали, наоборот были польщены, что воевода счел нужным обсудить это с ними.
Липовец Борята, занявший место Жураня все порывался послать гонцов к Быстряну, успокоить большой обоз, что угрозы никакойуже нет.
– Нет уж, пускай еще поволнуются, – под смех сотских остановил его Дарник. – Иначе и половины нужных дел не сделают.
Напоследок оставалось главное: что делать с пленными? Может с сотней охранников вести их в Остер к князю Вуличу, тот придумает, как с ними поступить? Если брать с собой, то как охранять?
С последним помог разобраться Белогуб:
– С их охраной затруднений не будет. Отдели и охраняй Завилу и сотских, без них остальные это стадо овец, пойдут за тобой без всякой охраны. Ты же хотел заселить липовскую землю своими смердами, вот и засели. Будет у тебя городище «этих» и городище булгар.
Так Рыбья Кровь решил и сделать. Добавил от себя пленным лишь небольшое слово через толмача:
– Если которого из вас захотят выкупить, тот будет свободен, как только придут деньги, все остальные получат свободу ровно через два года. За это время вы должны будете построить хорошее городище и поднять хлебную ниву себе на прокорм и все. Обижать вас будут только те, кого вы выберете себе старостами.
И точно, едва с утра повозочный стан развернулся в походный поезд и тронулся в путь, сзади за ним без всякого присмотра зашагали полторы сотни более-менее здоровых пленных. Правда, все лошади на всякий случай были перемещены в голову колонны. Не в пример прежних дней все старались двигаться как можно быстрее и бодрее – до темечка надоели все эти битвы и ношение оружия, скорей бы уже на Дворище, а там голышом нырнуть в Липу и неделю не трогайте меня.
В полдень их встретил сторожевой разъезд большого обоза, с изумлением таращился на бесконечные вереницы трофейных лошадей.
– Да чего там, всего-то одна тысяча и была, нам на один зубок! – со смехом объясняли им записные остряки. – Всех утешили как надо!
Так огромным пыльным облаком и приблизились к Илочи, где переправа так до конца и не закончилась. Оставшиеся на левом берегу ратники со щитами и луками стояли уже наизготовку, тоже не сразу поверив в столь полную и быструю победа своего заградительного войска.
– Купаться! Купаться! Купаться! – единый стон прошел по рядам победителей.
Дарник не возражал и скоро половина его дружины уже плескалась в Илочи.
– Ну как, как? – допытывался у воеводы Быстрян. – Их правда была тысяча? И как удалось?!
– Всего пятьсот было, только никому не говори, – до ушей ухмылялся Рыбья Кровь. Переправившись на конях через реку, он вместе с Быстряном и Лисичем поехал смотреть место, которое они нашли для сторожевого городища. Вернее, было найдено целых два места, одно рядом с переправой-бродом просто высокое место не доступное половодью, которое только обнести полукольцом рвом с валом и готово. Второе место было на полторы версты южнее, здесь была излучина реки, которая омывала подходящую площадку с трех сторон, а с четвертой имелся небольшой овраг, очень легко превращаемый в глубокий ров.
– Здесь самое то, – согласился с выбором сотских Дарник.
– А не далеко ли будет от Липова? – на всякий случай сомневался Быстрян. – До Толоки считай верст двадцать берегом, а от нее до нас еще два дня пути. Не наездишься.
– Зато какое место для ссылки всех разгильдяев! – светился удовольствием воевода.
Оставалось только засучить рукава и делать.
10
Новое городище Дарник решил назвать Запрудой, этакий скрытый намек на то, куда из Бежети смогла дотянуться его рука, рука бывшего запрудника. Здесь он собирался оставить Лисича с сотней «этих». С Лисичем договориться было нетрудно, только упомянуть о Кривоносе на Дворище, и рыжебородый сотский тут же согласился быть запрудским посадником. Другое дело – «эти». За время своего рабского холопства они напрочь разучились принимать собственные решения и откровенно боялись становиться свободными смердами.
– Князь, позволь мне быть твоим дворовым человеком, любую работу делать буду, – канючил здоровенный детина, умоляюще глядя на Дарника.
Арсы смеялись, слушая это. Однако, льстивое повышение воеводы в ранге, тут же было подхвачено не только «этими», но и ратниками. Дарник звучало по-мальчишески, Рыбья Кровь – тяжеловестно, воевода – безлико, а вот князь – по-свойски доверительно.
– Хорошо, – отвечал Маланкин сын детине. – Возьму тебя в дворовые холопы, только одну неделю ты будешь в поварне блюда мыть, а вторую в каменоломне известняк добывать.
И уже обращаясь к другим «этим»:
– Из-за вас, обиженных и убогих, я полтысячи ни в чем не повинных булгар положил и своих полсотни потерял. Или вы строите городище и пашете землю или вас сейчас же плетями прогонят назад в Казгар и выживайте, как сможете. С первым снегом я приеду сюда и заберу самых лучших из вас в Липов. Здесь я вам оставлю сто овец и сто лошадей, пятьдесят из них вы можете пустить на мясо или обменять с местными смердами на коров. В лесу полно дичи, в реке рыбы, кто не сможет этим прокормиться, будет такой людской дрянью, которую только утопить или закопать.
– А мамок нам оставишь? – подал голос кто-то из заднего ряда.
– Если только сами уговорите. А не сумеете уговорить, отыщите жен в лесных селищах, если, конечно, будет куда ее приводить.
Самое забавное, что
