Просто закрой глаза

загружается. Ты на английском нормально смотришь, или надо озвучку?
— Нормально. Мать в своё время с меня не слезла, пока я английский не выучил. Наверное, чтобы перед Аней хвастаться.
— Разве ты жалеешь?
— Нет, — Хромой поправил себе подушку. — Просто это случилось после того, как я упал. Меня мучили боли, а мать совала в руки учебник со словами: «Всё равно заниматься нечем, Олеженька, в постели лежишь». — Он гротескно изобразил её.
— Прости, я не знала.
— Всё о’кей. Вспоминать об этом не люблю, а оно само лезет.
Гаврош села рядом.
— Этот уже смотрел?
— Нет.
— Тогда с начала включаю.
Сидеть вот так было неестественно. Голову на плечо положить нельзя. Вжаться в руку рукой — тоже. Ещё смешнее держать эту мизерную осторожную дистанцию, боясь лишний раз пошевелиться.
Пошла заставка.
— Ты вообще встречался с кем-нибудь? — спешно спросила Гаврош.
Чтобы не передумать.
— Давно. Года три назад. Дочь маминой подруги. Классика, — Хромой хмыкнул.
Убийственно думать, что он был влюблён раньше. И ещё, скорее всего, будет. Лучше представить, что до встречи с ней он и не существовал вовсе, а потом вдруг возник из ниоткуда. С выстроенным прошлым, с предысторией, которой не случилось. Которую словно придумали на ходу, чтобы заполнить небытие.
— Она меня кинула, — продолжал Хромой. — Всё пыталась залезть ко мне в штаны. Страстная натура, — он усмехнулся. — А для меня это всё как-то странно. — Хромой бросил на Гаврош быстрый и внимательный взгляд. На планшете уже вовсю шла серия. — Нам и разговаривать не о чем было. Я читал ей стихи Иванова, а для неё это был пустой звук. В итоге она назвала меня больным, я её — ограниченной идиоткой. Чем совсем не горжусь, на самом деле.
— Одним словом, не сошлись.
— Бывает. А ты?
— А я ни с кем не встречалась. Так вышло.
— И не влюблялась?
— Влюблялась. Обычно несерьёзно. Когда по-настоящему — нравится человек в целом. Или хотя бы часть того, что его составляет. А мне нравилась только внешность.
— Понятно.
С каждой фразой становилось всё более неловко. Удивительно, что ещё было куда.
— Я вообще-то тоже... — Гаврош нервно смяла пальцами подушку.
— Что?
— Ну, как ты. Неважно.
— Важно, — Хромой быстро провёл указательным по тыльной стороне её ладони. Потом резко отвернулся к окну. — Каждая схожесть важна. Каждая одинаковость.
Гаврош молча отлистала видео обратно. Раздался звонок в дверь.
— Это папа, — она отбросила планшет и встала. — Я пойду встречу.
Включила свет в коридоре.
— Привет.
— Привет.
И снова усталый голос. Похоже, эта усталость безнадёжно к нему прикипела.
— Ко мне друг пришёл. Олег. Мы сериал смотрим.
— Хорошо. — Отец снял пальто и ботинки. — Я приготовлю чего-нибудь на ужин.
— Ты точно не хочешь отдохнуть?
— Нет.
«Это лучше, чем просто думать», — вот что он имел в виду.
— Мы тогда ещё немного посидим.
Она ушла обратно.
— Останешься на ужин?
Олег отрицательно покачал головой.
— Спасибо, но я, наверное, скоро пойду. Посмотрим ещё минут пятнадцать, ладно?
Гаврош пожала плечами.
— Как скажешь.
Звонок в дверь снова что-то оборвал между ними. Олег глянул на Гаврош. Было непонятно, о чём он думает.
— Тебе нравится? — Спросила она про кино.
Просто чтобы о чем-то спросить.
— Вполне. Я люблю такое. Ненавязчивое, но говорящее о важном.
«Каждая схожесть, каждая одинаковость». Может быть, это правда. Может быть, душу разделяют надвое (или больше?), каждому по кусочку. Смотреться в чужие глаза, как в свои собственные — в зеркале. Видеть то, чего в себе не признаёшь. То, чем дорожишь. То, что любишь, но боишься, что оно никому не сдалось. Никто не поймёт. Зато сделают вид, что понимают лучше тебя.
