Просто закрой глаза

дыхание. — Вдоволь с нами наигралась. Или, может, это мы? Дураки полнейшие?
— В смысле? — У Гаврош даже сел голос.
— В прямом, Саш. Я думал так же. Как ты. Понимаешь?
Она не понимала. Ещё несколько секунд. В ушах стоял его смех. А потом она бросилась на него, обняла, ткнулась носом куда-то в ключичную ямку. От него пахло медовым тортом. Каким-то кремом.
— Ты меня почти уронила, — плутовато сказал он, утягивая её в объятие.
— Не ври.
Улыбка, трогательный взгляд — как это всё было ей не знакомо и знакомо одновременно, как она надеялась испытать это на самом деле; узнать, может ли он быть таким, может ли он смотреть на неё, как на центр своего маленького личного мироздания. И он смотрел.
Она вдруг поняла.
— Ты нарочно опоздал? Чтобы не при них. И чтобы потом вдвоём…
Он кивнул.
— Закрой глаза.
— Что?
— Просто закрой глаза. Хорошо?
— Хорошо.
«Не ваш, но...» Бродсковская рифма больше не имела значения.
Под веками была дымка. Белёсая и густая. Того и гляди прольётся молоком. Не было ни поляны, ни кровавого солнца. Ничего.
— Похоже, она нас больше не пустит, — прошептал Олег. — Ты чувствуешь?
Всё вокруг пульсировало, как живое. И словно толкало их прочь.
Они открыли глаза.
— Она нас больше не пустит, — повторила Гаврош.
— Потому что она нам больше не нужна. Она не впускает... счастливых.
— Подожди. А как же твоя нога? Там ты мог...
— Бегать, — Олег криво усмехнулся. — Видимо, смогу обойтись. Я помню, каково это. И она это знает.
Заморосил мелкий дождик.
— Пошли скорее, — сказала Гаврош. — У тебя пальто промокнет. И застегнись!

* * *

В квартире было темно. Они зашли. Гаврош нащупала выключатель.
— Подожди, — прошептала она еле слышно.
Зажглась лампочка. Гаврош выпустила руку Олега, чтобы закрыть дверь. Он поцеловал её в затылок.
— Папа придёт часа через полтора, — сказала она.
— Значит, у нас куча времени, чтобы сварганить ужин и съесть его подчистую.
Гаврош улыбнулась.
— Это точно.
— Вафли сделаем? — Олег достал из шкафа вафельницу.
— Отлично. Можно потом с творожным сыром.
Олег взял стеклянную банку с мукой.
— Что-то волосы так лезут... У меня ободок в комнате на столе.
— Я принесу.
От Альки там ничего не осталось. Чёрный лак и карандаш на тумбочке, рядом — фото в парке (их снял тогда прохожий; Олег — на скамейке, Гаврош обняла его сзади; его волосы смешно щекотали ей нос и рот), распластанное худи на спинке стула, ноутбук на постели, открытый второпях шкаф. Обои другие. Мебель другая. Здесь жил теперь другой человек. Который и сестра, и брат, и всё на свете. Такое случается. Иногда.
С кухни уже вовсю раздавалось агатовское «Сердцебиение» через колонку. «Не хочу другой судьбы, где есть не я, где есть не ты».
— Соседи развопятся, — Гаврош аккуратно надела Олегу ободок.
— Плевать. Захотелось послушать. Про нас.
Он подцепил указательным муку и запачкал Гаврош нос.
— Что ты делаешь!
— Ну прости. Сашенька, прости.
Она вытерла лицо салфеткой.
— Передай сахар, пожалуйста. Знаешь, Аня звонила. В гости зовёт. Пойдём? — Он пересыпал сахар в стакан столовой ложкой.
— Пойдём, конечно.
«Они видят в нас тех, кем были».
— Ещё к семинару по английской литературе готовиться...
— Вместе справимся. — Олег размазал тесто по формочке. — Правда ведь?
— Только на тебя и надежда, — фыркнула Гаврош и рассеянно поправила серебристую панду на водолазке.

август — ноябрь 2021 г.