Олег перебирал пальцами по коленке. Опять. Привычка. Чёрные ногти на чёрной ткани. Бледные пальцы. Мягкие подушечки. Скольких обнимали эти руки? Ту девицу, помешанную на сексе. (— Давай уже, а? — Отвались). Мать — в раннем детстве. Потом стало не до объятий. Список короток. Может, набралось бы от силы ещё пара человек.
Гаврош прижалась плечом к его плечу. На пробу. Он не отодвинулся, продолжая смотреть в экран. Серия закончилась.
Гаврош наблюдала, как он набрасывает плащ и, поморщившись от боли, завязывает шнурки на кедах. И вдруг опустилась на корточки у его ног.
— Я помогу, — сказала едва слышно, боясь, что он оттолкнёт её.
У него дрогнули губы. Так странно было видеть это проявление простой чистой любви в свой адрес… Он и не знал никогда, что такое бывает.
— У тебя уютно.
«Ты просто не был в других комнатах».
— Хорошо, что ты так считаешь, — она поднялась.
— Я тебе напишу? — Кажется, теперь он изучал вешалку для одежды.
— А я отвечу. — Гаврош улыбнулась.
— Договорились. Пока. Саш.
Она вздрогнула. Последний раз по имени к ней обращалась сестра. Отец давно обходился без этого, в школе обычно называли по фамилии. В компании было только прозвище. Она сама так решила. По имени — не позволено. Прозвище его перечеркнуло. До такой степени, что Гаврош почти не помнила о нём. Не помнила, как оно звучит. Как перекатывается на языке у того, кто близок и дорог.
— Надеюсь, ты не против, что я...
— Совсем нет. Пока. Олег.
Он слегка неуклюже махнул рукой и вышел. Она трижды повернула ключ.
— Иди ужинать! — Раздалось с кухни.
— Сейчас.
Неловкость каждого слова. Радость узнавания. Хохот. Полуобъятия. Надо бы купить белый пористый, как раньше. Может, он окажется не таким уж и плохим.
«Я читал стихи Иванова, а она...» Гаврош вернулась в комнату, взяла телефон и отправила ему «Над розовым морем» Вертинского. «Наверное, знает». Но ей просто захотелось показать, что она поняла.
Потом Гаврош вымыла руки и пошла ужинать.

~ Серебристая панда ~

— Надо что-нибудь придумать, — сказала Русалка. — Вечеринку замутить.
— Никаких вечеринок, — откликнулась Гаврош. — И никаких подарков. Ты же знаешь, я не отмечаю день рождения.
— Всё-таки восемнадцать, — Русалка плюхнула кубик сахара в мутноватый кофе. — Может, передумаешь?
— Нет.
— Точно?
— Точно. Вы и так меня в кино вытащили.
— Ей бы только с Хромым тусоваться, — мрачно выдал Егор. — На вечеринке для двоих. Special for two. Мы там лишние будем. Слушай, а вы уже, или...
Гаврош отпила кофе. Не реагировать. Потому что бесполезно.
Кащей неприятно хихикнул:
— Кстати, а где он вообще?
— Написал, что опоздает.
«Проблемы дома. Дождись меня, пожалуйста».
— Всё понятно. Мог бы и в чате сообщить. А ведь сеанс уже начинается, — протянул Егор.
— Вы идите. Я подожду Олега.
— Ясное дело, — Егор пнул ногой ни в чём не повинное кресло. — Пошли, ребят. Нам тут делать нечего.
Олег пришёл минут через десять, запыхавшийся. Пара прядей прилипли ко лбу, и он торопливо отбросил их назад.
Гаврош стало неуютно. Кончики пальцев покалывало. Это у других всё было просто, как дважды два. По крайней мере, так ей казалось. А в их случае что дружба, что недружба — выглядит почти одинаково. Чтобы разобраться, надо поговорить. А словами слишком легко испортить, украсть у себя самого слабую возможность надеяться.
Олег сел напротив.
— Привет.
— Привет. А я тебе торт взяла. И кофе. Только кофе, наверное, уже остыл. Да, все ушли в зал.
— Спасибо. Извини, что так вышло.
— Ничего.
— С днём рождения, — он вытащил из кармана коробочку и протянул её Гаврош. — Я помню, ты писала в чате. Никаких подарков. Но я подумал, что тебе понравится. Открой.
Гаврош с сомнением открыла коробочку. Там была маленькая брошка в виде панды. Один бок серебристый, другой — чёрный. Панда смотрела на Гаврош испытующе глазами-кристалликами.
Та заулыбалась.
— Спасибо, Олег. Она правда прелестная. И так смотрит, — Гаврош аккуратно прицепила панду на ворот пиджака.
— Я рад, — он улыбнулся в ответ. — Надеюсь, вы подружитесь.
— Обязательно.
— Через полчаса будет тот же фильм в другом зале, — сказал Олег и одним махом сунул в рот почти половину куска.
Гаврош невольно усмехнулась. Он выглядел забавно и мило одновременно.
— Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю, — ответил Олег, судорожно проглотив торт, — пойти через полчаса. Ну, или можем ещё присоединиться к остальным.
— Давай через полчаса, — согласилась Гаврош.
В зале гуляли сквозняки; было довольно прохладно.
— Мы забыли взять попкорн, — шепнул Олег.
— Я что-то не очень хочу. А ты?
— Тоже, если честно.
На переднем ряду кое-как расположилась семья с детьми. Мужчина с тремя стаканами колы и огромным ведром попкорна явно не рассчитал собственные силы. Содержимое ведра через минуту частично оказалось на полу. Олег принялся внимательно изучать подлокотник своего кресла. Плечи у него подрагивали от смеха. Гаврош пнула его в бок.
— Некрасиво же.
— Но смешно, — выдал он, задыхаясь.
Она сама не выдержала и тихонько засмеялась.
— Какие мы злые.
— Зато нам весело.
Фильм был не очень интересный, но они сидели, переплетя пальцы, и, кажется, обоих всё устраивало.
Выходить на свет из полумрака кинозала всегда неловко. Словно знакомиться заново. Словно ты уже немного не тот, кем был до. Полумрак многое прощает, ничего не стыдится. Свет, зачастую, стыдится собственного отражения.
Гаврош достала телефон.
— Подожди. Тут Русалка написала, что они нас потеряли.
— Ответишь?
— Да. Секунду.
«Мы пошли на другой сеанс. Прости! Надеюсь, вы там развлекаетесь как следует». Русалка написала в ответ: «Я поняла». И добавила подмигивающий смайлик. Какие все понимающие...
На улице уже темнело. Гаврош покрепче завязала шарф.
— Ты давно была там? — Негромко спросил Олег.
Там — это за Чертой. Казалось, что очень давно. Бесконечно. Ещё до того, как они стали нормально разговаривать друг с другом. Всего пару недель назад.
— Не очень. А почему спрашиваешь?
— Хотел тебе кое-что показать. Ты же не очень там ориентируешься, да?
Гаврош остановилась. Это нелепое враньё, что она не разбирается, плохо знает, даже бывает реже остальных. Лишь бы он (случайно) не проник ей в голову, не догадался, не понял. Он бы мог. Если бы Черта позволила.
— Нет, — резко, отрывисто. Больше врать нельзя. — Я отлично знаю, как всё работает.
Олег смотрел на неё растерянно. Или удивлённо.
— Но ты говорила...
— Я помню, Олег. Я не могла поступить иначе.
«Я боялась. До чёртиков. До ужаса. До безмолвной темноты под веками. Боялась, что всё закончится, оборвётся, канет в небытие. Что ты расхохочешься мне в лицо. Но теперь я не боюсь. Я не должна бояться».
— Для чего ты использовала её?
Гаврош дёрнула плечом.
— Чтобы видеться с одним человеком. Ну, не с ним самим, а с неким, как тебе объяснить...
— Образом, который создала Черта?
Голос Олега звучал по-странному глухо. Свет фонаря упал ему на волосы, превращая их в языки пламени.
— Что-то вроде того. Подожди, откуда ты...
— С кем ты виделась, Саша? С кем? — Кажется, у него стучали зубы. От холода. Или от страха. Или — от алчного томления, которое поражает душу за секунду до неизбежного.
— Саша.
Слишком мягкий «ш». Приглушённый, изнеженный. Немного опасный. Гаврош зажмурилась на секунду, но когда открыла глаза, ничего не исчезло — колечко у него в ухе, нетерпеливый взгляд, дрогнувшие губы.
— С тобой.
И он засмеялся. Это был странный смех, напоминающий истерику, схватившую их обоих, когда они неистово били тарелки. Гаврош застыла в безвременье. Кто-то словно показывал ей всё со стороны в замедленной съёмке.
— Ну и сволочь она, — наконец выдал Олег, переводя